человеком достаточно грубым, жестким и своенравным, что было просто
необходимо, когда он общался со своими подданными - такими же суровыми и
решительными людьми, как он сам. Независимый северный народ, вынужденный
постоянно сражаться за свою жизнь то с природой, то с пришлыми врагами, то
с голодом и болезнями, признавал королями только самых достойных, и
династии в Самаане менялись так же часто, как министры при дворе капризного
короля Лодовика Альворанского.
Глубоко образованный и мягкий по натуре, близнец испытывал странную
слабость к Даргейму, и тот платил ему такой дружбой и привязанностью, какую
только и умеют испытывать грубые варвары; ибо они и ненавидят, и любят, и
преданы бывают целиком и полностью, а не какой-то своей частью, как
цивилизованные люди.
Двойникам Ортона запрещалось встречаться, и гвардейцы Аластера специально
следили за тем, чтобы императора не увидели одновременно в двух местах или
не в единственном числе. Близнец был уверен, что у его товарищей свои вкусы
и предпочтения, свои привязанности и симпатии, оттого император слыл
человеком удивительным.
Близнецу нравилась принцесса Арианна, но он никогда бы не смог влюбиться в
нее - чувство любви к женщине было ему неизвестно. И потому он не страдал
ни от неразделенной страсти, ни от всепоглощающей тоски по единственной и
недостижимой. К его услугам были многочисленные наложницы, официально
принадлежащие наместнику Ашкелона, герцогу Гуммеру, ибо такой статус
женщины не противоречил давним ашкелонским традициям. Девушек близнецам
приводили в специальных повязках на глазах, чтобы они не знали, с кем свела
их судьба.
В свое время, восемь веков тому, на одном из первых заседаний Большого
Ночного Совета, яростно дискутировался вопрос о том, имеют ли близнецы
право на любовь и личную жизнь. Однако на чашу весов с одной стороны были
положены чувства нескольких человек, а с другой - судьба империи и двух
континентов. Как и водится в таких случаях, интересы всех перечеркнули
судьбы некоторых. Так, верно, и должно быть, и политики лучше других
понимают необходимость подобных решений; однако оно далось Совету не без
труда. И теперь Аббон Флерийский, как раньше его предшественник, заботился
о том, чтобы близнецы, не имея возможности обзавестись подругой и семьей,
хотя бы не страдали от этого.
Двойники императора так тесно были связаны с ним и друг с другом, сколько
бы их ни было - что смерть одного поразила всех в самое сердце.
Предупрежденные о необходимости соблюдать осторожность и серьезнее прежнего
относиться к вопросам безопасности, близнецы думали о другом. О том, кто
посмел поднять руку на государя, кто не убоялся возмездия; а главное -
зачем ему это потребовалось?
Шут появился в самом разгаре пиршества. Притащил огромную охапку сиреневых
роз, так бережно лелеемых садовником в отдельной оранжерее, и вручил ее
принцессе с низким поклоном.
- Ваше Величество! - произнес нежнейшим голосом. - Желаю, чтобы Вы были
счастливы и любимы, прекрасны и желанны всю свою жизнь. И чтобы Вы не
заметили, если она когда-нибудь закончится.
- Спасибо, - сказала Арианна, наклоняя свою очаровательную головку.
- Ты даже не хочешь пошутить? - разочарованно спросил Лодовик Альворанский.
- Для чего же государь Великого Роана держит тебя, если не для смеха?
- Счастье Ее величества, императрицы Арианны, - ответил шут совершенно
серьезно, - не представляется мне темой, которая могла бы служить мишенью
для насмешек.
И добавил совсем другим голосом:
- Я здесь, чтобы свадебного торта отведать и прочих лакомств; а для смеха
Его величеству и тебя за глаза хватит, венценосный несносный братец,
особенно если ты постараешься говорить умные вещи. Это у тебя получается
забавнее всего.
Лодовик вспыхнул до корней волос и хотел было что-то сказать, однако шут
заметил примирительно:
- На меня, дурака, обижаться, только себе век укорачивать. А его с большим
удовольствием можно укоротить и чрезмерным потреблением этих прекрасных вин
и аппетитной снеди, так что второй способ я тебе, братец, рекомендую
гораздо более горячо.
Король Альворанский фыркнул и приступил к следующему блюду. А Даргейм,
внимательно рассмотрев шута, заявил:
- Я всегда думал, что шутам положено всех развлекать. А ты вместо того
говоришь правду. Правильно ли это?
- Так ведь, - откликнулся шут, - примут правду за шутку, глядишь и
посмеются - помилуют. А кому еще позволено правду говорить, чтобы за нее не
поплатиться? А мне к тому ж приплачивают! Позволю себе заметить, твое
величество, что правда к тому же развлекает, ибо мало кто обладает таким
острым умом, чтобы выслушать ее и понять...
Даргейм открыл было рот, чтобы сказать, что ему-то позволено и даже должно
говорить правду, но не стал. Вспомнил, как не раз случалось смолчать, чтобы
выжить. И он еще пристальнее всмотрелся в шута: глаза у того были ну
точь-в-точь как у его старого седого советника - мудрые, печальные, немного
уставшие. И самаан понял, что шуту горько и больно, только он это тщательно
скрывает.
Свадьба императора состоялась.
Жена капитана Теобальда сумела добраться до Гравелота; и посланные на
условленное место встречи с нанятыми похитителями не обнаружили там никого
- хотя сумма, обещанная разбойникам, была настолько велика, что они просто
не могли не прийти за ней, останься в живых. Это значило, что план
сорвался. Единственное, что утешало, это то, что имперская Тайная служба
засуетилась и обнаружила, кто стоит за попыткой подкупа дворцовых слуг и
нескольких придворных; и явно соотнесла происшедшее с событиями более, чем
двухвековой давности. Возможно, что Бангалор снова списали со счетов, как
слабое государство, способное лишь на жалкие действия, смешные на фоне силы
и могущества Великого Роана. А значит - неопасное.
Если этого удалось добиться, то главная цель достигнута, и остальное уже не
имеет значения. Потому что в столь нелепом противнике никто не заподозрит
умного и беспощадного врага.
Время. Главное - выиграть еще немного времени. Ибо сейчас рано решать
судьбы мира. Сейчас нужно затаиться и ждать. Как долго он ждал, как
отчаянно и тоскливо, и только теперь ожидание становится ненапрасным. Но он
сумеет; он терпел столько веков, что найдет в себе силы терпеть еще столько
же, если потребуется.
Человек в серебряной маске шел по пустым и безлюдным коридорам замка.
Мерцающий плащ оттенка лунного света диковинными крыльями летел за ним - в
этих бесконечных переходах был сильный сквозняк, и ветер порой выводил
заунывные песни в темных закоулках.
Сложенные из грубого камня стены отсырели и местами были покрыты мхом.
Крючья и держатели факелов проржавели от времени. На каменном полу натекли
лужи с потолка, и звук падающих капель гулко отдавался под каменными
сводами.
Дойдя до поворота, тонущего в темноте, человек сделал небрежное движение
рукой и все факелы тут же затрещали, закоптили и все же занялись неверным
пламенем.
Глава Ордена Черной Змеи прошагал по этому боковому ответвлению до
низенькой бронзовой двери в зеленой патине. Ему пришлось согнуться почти
вдвое, чтобы пройти в нее. Там, по другую сторону, было темно как в склепе,
холодно и неуютно.
Сразу за дверью начинался крутой спуск. Полустертые каменные ступени были
вырублены прямо в скале; и человек, который не знал об их существовании,
вполне мог сломать себе шею, скатившись с этой высоты. Внизу, в маленьком
помещении, больше всего похожем на пещеру, стоял странный густой и
сладковатый запах, приторно-тошнотворный и казавшийся очень знакомым. Двое
людей, закутанных в черные мантии, ждали у самой лестницы, опустив головы и
всем своим видом выражая почтение к появившемуся из темноты магистру.
- Змеиной мудрости и вечной силы! - прошелестели они голосами, сухими и
бесцветными, как прошлогодняя листва.
Человек в серебряной маске только кивнул.
По знаку его раскрытой ладони, затянутой в перчатку, в темноте образовался
и неподвижно повис на высоте человеческого роста бледно-желтый
фосфоресцирующий шар. В его неярком, призрачном свете стали видны лица
собеседников магистра: обтянутые кожей черепа с глубоко запавшими,
лихорадочно блестящими черными глазами; безгубые, безбровые, лысые; с
острыми ушами, прижатыми к голове.
Несведущему человеку они показались бы выходцами с того света, страшными
тварями, явившимися из бездны - но это было всего лишь впечатление. Двое,
ждавшие в подземелье, были всего лишь убийцами, правда, убийцами
необыкновенными. Они явились на Бангалор из далекого Уэста - государства
таинственного и весьма загадочного.
Вообще было удивительно, как там могут жить люди: весь север Ходевенского
континента представлял из себя сплошной горный массив, в центре которого, в
глубокой впадине располгалось море Слез, получившее это название из-за
своей воды, настолько горько-соленой, что в ней выживали лишь простейшие
водоросли, похожие на грязно-бурые мочалки. Пресной воды в этих местах
почти не было; только редкие источники, известные лишь посвященным,
находились высоко в горах. Растительность тут была весьма скудной - жалкие
корявые деревца да редкие пучки жухлой травы. Поэтому и животные, и птицы
редко посещали склоны Черных гор. Возможно, такое имя было слишком
незатейливым, зато полностью соответствовало действительности: черный цвет
преобладал в здешнем пейзаже. Потоки застывшей лавы неподвижными реками
окружали острые хребты базальта и андезита; кое-где тускло поблескивали
черные озерца вулканического стекла. Солнце не особенно жаловало эти места,
предпочитая редко появляться в сером, хмуром, тоскливом небе, настолько
низко висевшем над горами, что их вершины буквально утопали в рыхлых,
рваных облаках.
В этой пустынной местности, где даже ветер был тоскливым и неприветливым,
обитали немногочисленные племена горцев, называвшиеся йеттами. Они были
весьма воинственными, однако редко покидали свои земли, совершая набеги
только на Майнхед и Эмден, чтобы добыть самое необходимое для жизни. Жили
же йетты в глубоких, темных пещерах, полностью пренебрегая любыми
удобствами: они рождались и умирали в суровых и неприветливых условиях, и,
похоже, считали такой способ существования единственно достойным. Все же
иные народы, о которых им было известно, горцы считали нежизнеспособными. В
какой-то мере это было правдой, ибо никто не мог сравниться с йеттами в
искусстве выживания в невыносимых условиях. Но даже здесь были свои
избранные. На берегу моря Слез стояло единственное на весь Уэст здание,
возведенное более пяти или шести тысяч лет тому назад. Считалось, что оно
было создано горными богами еще до того, как эти места превратились в
каменную пустыню, залитую лавой. Огромный, тяжеловесный дворец казался
гигантским даже на фоне неприступных вершин. Исполинские колонны, похожие
на стволы неведомых деревьев, поддерживали грубо отесанные блоки,
заменявшие крышу. Стены были сплошь покрыты барельефами, изображавшими
деяния древних богов и героев. Некогда фасад украшали мозаичные панно, но
время их не пощадило, и теперь трудно было догадаться о содержании рисунка.
Тяжелые бронзовые двери, превосходившие своими размерами всякое
воображение, вели на террасу, выложенную все тем же черным базальтом. Ее
ступени были высечены тоже для великанов, ибо их высота была немногим
меньше человеческого роста. Эта чудовищная терраса спускалась прямо к морю
слез и погружалась в его плотные бурые воды. В правом крыле, в каменной
чаше, вытесанной из цельной глыбы обсидиана, постоянно горел огонь, и двое
служителей день и ночь поддерживали его.
Это был храм Терея, одного из самых почитаемых йеттами горных богов.
Считалось у них, что Терей повелевает самой Смертью, и те, кто служат ему,
получают частичку этой невероятной силы. Служить этому богу было
чрезвычайно трудно, и редкие люди удостаивались этой чести.
