для того, чтоб она, как мать этих прелестей, не испортила общего впечат-
ления. И, посмотревшись в последний раз в зеркало, она осталась довольна
собой. Она была хороша. Не так хороша, как она, бывало, хотела быть хо-
роша на бале, но хороша для той цели, которую она теперь имела в виду.
В церкви никого, кроме мужиков и дворников и их баб, не было. Но Дарья
Александровна видела, или ей казалось, что видела, восхищение, возбужда-
емое ее детьми и ею. Дети не только были прекрасны собой в своих наряд-
ных платьицах, но они были милы тем, как хорошо они себя держали. Алеша,
правда, стоял не совсем хорошо: он все поворачивался и хотел видеть сза-
ди свою курточку; но все-таки он был необыкновенно мил. Таня стояла как
большая и смотрела за маленькими. Но меньшая, Лили, была прелестна своим
наивным удивлением пред всем, и трудно было не улыбнуться, когда, при-
частившись, она сказала: "Please, some more".
Возвращаясь домой, дети чувствовали, что что-то торжественное соверши-
лось, и были очень смирны.
Все шло хорошо и дома; но за завтраком Гриша стал свистать и, что было
хуже всего, не послушался англичанки и был оставлен без сладкого пирога.
Дарья Александровна не допустила бы в такой день до наказания, если б
она была тут; но надо было поддержать распоряжение англичанки, и она
подтвердила ее решение, что Грише не будет сладкого пирога. Это испорти-
ло немного общую радость.
Гриша плакал, говоря, что и Николенька свистал, но что вот его не на-
казали, и что он не от пирога плачет, - ему все равно, - но о том, что с
ним несправедливы. Это было слишком уже грустно, и Дарья Александровна
решилась, переговорив с англичанкой, простить Гришу и пошла к ней. Но
тут, проходя чрез залу, она увидала сцену, заполнившую такою радостью ее
сердце, что слезы выступали ей на глаза, и она сама простила преступни-
ка.
Наказанный сидел в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с та-
релкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у англичанки
позволения снести свою порцию пирога в детскую и вместо этого принесла
ее брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказа-
ния, он ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: "Ешь сама,
вместе будем есть... вместе".
На Таню сначала подействовала жалость за Гришу, потом сознание своего
добродетельного поступка, и слезы у ней тоже стояли в глазах; но она, не
отказываясь, ела свою долю.
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что
они делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать
улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и ва-
реньем.
- Матушки!! Новое белое платье! Таня! Гриша! - говорила мать, стараясь
спасти платье, но со слезами на глазах улыбаясь блаженною, восторженною
улыбкой.
Новые платья сняли, велели надеть девочкам блузки, а мальчикам старые
курточки и велели закладывать линейку - опять, к огорчению приказчика,
Бурого в дышло, - чтоб ехать за грибами и на купальню. Стон восторженно-
го визга поднялся в детской и не умолкал до самого отъезда на купальню.
Грибов набрали целую корзинку, даже Лили нашла березовый гриб. Прежде
бывало так, что мисс Гуль найдет и покажет ей; но теперь она сама нашла
большой березовый шлюпик, и был общий восторженный крик: "Лили нашла
шлюпик!"
Потом подъехали к реке, поставили лошадей под березками и пошли в ку-
пальню. Кучер Терентий, привязав к дереву отмахивающихся от оводов лоша-
дей, лег, приминая траву, в тени березы и курил тютюн, а из купальни до-
носился до него неумолкавший детский веселый визг.
Хотя и хлопотливо было смотреть за всеми детьми и останавливать их ша-
лости, хотя и трудно было вспомнить и не перепутать все эти чулочки,
панталончики, башмачки с разных ног и развязывать, расстегивать и завя-
зывать тесемочки и пуговки, Дарья Александровна, сама для себя любившая
всегда купанье, считавшая его полезным для детей, ничем так не наслажда-
лась, как этим купаньем со всеми детьми. Перебирать все эти пухленькие
ножки, натягивая на них чулочки, брать в руки и окунать эти голенькие
тельца и слышать то радостные, то испуганные визги; видеть эти задыхаю-
щиеся, с открытыми, испуганными и веселыми глазами лица, этих брызгаю-
щихся своих херувимчиков было для нее большое наслаждение.
Когда уже половина детей были одеты, к купальне подошли и робко оста-
новились нарядные бабы, ходившие за сныткой и молочником. Матрена Фили-
моновна кликнула одну, чтобы дать ей высушить уроненную в воду простыню
и рубашку, и Дарья Александровна разговорилась с бабами. Бабы, сначала
смеявшиеся в руку и не понимавшее вопроса, скоро осмелились и разговори-
лись, тотчас же подкупив Дарью Александровну искренним любованьем
детьми, которое они выказывали.
- Ишь ты красавица, беленькая, как сахар, - говорила одна, любуясь на
Танечку и покачивая головой. - А худая....
- Да, больна была.
- Вишь ты, знать тоже купали, - говорила другая на грудного.
- Нет, ему только три-месяца, - отвечала с гордостью Дарья Александ-
ровна.
- Ишь ты!
- А у тебя есть дети?
- Было четверо, двое осталось: мальчик и девочка. Вот в прошлый мясоед
отняла.
- А сколько ей?
- Да другой годок.
- Что же ты так долго кормила?
- Наше обыкновение: три поста...
И разговор стал самый интересный для Дарьи Александровны: как рожала?
чем был болен? где муж? часто ли бывает?
Дарье Александровне не хотелось уходить от баб, так интересен ей был
разговор с ними, так совершенно одни и те же были их интересы. Приятнее
же всего Дарье Александровне было то, что она ясно видела, как все эти
женщины любовались более всего тем, как много было у нее детей и как они
хороши. Бабы и насмешили Дарью Александровну и обидели англичанку тем,
что она была причиной этого непонятного для нее смеха. Одна из молодых
баб приглядывалась к англичанке, одевавшейся после всех, и когда она на-
дела на себя третью юбку, то не могла удержаться от замечания: "Ишь ты,
крутила, крутила, все не накрутит!" - сказала она, и все разразились хо-
хотом.
IX
Окруженная всеми выкупанными, с мокрыми головами, детьми, Дарья Алек-
сандровна, с платком на голове, уже подъезжала к дому, когда кучер ска-
зал:
- Барин какой-то идет, кажется, покровский,
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в серой
шляпе и сером пальто знакомую фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и
всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он видит ее во
всей ее славе. Никто лучше Левина не мог понять ее величия.
Увидав ее, он очутился пред одною из картин своего воображаемого в бу-
дущем семейного быта.
- Вы точно наседка, Дарья Александровна.
- Ах, как я рада!- сказала она, протягивая ему руку.
- Рады, а не дали знать. У меня брат живет. Уж я от Стивы получил за-
писочку, что вы тут.
- От Стивы? - с удивлением спросила Дарья Александровна.
- Да, он пишет, что вы переехали, и думает, что вы позволите мне по-
мочь вам чем-нибудь, - сказал Левин и, сказав это, вдруг смутился и,
прервав речь, молча продолжал идти подле линейки, срывая липовые побеги
и перекусывая их. Он смутился вследствие предположения, что Дарье Алек-
сандровне будет неприятна помощь стороннего человека в том деле, которое
должно было быть сделано ее мужем. Дарье Александровне действительно не
нравилась эта манера Степана Аркадьича навязывать свои семейные дела чу-
жим. И она тотчас же поняла, что Левин понимает это. За эту-то тонкость
понимания, за эту деликатность и любила Левина Дарья Александровна.
- Я понял, разумеется, - сказал Левин, - что это только значит то, что
вы хотите меня видеть, и очень рад. Разумеется, я воображаю, что вам,
городской хозяйке, здесь дико, и, если что нужно, я весь к вашим услу-
гам.
- О нет! - сказала Долли. - Первое время было неудобно, а теперь все
прекрасно устроилось благодаря моей старой няне, - сказала она, указывая
на Матрену Филимоновну, понимавшую, что говорят о ней, и весело и друже-
любно улыбавшуюся Левину. Она знала его и знала, что это хороший жених
барышне, и желала, чтобы дело сладилось.
- Извольте садиться, мы сюда потеснимся, - сказала она ему.
- Нет, я пройдусь. Дети, кто со мной наперегонки с лошадьми?
Дети знали Левина очень мало, не помнили, когда видали его, но не вы-
казывали в отношении к нему того странного чувства застенчивости и отв-
ращения, которое испытывают дети так часто к взрослым притворяющимся лю-
дям и за которое им так часто и больно достается. Притворство в чем бы
то ни было может обмануть самого умного, проницательного человека; но
самый ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно скрываемо, уз-
на'ет его и отвращается. Какие бы ни были недостатки в Левине, прит-
ворства не было в нем и признака, и потому дети высказали ему дружелюбие
такое же, какое они нашли на лице матери. На приглашение его два старшие
тотчас же соскочили к нему и побежали с ним так же просто, как бы они
побежали с няней, с мисс Гуль или с матерью. Лили тоже стала проситься к
нему, и мать передала ее ему; он посадил ее на плечо и побежал с ней.
- Не бойтесь, не бойтесь, Дарья Александровна! - говорил он, весело
улыбаясь матери, - невозможно, чтоб я ушиб или уронил.
И, глядя на его ловкие, сильные, осторожно заботливые и слишком напря-
женные движения, мать успокоилась и весело и одобрительно улыбалась,
глядя на него.
Здесь, в деревне, с детьми и с симпатичною ему Дарьей Александровной,
Левин пришел в то, часто находившее на него детски-веселое расположение
духа, которое Дарья Александровна особенно любила в нем. Бегая с детьми,
он учил их гимнастике, смешил мисс Гуль своим дурным английским языком и
рассказывал Дарье Александровне свои занятия в деревне.
После обеда Дарья Александровна, сидя с ним одна на балконе, наговори-
ла о Кити.
- Вы знаете? Кити приедет сюда и проведет со мною лето.
- Право? - сказал он, вспыхнув, и тотчас же, чтобы переменить разго-
вор, сказал:- Так прислать вам двух коров? Если вы хотите считаться, то
извольте заплатить мне по пяти рублей в месяц, если вам не совестно.
- Нет, благодарствуйте. У нас устроилось.
- Ну, так я ваших коров посмотрю, и, если позволите, я распоряжусь,
как их кормить. Все дело в корме.
И Левин, чтобы только отвлечь разговор, изложил Дарье Александровне
теорию молочного хозяйства, состоящую в том, что корова есть только ма-
шина для переработки корма в молоко, и т. д.
Он говорил это и страстно желал услыхать подробности о Кити и вместе
боялся этого. Ему страшно было, что расстроится приобретенное им с таким
трудом спокойствие.
- Да, но, впрочем, за всем этим надо следить, а кто же будет? - нео-
хотно отвечала Дарья Александровна.
Она так теперь наладила свое хозяйство через Матрену Филимоновну, что
ей не хотелось ничего менять в нем; да она и не верила знанию Левина в
сельском хозяйстве. Рассуждения о том, что корова есть машина для де-
ланья молока, были ей подозрительны. Ей казалось, что такого рода рас-
суждения могут только мешать хозяйству. Ей казалось все это гораздо про-
ще: что надо только, как объясняла Матрена Филимоновна, давать Пеструхе
и Белопахой больше корму и пойла и чтобы повар не уносил помои из кухни
для прачкиной коровы. Это было ясно. А рассуждения о мучном и травяном
корме были сомнительны и неясны. Главное же, ей хотелось говорить о Ки-
ти...
X
- Кити пишет мне, что ничего так не желает, как уединения и спо-
койствия, - сказала Долли после наступившего молчания.
- А что, здоровье ее лучше? - с волнением спросил Левин.
- Слава богу, она совсем поправилась. Я никогда не верила, чтоб у нее
была грудная болезнь.
- Ах, я очень рад! - сказал Левин, и что-то трогательное, беспомощное
