что именно эту деталь он пропустил накануне мимо ушей; и дал себе зарок
впоследствии не пренебрегать советами учителя Виссигера, а с должным
почтением относиться к этому многомудрому и знающему человеку.
Ортон I Агилольфинг выглядел совсем молодым. Он был вовсе не похож на
повелителя необъятных земель, облеченного абсолютной, неограниченной
властью. По случаю торжеств император был одет во все белое, и этот цвет
удивительно шел к его черным длинным волосам и синим глазам; ко всему его
бледному, вытянутому лицу с тонкими, правильными чертами. Когда природа или
Господь создавали Ортона, они не пожалели усилий. Молодой человек с
безупречной внешностью и такими же безупречными манерами с первого взгляда
привлекал к себе не только умы, но и сердца людей. Поговаривали, впрочем,
что искусство обаять собеседника было обязательным предметом для
Агилольфингов в пору их учения.
Трою он показался ненамного старше его самого. Зато фигура у Ортона была
явно развитее и мощнее, и даже в скупых его движениях была видна та грация,
которая приобретается долгими годами постоянных тренировок и
свидетельствует о прекрасном владении собственным телом.
Император сидел прямо, вытянув стройные, неприлично красивые для мужчины
ноги, обтянутые белой лайкой шитых серебром сапог. Жемчуга и опалы,
украшавшие строгий костюм, бросали на его лицо матовый облеск, заставляя
ярче сиять миндалевидные глаза. У императора была выразительная мимика,
передававшая самые тонкие оттенки его настроения.
Ортон Агилольфинг вежливо улыбался королю Лодов ику, занимавшему трон,
расположенный на возвышении напротив императорского (Великий Роан всегда
был озабочен тем, чтобы не ущемить и не уязвить самолюбия любых
коронованных особ). Но Троя поразило, конечно, не это. А то, что на нижней
ступеньке императорского трона он увидел человека, бывшего, вне всяких
сомнений, шутом. Шутом, обряженным, как и полагается, в огромный
красно-бело-зеленый колпак с бубенцами; в яркие одежды из дорогих тканей,
но болтающиеся этакими изысканными псевдолохмотьями; и с шутовским жезлом в
руке.
Одним словом, ничего примечательного в этом шуте не было , если бы не его
лицо.
Тоже, кстати, лицо как лицо - приятное, и даже красивое.
Лицо императора...
* * *
Надо заметить, что накануне величайшего дня своей жизни принцесса Арианна
чувствовала себя иначе, чем большинство молодых невест. Нельзя сказать,
чтобы она испытывала нетерпение, вполне понятное и объяснимое при подобных
обстоятельствах; стремление поскорее соединиться со своим будущим супругом;
радость или сердечное томление. Более того - она чувствовала себя
прескверно. И как только предоставилась возможность, сразу отослала фрейлин
и служанок из своих покоев; а сама хлопнулась с размаху на широкое и мягкое
ложе, сунула голову под подушку, по старой детской привычке, и только тогда
позволила себе расплакаться. Если быть до конца откровенными, то даже
разреветься.
Принцессе было одиноко и страшно.
Конечно, в Великий Роан ее сопровождала огромная свита, в которую были
включены самые знатные сверстницы, ставшие теперь придворными дамами
будущей императрицы; и даже наиболее расторопные служанки, покинувшие Лотэр
и последовавшие за своей госпожой. Но отец категорически настоял на том,
чтобы старенькую няню она оставила дома.
Бедная старушка долго металась между своей обожаемой принцессой и
собственными внуками, терзалась и мучалась, но наконец не выдержала и
объявила о своем решении умереть на родине. Так что единственного человека,
которому Арианна доверяла, как самой себе, при ней не было. И откровенно
поговорить о том, что ее тревожит, будущая императрица ни с кем не могла.
С малых лет ее готовили к тому, что когда-нибудь она станет женой Ортона I,
повелительницей Великого Роана и матерью наследника самого завидного
престола в этом мире - что, в общем-то, и являлось единственно главным для
ее многочисленной родни. О чувствах жениха и, тем более, невесты речь
вообще не шла: особы, облеченные такой властью, как они, несут и огромную
ответственность за судьбы своих подданных, а потому не имеют права на
простые человеческие чувства - особенно на любовь.
Традиция эта сложилась очень, очень давно, когда, потерпев поражение от
легендарного императора Брагана Агилольфинга, король Отто Майнинген решил
дело полюбовно. Заключая брак с наследницей Лотэра, император - кем бы он
ни был - покупал мир на северных границах; выход к океану Гломм; а также
постоянный доступ к дешевому дереву и пушнине - пожалуй, единственному, чем
был богат Лотэр. А Майнингены платили таким образом за собственное
благополучие и гарантированную защиту в случае столкновения с кем-нибудь из
агрессивных своих соседей. Эти связи между двумя странами за истекшие
восемь веков только укрепились и разрослись. Теперь существовали правила и
законы, согласно которым принцесса королевского дома Майнингенов в течение
всей своей жизни подготавливалась к тому, чтобы стать женой императора.
Нельзя сказать, что Аринанна не была готова. Та часть ее сознания, которая
с первых же лет осознавала себя дочерью монарха и будущей женой монарха,
оставалась спокойной и бестрепетной. Она наизусть выучила все, что ей
полагалось; смирилась с тем, что ее ждет встреча со множеством тайн,
загадок и просто непонятных явлений; что при дворе Ортона I существуют свои
традиции и ритуалы, которые она обязана чтить и соблюдать, не задавая
никаких вопросов; и была вышколена в этом отношении лучше иного солдата.
Вообще, редко кто задумывается над тем, что монархи с младых ногтей
приучаются не только повелевать, но и беспрекословно подчиняться.
Но была еще одна Арианна: девятнадцатилетняя девушка во всем расцвете
молодости и ослепительной красоты. И ей отчаянно хотелось любви и нежности,
поддержки и сочувствия, дружеского участия и просто забав и развлечений,
ибо принцесса отличалась веселым и добрым нравом. Всего этого ей постоянно
не хватало при мрачном дворе ее отца; но там хотя бы были подруги и добрая
мать. Рано постаревшая, грустная женщина с преждевременными морщинами,
измученная вспышками ревности своего супруга и кончиной младшего из
сыновей, королева обожала свою дочь, и пока Арианне было позволено
находиться на женской половине, она была просто счастлива. Но когда девочке
исполнилось четыре года, ее отдали на попечение строгим воспитательницам, и
короткое счастье закончилось.
Теперь принцесса боялась, что оно никогда и не повторится, ибо все, что она
слышала о Великом Роане и его императорах, ввергало ее в священный ужас.
В пятнадцать лет Арианна влюбилась в одного из придворных своего отца -
молодого королевского стремянного. Это был статный златокудрый атлет, не
блиставший умом, но пользовавшийся огромным успехом у особ противоположного
пола. Принцесса же находилась в том возрасте, когда юное существо
влюбляется непременно, неважно, есть рядом объект, достойный пылкого
первого чувства, или же нет. В последнем случае любят мечту. В первом же -
возводят своего любимого до уровня идеала.
Арианна вряд ли перебросилась со своим возлюбленным несколькими фразами.
Она обожала его издали, просто за то, что он был на свете. Перспектива
долгой жизни с нелюбимым супругом побуждала ее непременно отдать свое
сердце хотя бы кому-нибудь. В самых сладких своих грезах принцесса
представляла, как однажды падет в объятия прекрасному стремянному, и тот,
осчастливленный этой любовью, увезет ее далеко-далеко; спасет от
уготованной судьбы. На самом же деле ничего не произошло, и молодой человек
вскоре женился на одной из придворных дам, заключив свой брак не столько по
любви, сколько по расчету.
Сердце принцессы было разбито. Как ей казалось, навсегда.
Изо всех приближенных только старушка-няня догадывалась о чувствах,
обуревавших ее воспитанницу. Но Арианна слишком уж рьяно оберегала свою
тайну, и не пожелала говорить о ней ни с кем. Потому и не услышала, что
первое чувство редко перерастает во что-либо серьезное; еще реже приводит к
счастью. Что великий смысл этой нежной и хрупкой любви - в опыте, мудрости
и страданиях, которые, как известно, очищают душу и готовят ее к грядущим
испытаниям.
Теперь Арианна оплакивала свою жизнь - погубленную, исковерканную
традицией, проданную, пусть и за великую цену. Она даже не задумывалась над
тем, что именно сейчас вступила в пору своего расцвета; что именно теперь
стала особенно хороша, и что ее судьба еще впереди.
Слезы постепенно высохли, но Арианна еще судорожно всхлипывала и шмыгала
носом, когда в дверь негромко постучали.
Принцесса быстро села на постели, вытерла лицо рукавом; хотела было глянуть
в зеркало, но вдруг передумала и, собрав всю свою решимость, сказала:
- Войдите.
Она ожидала увидеть именно императора, но когда его высокая стройная фигура
возникла на пороге, все же вздрогнула и смертельно побледнела. Голова ее
закружилась от волнения и неожиданности; мысли смешались, и сердце бешено
заколотилось. Девушка попыталась улыбнуться, но улыбка не лепилась к
побелевшим губам, и соскользнула с них спустя мгновение облетевшим листком.
Ортон пришел к ней не один: за его спиной стояли два великана - воина
личной гвардии и кто-то третий. Кто именно, Арианна не знала - его смутный
силуэт едва виднелся в дверном проеме.
- Я не разбудил Вас, принцесса? - спросил Ортон.
И Арианна отметила не только его безукоризненно вежливый тон, но и явную
холодность.
- Нет, господин мой. Я еще не спала. Слишком много впечатлений от дальней
дороги; слишком много новых лиц. Все это поражает воображение, и тогда
трудно заснуть даже при сильной усталости.
- Да-да, Вы правы, - рассеянно откликнулся император. - Вы позволите мне
поговорить с Вами? Поверьте, что я не стал бы беспокоить Вас в столь
поздний час по пустякам, но дело у меня важное; к сожалению,
безотлагательное.
- Я к услугам Вашего величества, - ответила Арианна.
- Тогда я зайду.
Император наконец переступил порог и закрыл за собой дверь, оставив своих
спутников в соседнем покое. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями,
и Арианна с удивлением заметила, что он вовсе не так холоден и безразличен,
как показалось с первого взгляда. Более того, император, кажется,
нервничал, что ее сразу успокоило. Возможно, это и нелогично, но принцесса,
как и все женщины, придерживалась не логики, а интуиции.
- Я хотел бы ознакомить Вас, Арианна, с некоторыми правилами. Вам придется
соблюдать их, как только Вы станете моей супругой. Готовы ли Вы выслушать
меня со всем вниманием, чтобы уже завтра не совершить тех ошибок, которые в
нашем положении просто недопустимы?
- Да, господин мой.
При этом обращении Ортон поморщился, но ничего не сказал.
Принцесса решила, что выказала недостаточно почтительности своему господину
и повелителю и потому торопливо продолжила:
- Меня предупредили, что в первую брачную ночь, прежде, чем разделить со
мной ложе, супруг обязательно возьмет с меня клятву молчания, а потом
расскажет мне все, что обязана знать императрица Великого Роана, чтобы не
посрамить свое имя и до конца жизни быть отрадой и опорой своему мужу. Хотя
меня не уведомили о том, какого содержания могут быть эти правила или
законы, меня научили загодя принимать их и повиноваться им беспрекословно,
ибо так лучше для империи, для моей страны и для всего мира.
Механически произнося эти пустые, заученные еще в детстве фразы, она
чувствовала, как в ней подымается волна протеста - гордая дочь Майнингенов
так и научилась быть покорной, сколько ни пытались ей внушить это чувство
строгие воспитатели. И она решила сразу объяснить человеку, с которым ей
волей-неволей придется провести остаток своей жизни, что, если он
рассчитывает найти в ней бессловесную и кроткую рабыню, то этого не будет
никогда. Хотя она и не нарушит данного слова и постарается выполнять взятые
