знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что я дурная? Этого бы
не было, если б я не была дурная. Так пускай я буду, какая есть, но не
буду притворяться. Что мне за дело до Анны Павловны! Пускай они живут
как хотят, и я как хочу. Я не могу быть другою... И все это не то, не
то!..
- Да что же не то? - в недоумении говорила Варенька.
- Все не то. Я не могу иначе жить, как по сердцу, а вы живете по пра-
вилам. Я вас полюбила просто, а вы, верно, только затем, чтобы спасти
меня, научить меня!
- Вы несправедливы, - сказала Варенька.
- Да я ничего не говорю про других, я говорю про себя.
- Кити!- послышался голос матери, - поди сюда, покажи папа свои ко-
ральки.
Кити с гордым видом, не помирившись с своим другом, взяла со стола ко-
ральки в коробочке и пошла к матери.
- Что с тобой? Что ты такая красная? - сказали ей мать и отец в один
голос.
- Ничего, - отвечала она, - я сейчас приду, и побежала назад.
"Она еще тут!- подумала она. - Что я скажу ей, боже мой! что я надела-
ла, что я говорила! За что я обидела ее? Что мне делать? Что я скажу
ей?" - думала Кити и остановилась у двери.
Варенька в шляпе и с зонтиком в руках сидела у стола, рассматривая
пружину, которую сломала Кити. Она подняла голову.
- Варенька, простите меня, простите! прошептала Кити, подходя к ней. -
Я не помню, что я говорила. Я...
- Я, право, не хотела вас огорчать, - сказала Варенька улыбаясь.
Мир был заключен. Но с приездом отца для Кити изменился весь тот мир,
в котором она жила. Она не отреклась от всего того, что узнала, но поня-
ла, что она себя обманывала, думая, что может быть тем, чем хотела быть.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и
хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться;
кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней,
умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, кото-
рые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось
на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма,
переехала уже ее сестра Долли с детьми.
Но любовь ее к Вареньке не ослабела. Прощаясь, Кити упрашивала ее при-
ехать к ним в Россию.
- Я приеду, когда вы выйдете замуж, - сказала Варенька.
- Я никогда не выйду.
- Ну, так я никогда не приеду.
- Ну, так я только для этого выйду замуж. Смотрите ж, помните обеща-
ние! - сказала Кити.
Предсказания доктора оправдались. Кити возвратилась домой, в Россию,
излеченная. Она не была так беззаботна и весела, как прежде, но она была
спокойна, и московские горести ее стали воспоминанием.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Сергей Иванович Кознышев хотел отдохнуть от умственной работы и, вмес-
то того чтоб отправиться, по обыкновению, за границу, приехал в конце
мая в деревню к брату. По его убеждениям, самая лучшая жизнь была дере-
венская. Он приехал теперь наслаждаться этою жизнию к брату. Константин
Левин был очень рад, тем более что он не ждал уже в это лето брата Нико-
лая. Но, несмотря на свою любовь и уважение к Сергею Ивановичу, Констан-
тину Левину было в деревне неловко с братом. Ему неловко, даже неприятно
было видеть отношение брата к деревне. Для Константина Левина деревня
была место жизни, то есть радостей, страданий, труда; для Сергея Ивано-
вича деревня была, с одной стороны, отдых от труда, с другой - полезное
противоядие испорченности, которое он принимал с удовольствием и созна-
нием его пользы. Для Константина Левина деревня была тем хороша, что она
представляла поприще для труда несомненно полезного; для Сергея Иванови-
ча деревня была особенно хороша тем, что там можно и должно ничего не
делать. Кроме того, и отношение Сергея Ивановича к народу несколько ко-
робило Константина. Сергей Иванович говорил, что он любит и знает народ,
и часто беседовал с мужиками, что он умел делать хорошо, не притворяясь
и не ломаясь, и из каждой такой беседы выводил общие данные в пользу на-
рода и в доказательство, что знал этот народ. Такое отношение к народу
не нравилось Константину Левину. Для Константина народ был только глав-
ный участник в общем труде, и, несмотря на все уважение и какую-то ров-
ную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с моло-
ком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда прихо-
дивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень
часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлоб-
ление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь. Конс-
тантин Левин, если б у него спросили, любит ли он народ, решительно не
знал бы, как на это ответить. Он любил и не любил народ так же, как и
вообще людей. Разумеется, как добрый человек, он больше любил, чем не
любил людей, а потому и народ. Но любить или не любить народ, как что-то
особенное, он не мог, потому что не только жил с народом, не только все
его интересы были связаны с народом, но он считал и самого себя частью
народа, не видел в себе и народе никаких особенных качеств и недостатков
и не мог противопоставлять себя народу. Кроме того, хотя он долго жил в
самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное,
как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему совето-
ваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на воп-
рос, знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на
вопрос, любит ли он народ. Сказать, что он знает народ, было бы для него
то же самое, что сказать, что он знает людей. Он постоянно наблюдал и
узнавал всякого рода людей и в том числе людей-мужиков, которых он счи-
тал хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал в них новые
черты, изменял о них прежние суждения и составлял новые. Сергей Иванович
напротив. Точно как же, как он любил и хвалил деревенскую жизнь в проти-
воположность той, которой он не любил, точно так же и народ любил он в
противоположность тому классу людей, которого он не любил, и точно так
же он знал народ как что-то противоположное вообще людям. В его методи-
ческом уме ясно сложились определенные формы народной жизни, выведенные
отчасти из самой народной жизни, но преимущественно из противоположения.
Он никогда не изменял своего мнения о народе и сочувственного к нему от-
ношения.
В случавшихся между братьями разногласиях при суждении о народе Сергей
Иванович всегда побеждал брата именно тем, что у Сергея Ивановича были
определенные понятия о народе, его характере, свойствах и вкусах; у
Константина же Левина никакого определенного и неизменного понятия не
было, так что в этих спорах Константин всегда был уличаем в противоречии
самому себе.
Для Сергея Ивановича меньшой брат его был славный малый, с сердцем,
поставленным хорошо (как он выражался по-французски), но с умом хотя и
довольно быстрым, однако подчиненным впечатлениям минуты и потому испол-
ненным противоречий. Со снисходительностью старшего брата он иногда
объяснял ему значение вещей, но не мог находить удовольствия спорить с
ним, потому что слишком легко разбивал его.
Константин Левин смотрел на брата, как на человека огромного ума и об-
разования, благородного в самом высоком значении этого слова и одаренно-
го способностью деятельности для общего блага. Но в глубине своей души,
чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и
чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего
блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть, и не
есть качество, а, напротив, недостаток чего-то - не недостаток добрых,
честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того,
что называют сердцем того стремления, которое заставляет человека из
всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать
этого одного. Чем больше он узнавал брата, тем более замечал, что и Сер-
гей Иванович и многие другие деятели для общего блага не сердцем были
приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься
этим хорошо, и только потому занимались этим. В этом предположении ут-
вердило Левина еще и то замечание, что брат его нисколько не больше при-
нимал к сердцу вопросы об общем благе и о бессмертии души, чем о шахмат-
ной партии или об остроумном устройстве новой машины.
Кроме того, Константину Левину было в деревне неловко с братом еще и
оттого, что в деревне, особенно летом, Левин бывал постоянно занят хо-
зяйством, и ему недоставало длинного летнего дня, для того чтобы переде-
лать все, что нужно, а Сергей Иванович отдыхал. Но, хотя он и отдыхал
теперь, то есть не работал над своим сочинением, он так привык к
умственной деятельности, что любил высказывать в красивой сжатой форме
приходившие ему мысли и любил, чтобы было кому слушать. Самый же обыкно-
венный и естественный слушатель его был брат. И потому, несмотря на дру-
жескую простоту их отношений, Константину неловко было оставлять его од-
ного. Сергей Иванович любил лечь в траву на солнце и лежать так, жарясь,
и лениво болтать.
- Ты не поверишь - говорил он брату, - какое для меня наслажденье эта
хохлацкая лень. Ни одной мысли в голове, хоть шаром покати.
Но Константину Левину скучно было сидеть и слушать его, особенно пото-
му, что он знал, что без него возят навоз на неразлешенное поле и нава-
лят бог знает как, если не посмотреть; и резцы в плугах не завинтят, а
поснимают и потом скажут, что плуги выдумка пустая и то ли дело соха
Андреевна, и т. п.
- Да будет тебе ходить по жаре. - говорил ему Сергей Иванович.
- Нет, мне только на минутку забежать в контору, - говорил Левин и
убегал в поле.
II
В первых числах июня случилось, что няня и экономка Агафья Михайловна
понесла в подвал баночку с только что посоленными ею грибками, пос-
кользнулась, упала и свихнула руку в кисти. Приехал молодой болтливый,
только что кончивший курс студент, земский врач. Он осмотрел руку, ска-
зал, что она не вывихнута, наложил компрессы и, оставшись обедать, види-
мо наслаждался беседой со знаменитым Сергеем Ивановичем Кознышевым и
рассказывал ему, чтобы выказать свой просвещенный взгляд на вещи, все
уездные сплетни, жалуясь на дурное положение земского дела. Сергей Ива-
нович внимательно слушал, расспрашивал и, возбуждаемый новым слушателем,
разговорился и высказал несколько метких и веских замечаний, почтительно
оцененных молодым доктором, и пришел в свое, знакомое брату, оживленное
состояние духа, в которое он обыкновенно приходил после блестящего и
оживленного разговора. После отъезда доктора Сергей Иванович пожелал
ехать с удочкой на реку. Он любил удить рыбу и как будто гордился тем,
что может любить такое глупое занятие.
Константин Левин, которому нужно было на пахоту и на луга, вызвался
довезти брата - в кабриолете.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже оп-
ределился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли по-
косы, когда рожь вся выколосилась и, серо-зеленая, не налитым, еще лег-
ким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по
ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда
ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые в камень ско-
тиной пары с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до
половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе
с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем бере-
женые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Было то время, когда в сельской работе наступает короткая передышка
пред началом ежегодно повторяющейся и ежегодно вызывающей все силы наро-
