всерьез.
- По-моему, не подмешивал, - усмехнулся маг. - А что, появляются первые
признаки заболевания?
- Какого заболевания? - поднял бровь молодой человек.
- Ну, любовь - это своего рода болезнь; об этом пишут и ученые, и мудрецы,
и поэты. Причем все настаивают на том, что болезнь это неизлечимая.
- А ты сам как думаешь?
- Я с ними не вполне согласен: грубость, непонимание, ложь,
несправедливость, - все это может стать хорошим лекарством от любого
светлого чувства. И любви в том числе.
Император нахмурился.
- В общем, я ведь все равно должен на ней жениться; тогда кому какое дело,
как станут развиваться наши отношения. Я имею в виду - что плохого в том,
что, кажется, влюбился в собственную невесту? Она оказалась такой
необыкновенной.
- Это просто прекрасно, ваше величество, - мягко молвил маг. - Что же тебя
тревожит?
- Наверное, отсутствие соответствующей традиции. Мои предки не сильно
обожали своих жен, не правда ли?
- Просто им не так везло, как тебе, Ваше величество. Многие были вынуждены
страдать от запретной любви, храня верность тем, кто занимал, по сути, не
свое место. Бремя императора - это тяжкое бремя. И тебе посчастливилось,
если твои обязательства совпадают с твоими желаниями.
- Непривычно как-то, - пожаловался Ортон. - Кажется, что вот-вот что-то
такое возникнет, что помешает мне любить и быть любимым; достичь счастья.
Слишком все хорошо - не нравится мне это.
- Может, просто принцесса к тебе равнодушна, вот ты и мечешься? - озарило
Аббона.
- По-моему, наоборот, она расположена ко мне даже больше, чем я мог
мечтать. За такой короткий срок знакомства мы с ней прекрасно поладили и
обнаружили столько общего... Ты ведь знаешь, как это бывает: мелочи, иногда
незаметные глазу - а столько говорят. Арианна не просто очаровательна,
мила, умна и обаятельна. Она еще и относится ко мне особенно. Ко мне никто
так не относился, и сам я так ни о ком раньше не думал. Вот тут, - и
император, смущаясь, указал рукой на грудь, - вот тут тепло и все время
сжимается сердце. Когда я читал любовные романы, мне и в голову не
приходило, что все, что описывается в них, люди чувствуют на самом деле. Я
полагал это прекрасной поэтической выдумкой.
- Рад, что тебе удалось испытать это на собственном опыте, - пробормотал
Аббон. - Меня настораживает одно, мой мальчик. Не дай Бог, ты окажешься
прав в том, что слишком все хорошо складывается в столь опасное для тебя
время. Бывает, что плата за такое счастье оказывается непомерной.
Ортон пустил коня галопом и сильно оторвался от своих спутников. Магу
удалось догнать его только через минуту, и он сильно запыхался.
- Государь, государь, умерь свой пыл. В моем возрасте такие скачки уже
отнимают гораздо больше сил, чем раньше. Подумай о моих рассыпающихся
костях.
Император обернулся к нему с веселой улыбкой.
- Негодник! Недавно некая графиня изливала свою душу своей приятельнице так
громко, что мне удалось услышать большую часть ее скорбной истории, и...
- Ты подслушивал?! - с преувеличенным возмущением воскликнул Аббон.
- Естественно. Как же еще мне узнавать, что творится у меня под носом? Так
вот, она жаловалась, что ты был с ней любезен, даже слишком любезен
какое-то время, а потом оставил ее ради молоденькой баронессы, которая тоже
не осталась равнодушна к твоим чарам. Ты что, насильно вливаешь им свое
приворотное зелье? И тебе ли говорить после этого о возрасте?
- Оставим эту тему, мой мальчик, - смущенно молвил Аббон. - Я натура
творческая, увлекающаяся. И семья, дети, тихий уютный очаг лет триста назад
перестали меня привлекать. Но объяснить это милым дамам не дано даже мне
при всех моих способностях.
- Хорошо, - согласился Ортон. - Поговорим о тех сомнениях, которые возникли
у тебя по поводу последних событий, и которыми ты отказался со мной
делиться. А как теперь, после смерти близнеца? Ты уже советовался с
Сивардом?
Аббон сразу понял, о чем идет речь. Замялся, но подумал, что невозможно
отмалчиваться все время.
- Нет, государь, - ответил совершенно другим тоном, серьезно и сурово. - Я
еще не говорил с рыжим, но беда не в этом, а в том, что Аластеру пришла в
голову подобная идея. И это меня пугает сильнее всего. Аластер-то не
ошибается, как бы мне того ни хотелось.
- Он мне ничего не говорил.
- Он пришел ко мне за помощью, чтобы проверить некоторые свои соображения.
Ничего толкового мы с ним так и не придумали, однако и его, и меня смущает
нарочитость поступков нашего врага - я, конечно, не об убийстве говорю. Вся
эта история с подкупом, как в свое время и нападение бангалорского флота на
Анамур, слишком смахивает на авантюру, чтобы всерьез относится к такому
противнику.
Двести пятьдесят лет назад твои предки решили не придавать особого значения
внезапной вспышке агрессии со стороны Бангалора - посчитали это чем-то
вроде мальчишества: детской болезни самоутверждения. И - верные заветам
Брагана - не сочли себя вправе пройти с огнем и мечом по всему архипелагу,
наказывая ни в чем не повинных жителей за глупость и злобность их владыки.
Признаюсь, тогда я был одним из самых ярых сторонников такого решения? И
когда наша армия все же высадилась на Алоре, всячески настаивал на том,
чтобы немедленно отозвать ее назад.
Сейчас Бангалорские _друзья_ вновь ведут себя более чем странно, делая
очевидные глупости и привлекая к себе наше внимание своим враждебным
поведением. Странный расклад и тревожный - и мы с Аластером уже не можем
относиться к этому с прежней снисходительностью.
- И что же в этом раскладе вас тревожит? - непонимающе пожал плечами Ортон.
- Когда человек становится посреди рыночной площади и начинает орать во все
горло: "Я дурак! Я не могу сделать ни одной толковой вещи! Я полный идиот!"
- я ему не верю. Зачем оповещать об этом весь свет? А если это еще и
недешево обходится... Стал бы ты, будучи каким-нибудь мелким царьком,
нападать на Роан? Стал бы ты чуть ли не в открытую ходить по дворцу и
пытаться подкупить придворных?
- Нет, конечно.
- Вот и я думаю, что нет. И если человек поступает таким образом, то на уме
у него что-то другое, тебе не кажется?
- Ты прав, - согласился император. - Что же теперь?
- А ничего. Просто будем учитывать это обстоятельство. Расследовать
убийство. Готовиться к свадьбе. И главное - помнить, что жизнь
продолжается, несмотря ни на что!
За обедом Арианна то и дело пыталась украдкой рассмотреть императора и
решить для себя, с кем она имеет дело на сей раз. Но в любом случае была
веселой, радостной и старалась держаться непринужденно. Она поддерживала
беседу, охотно смеялась любым шуткам; и короли, присутствовавшие на обеде,
были ею, безусловно, покорены. Арианну же согревала мысль о том, что Ортон
все равно видит ее и гордится ею.
Остаток дня она провела с Алейей, с восторгом, словно ребенок, внимая ее
бесконечным рассказам. Когда стемнело, баронесса Кадоган послала за двумя
своими подругами, и вместе они помогли Арианне переодеться в кокетливый и
изысканный ночной наряд. Волосы ей распустили и расчесали так, чтобы они
пышным легким облаком лежали у нее за спиной. Затем Алейя смазала губы
принцессы смесью меда, лимонного сока и вина, отчего они стали еще более
свежими, полными и яркими. Брови девушки расчесали маленькой щеточкой,
уложив их красивыми дугами, а уголки глаз немного оттенили порошком сурьмы
- полезным для зрения и делающим взгляд более глубоким и притягательным.
Арианна ждала императора часам к десяти, но его все не было. Алейя Кадоган
давно удалилась в свою комнату и улеглась спать; ее приятельницы
отправились в правое крыло дворца. Вскоре в коридорах стало тихо, и умолкли
голоса; и шагов больше не было слышно. В огромных стрельчатых окнах
напротив погасли огни. Принцесса сидела на постели, поджав под себя ноги, и
упрямо ждала. Рядом с ней, на низеньком столике, инкрустированной янтарем и
кошачьим глазом, лежала стопка книг и маленькие пяльца с заброшенным
вышиванием. Арианна то бралась за чтение, но перелистав пару страниц,
откладывала книгу в сторону; то принималась тыкать иголкой чуть ли не
наугад в белый шелк платка, на котором она задумала вышить монограмму
Ортона. Но и это занятие ее не занимало: она надолго прерывала работу,
напряженно прислушивалась, не раздадутся ли за дверью легкие, знакомые
шаги.
Никогда в жизни Арианна так не мечтала увидеть другого человека. Это
чувство вовсе не было похоже на ее первую, юношескую влюбленность. Если
тогда она все время мечтала и была счастлива своими грезами, если могла
часами находиться в одиночестве, чтобы всласть напридумывать себе всяких
историй, в которых ее белокурый герой спасал ее от разбойников, диких
зверей, жестоких врагов или нелюбимого жениха; то теперь одиночество было
просто невыносимым. Принцесса пыталась мечтать, как и раньше, но мысли
путались, душа тосковала, и оказывалось, что самые простые слова,
произнесенные Ортоном были ей дороже любых - пусть даже самых прекрасных,
но придуманных ею. Ей хотелось не подвигов, совершенных во имя ее, не
опасных приключений, не пылких страстей, но тихих и безыскусных радостей:
светлого вечера, проведенного с любимым; куска хлеба, поделенного на двоих;
счастливой жизни и спокойной старости; красивых детей. За это она была
готова поступиться богатством, могуществом и властью.
Арианна постигала сложную науку любви.
А любовь жаждет все отдать, в отличие от влюбленности, которая жаждет все
получить.
И принцесса, может сама того не сознавая, ждала Ортона, чтобы беззаветно
отдать ему все тепло и всю нежность души, пробужденной им к новой жизни и
новым надеждам.
Ее упорство было вознаграждено. Ортон пришел около полуночи.
- Здравствуй, - обрадовалась она. - А я уже соскучилась. Много дел?
- Много, - ответил он, не зная, с чего начать.
- Ты видел меня сегодня? - спросила принцесса. - Я тебе понравилась?
Прическу мне делала Алейя; и вообще я страшно рада, что мы с ней
подружились - никогда не видела женщины более прекрасной и умной. Я
восхищаюсь ею. Знаешь, я люблю свою мать, но восхищаться ею мне никогда не
приходило в голову - она вызывала только жалость и сострадание.
- Арианна, - сказал император, хмурясь. - Подожди минуту, дорогая. Я должен
кое-что тебе сказать: я не видел тебя сегодня; не было у меня такой
возможности. Дело в том, что сегодня во дворце произошло глупое и
бессмысленное убийство.
- Кто?! - выдохнула Арианна. - Кто умер?
- Я. Точнее, убили моего двойника, но ведь целились-то в меня. А пострадали
невинные люди; представь, еще погиб маркграф Инарский - он видел убийцу, и
от него поспешили избавиться. Через день-другой должен приехать его сын.
Мальчик едет на свадебные торжества, а получит такой страшный удар - даже
не знаю, как ему об этом сказать.
- Как это ужасно, - сказала принцесса с непритворной скорбью. - Как это
ужасно. При дворе Майнингенов умирают часто, и мне это не в диковинку. Но
здесь, у тебя, смерть выглядит нелепым и чудовищным недоразумением;
особенно, такая смерть.
- Главное, - сказал Ортон, - что мне много раз твердили, что это и есть
бремя императора. И я честно был готов умереть, если так рассудит судьба.
Но как жить, зная, что из-за тебя погибли люди?
- Их готовили к этому, - вздохнула принцесса. - Так же, как и меня. Они
знали, на что идут. Не казни себя: считай, что это солдаты, павшие на поле
битвы. В сущности, здесь и идет настоящая битва.
- Какая ты мудрая, - восхитился Ортон, пользуясь случаем, чтобы поцеловать
ее. - О чем ты думаешь сейчас, милая?
- Завтра свадьба, - сказала принцесса. - Что же нам делать?
- Жениться. Если ты не боишься, конечно.
- Меня всю жизнь готовили к тому, что будет очень страшно; невыносимо
страшно. Но мне никто и никогда не говорил, что страх за собственную жизнь
- каким бы всепоглощающим он ни был - отступает и уходит прочь, когда
