скорее, чем признаться, что ему трудно.
Левин шел между ними. В самый жар косьба показалась ему не так трудна.
Обливавший его пот прохлаждал его, а солнце, жегшее спину, голову и за-
сученную по локоть руку, придавало крепость и упорство в работе; и чаще
и чаще приходили те минуты бессознательного состояния, когда можно было
не думать о том, что делаешь. Коса резала сама собой. Это были счастли-
вые минуты. Еще радостнее были минуты, когда, подходя к реке, в которую
утыкались ряды, старик обтирал мокрою густою травой косу, полоскал ее
сталь в свежей воде реки, зачерпывал брусницу и угощал Левина.
- Ну-ка, кваску моего! А, хорош? - говорил он, подмигивая.
И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая
вода с плавающею зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас
после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во
время которой можно было отереть ливший пот, вздохнуть полною грудью и
оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг, в лесу
и в поле.
Чем долее Левин косил, тем чаще и чаще он чувствовал минуты забытья,
при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой все
сознающее себя, полное жизни тело, и, как бы по волшебству, без мысли о
ней, работа правильная и отчетливая делалась сама собой. Это были самые
блаженные минуты.
Трудно было только тогда, когда надо было прекращать это сделавшееся
бессознательным движенье и думать, когда надо было окашивать кочку или
невыполонный щавельник. Старик делал это легко. Приходила кочка, он из-
менял движенье и где пяткой, где концом косы подбивал кочку с обеих сто-
рон коротенькими ударами. И, делая это, он все рассматривал и наблюдал,
что открывалось перед ним, то он срывал кочеток, съедал его или угощал
Левина, то отбрасывал носком косы ветку, то оглядывал гнездышко перепе-
линое, с которого из-под самой косы вылетала самка, то ловил козюлю, по-
павшуюся на пути, и, как вилкой подняв ее косой, показывал Левину и отб-
расывал.
И Левину и молодому малому сзади его эти перемены движений были труд-
ны. Они оба, наладив одно напряженное движение, находились в азарте ра-
боты и не в силах были изменять движение и в то же время наблюдать, что
было перед ними.
Левин не замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько
времени он косил, он сказал бы, что полчаса, - а уж время подошло к обе-
ду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков,
которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге шли к
косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпка-
ми кувшинчики с квасом.
- Вишь, козявки ползут!- сказал он, указывая на них, и из-под руки
поглядел на солнце.
Прошли еще два ряда, старик остановился.
- Ну, барин, обедать!- сказал он решительно. И, дойдя до реки, косцы
направились через ряды к кафтанам, у которых, дожидаясь их, сидели дети,
принесшие обеды. Мужики собрались - дальние под телеги, ближние - под
ракитовый куст, на который накидали травы.
Левин подсел к ним; ему не хотелось уезжать.
Всякое стеснение перед барином уже давно исчезло. Мужики приготавлива-
лись обедать. Одни мылись, молодые ребята купались в реке, другие прила-
живали место для отдыха, развязывали мешочки с хлебом и оттыкали кувшин-
чики с квасом. Старик накрошил в чашку хлеба, размял его стеблем ложки,
налил воды из брусницы, еще разрезал хлеба и, посыпав солью, стал на
восток молиться.
- Ну-ка, барин, моей тюрьки, - сказал он, присаживаясь на колени перед
чашкой.
Тюрька была так вкусна, что Левин раздумал ехать домой обедать. Он по-
обедал со стариком и разговорился с ним о его домашних делах, принимая в
них живейшее участие, и сообщил ему все свои дела и все обстоятельства,
которые могли интересовать старика. Он чувствовал себя более близким к
нему, чем к брату, и невольно улыбался от нежности, которую он испытывал
к этому человеку. Когда старик опять встал, помолился и лег тут же под
кустом, положив себе под изголовье травы, Левин сделал то же и, несмотря
на липких, упорных на солнце мух и козявок, щекотавших его потное лицо и
тело, заснул тотчас же и проснулся, только когда солнце зашло на другую
сторону куста и стало доставать его. Старик давно не спал и сидел, отби-
вая косы молодых ребят.
Левин оглянулся вокруг себя и не узнал места: так все переменилось.
Огромное пространство луга было скошено и блестело особенным, новым
блеском, со своими уже пахнущими рядами, на вечерних косых лучах солнца.
И окошенные кусты у реки, и сама река, прежде не видная, а теперь блес-
тящая сталью в своих извивах и движущийся и поднимающийся народ, и кру-
тая стена травы недокошенного места луга, и ястреба, вившиеся над ого-
ленным лугом, - все это было совершенно новое. Очнувшись, Левин стал со-
ображать, сколько скошено, сколько еще можно сделать нынче.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой
луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже ско-
шен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину хотелось
как можно больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое
так скоро спускалось. Он не чувствовал никакой усталости; ему только хо-
телось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
- А что, еще скосим, как думаешь, Машкин Верх? сказал он старику.
- Как бог даст, солнце не высоко. Нечто водочки ребятам?
Во время полдника, когда опять сели и курящие закурили, старик объявил
ребятам, что "Машкин Верх скосить - водка будет".
- Эка, не скосить! Заходи, Тит! Живо смахнем! Наешься ночью. Заходи! -
послышались голоса, и, доедая хлеб, косцы пошли заходить.
- Ну, ребята, держись!- сказал Тит и почти рысью пошел передом.
- Иди, иди!- говорил старик, спея за ним и легко догоняя его, - срежу!
Берегись!
И молодые и старые как бы наперегонку косили. Но, как они ни торопи-
лись, они не портили травы, и ряды откладывались так же чисто и отчетли-
во. Остававшийся в углу уголок был смахнут в пять минут. Еще последние
космы доходили ряды, как передние захватили кафтаны на плечи и пошли че-
рез дорогу к Машкину Верху.
Солнце уже спускалось к деревьям, когда они, побрякивая брусницами,
вошли в лесной овражек Машкина Верха. Трава была по пояс в середине ло-
щины, и нежная и мягкая, лопушистая, кое-где по лесу пестреющая ива-
ном-да-марьей.
После короткого совещания - вдоль ли ходить или поперек - Прохор Ерми-
лин, тоже известный косец, огромный черноватый мужик, пошел передом. Он
прошел ряд вперед, повернулся назад и отвалил, и все стали выравниваться
за ним, ходя под гору по лощине и на гору под самую опушку леса. Солнце
зашло за лес. Роса уже пала, и космы только на горке были на солнце, а в
низу, по которому поднимался пар, и на той стороне шли в свежей, росис-
той тени. Работа кипела.
Подрезаемая с сочным звуком и пряно пахнущая трава ложилась высокими
рядами. Теснившиеся по коротким рядам косцы со всех сторон, побрякивая
брусницами и звуча то столкнувшимися косами, то свистом бруска по отта-
чиваемой косе, то веселыми криками, подгоняли друг друга.
Левин шел все так же между молодым малым и стариком. Старик, надевший
свою овчинную куртку, был так же весел, шутлив и свободен в движениях. В
лесу беспрестанно попадались березовые, разбухшие в сочной траве грибы,
которые резались косами. Но старик, встречая гриб, каждый раз сгибался,
подбирал и клал за пазуху. "Еще старухе гостинцу", - приговаривал он.
Как ни было легко косить мокрую и слабую траву, но трудно было спус-
каться и подниматься по крутым косогорам оврага. Но старика это не стес-
няло. Махая все так же косой, он маленьким, твердым шажком своих обутых
в большие лапти ног влезал медленно на кручь и, хоть и трясся всем телом
и отвисшими ниже рубахи портками, не пропускал на пути ни одной травин-
ки, ни одного гриба и так же шутил с мужиками и Левиным. Левин шел за
ним и часто думал, что он непременно упадет, поднимаясь с косою на такой
крутой бугор, куда и без косы трудно влезть; но он взлезал и делал что
надо. Он чувствовал, что какая-то внешняя сила двигала им.
VI
Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело
пошли к дому. Левин сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужика-
ми, поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно было в поднимавшемся
из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук
сталкивающихся кос.
Сергей Иванович давно уже отобедал и пил воду с лимоном и льдом в сво-
ей комнате, просматривая только что полученные с почты газеты и журналы,
когда Левин, с прилипшими от пота ко лбу спутанными волосами и почернев-
шею, мокрою спиной и грудью, с веселым говором ворвался к нему в комна-
ту.
- А мы сработали весь луг! Ах, как хорошо, удивительно ! А ты как по-
живал? - говорил Левин, совершенно забыв вчерашний неприятный разговор.
- Батюшки! на что ты похож!- сказал Сергей Иванович, в первую минуту
недовольно оглядываясь на брата. - Да дверь-то, дверь-то затво-
ряй!вскрикнул он. - Непременно впустил десяток целый.
Сергей Иванович терпеть не мог мух и в своей комнате отворял окна
только ночью и старательно затворял двери.
- Ей-богу, ни одной. А если впустил, я поймаю. Ты не поверишь, какое
наслаждение! Ты как провел день?
- Я хорошо. Но неужели ты целый день косил? Ты, я думаю, голоден, как
волк. Кузьма тебе все приготовил.
- Нет, мне и есть не хочется. Я там поел. А вот пойду умоюсь.
- Ну, иди, иди, и я сейчас приду к тебе, - сказал Сергей Иванович, по-
качивая головой, глядя на брата. - Иди-же скорей, - прибавил он, улыба-
ясь, и, собрав свои книги, приготовился идти. Ему самому вдруг стало ве-
село и не хотелось расставаться с братом. - Ну, а во время дождя где ты
был?
- Какой же дождь? Чуть покрапал. Так я сейчас приду. Так ты хорошо
провел день? Ну, и отлично. - И Левин ушел одеваться.
Через пять минут братья сошлись в столовой. Хотя Левину и казалось,
что не хочется есть, и он сел за обед, только чтобы не обидеть Кузьму,
но когда начал есть, то обед показался ему чрезвычайно вкусен. Сергей
Иванович, улыбаясь, глядел на него.
- Ах да, тебе письмо, - сказал он. - Кузьма, принеси, пожалуйста, сни-
зу. Да смотри дверь затворяй.
Письмо было от Облонского. Левин вслух прочел его. Облонский писал из
Петербурга: "Я получил письмо от Долли, она в Ергушове, и у ней все не
ладится. Съезди, пожалуйста, к ней, помоги советом, ты все знаешь. Она
так рада будет тебя видеть. Она совсем одна, бедная. Теща со всеми еще
за границей".
- Вот отлично! Непременно съезжу к ним, - сказал Левин. - А то поедем
вместе. Она такая славная. Не правда ли?
- А они недалеко тут?
- Верст тридцать. Пожалуй, и сорок будет. Но отличная дорога. Отлично
съездим.
- Очень рад, - все улыбаясь, сказал Сергей Иванович. Вид меньшого бра-
та непосредственно располагал его к веселости.
- Ну, аппетит у тебя! - сказал он, глядя на его склоненное над тарел-
кой буро-красно-загорелое лицо и шею.
- Отлично! Ты не поверишь, какой это режим полезный против всякой ду-
ри. Я хочу обогатить медицину новым термином: Arbeitscur.
- Ну, тебе-то это не нужно, кажется.
- Да, но разным нервным больным.
- Да, это надо испытать. А я ведь хотел было прийти на покос посмот-
реть на тебя, но жара была такая невыносимая, что я не пошел дальше ле-
са. Я посидел и лесом прошел на слободу, встретил твою кормилицу и сон-
дировал ее насчет взгляда мужиков на тебя. Как я понял, они не одобряют
этого. Она сказала: "Не господское дело". Вообще мне кажется, что в по-
нятии народном очень твердо определены требования на известную, как они
называют, "господскую" деятельность. И они не допускают, чтобы господа
