гримасничал, чувствуя, что он теряет самообладание под давлением этого
непризнавания его человеком.
Вронский ничего и никого не видал. Он чувствовал себя царем, не пото-
му, чтоб он верил, что произвел впечатление на Анну, - он еще не верил
этому, - но потому, что впечатление, которое она произвела на него, да-
вало ему счастье и гордость.
Что из этого всего выйдет, он не знал и даже не думал. Он чувствовал,
что все его доселе распущенные, разбросанные силы были собраны в одно и
с страшною энергией были направлены к одной блаженной цели. И он был
счастлив этим. Он знал только, что сказал ей правду, что он ехал туда,
где была она, что все счастье жизни, единственный смысл жизни он находил
теперь в том, чтобы видеть и слышать ее. И когда он вышел из вагона в
Бологове, чтобы выпить сельтерской воды, и увидал Анну, невольно первое
слово его сказало ей то самое, что он думал. И он рад был, что сказал ей
это, что она знает теперь это и думает об этом. Он не спал всю ночь.
Вернувшись в свой вагон, он не переставая перебирал все положения, в ко-
торых ее видел, все ее слова, и в его воображении, заставляя замирать
сердце, носились картины возможного будущего.
Когда в Петербурге он вышел из вагона, он чувствовал себя после бес-
сонной ночи оживленным и свежим, как после холодной ванны. Он остановил-
ся у своего вагона, ожидая ее выхода. "Еще раз увижу, - говорил он себе,
невольно улыбаясь, - увижу ее походку, ее лицо; скажет что-нибудь, пово-
ротит голову, взглянет, улыбнется, может быть". Но прежде еще, чем он
увидал ее, он увидал ее мужа, которого начальник станции учтиво проводил
между толпою. "Ах, да! муж!" Теперь только в первый раз Вронский ясно
понял то, что муж было связанное с нею лицо. Он знал, что у ней есть
муж, но не верил в существование его и поверил в него вполне, только
когда увидел его, с его головой, плечами и ногами в черных панталонах; в
особенности когда он увидал, как этот муж с чувством собственности спо-
койно взял ее руку.
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим лицом и строго
самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного выдающеюся спиной, он
поверил в него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испы-
тал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в
этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила во-
ду. Походка Алексея Александровича, ворочавшего всем тазом и тупыми но-
гами, особенно оскорбляла Вронского. Он только за собой признавал несом-
ненное право любить ее. Но она была все та же; и вид ее все так же, фи-
зически оживляя, возбуждая и наполняя счастием его душу, подействовал на
него. Он приказал подбежавшему к нему из второго класса немцу-лакею
взять вещи и ехать, а сам подошел к ней. Он видел первую встречу мужа с
женою и заметил с проницательностью влюбленного признак легкого стесне-
ния, с которым она говорила с мужем. "Нет, она не любит и не может лю-
бить его", - решил он сам с собою.
Еще в то время, как он подходил к Анне Аркадьевне сзади, он заметил с
радостью, что она чувствовала его приближение и оглянулась было и, узнав
его, опять обратилась к мужу.
- Хорошо ли вы провели ночь? - сказал он, наклоняясь пред нею и пред
мужем вместе и предоставляя Алексею Александровичу принять этот поклон
на свой счет и узнать его или не узнать, как ему будет угодно.
- Благодарю вас, очень хорошо, - отвечала она.
Лицо ее казалось усталым, и не было на нем той игры бросившегося то в
улыбку, то в глаза оживления; но на одно мгновение при взгляде на него
что-то мелькнуло в ее глазах, и, несмотря на то, что огонь этот сейчас
же потух, он был счастлив этим мгновением. Она взглянула на мужа, чтоб
узнать, знает ли он Вронского. Алексей Александрович смотрел на Вронско-
го с неудовольствием, рассеянно вспоминая, кто это. Спокойствие и самоу-
веренность Вронского здесь, как коса на камень, наткнулись на холодную
самоуверенность Алексея Александровича.
- Граф Вронский, - сказала Анна.
- А! Мы знакомы, кажется, - равнодушно сказал Алексей Александрович,
подавая руку. - Туда ехала с матерью, а назад с сыном, - сказал он, от-
четливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. - Вы, верно, из от-
пуска? - сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточ-
ным тоном:- Что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
Обращением этим к жене он давал чувствовать Вронскому, что желает ос-
таться один, и, повернувшись к нему, коснулся шляпы; но Вронский обра-
тился к Анне Аркадьевне:
- Надеюсь иметь честь быть у вас, - сказал он.
Алексей Александрович усталыми глазами взглянул на Вронского.
- Очень рад, - сказал он холодно, - по понедельникам мы принимаем. -
Затем, отпустив совсем Вронского, он сказал жене:- И как хорошо, что у
меня именно было полчаса времени, чтобы встретить тебя, и что я мог по-
казать тебе свою нежность, - продолжал он тем же шуточным тоном.
- Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила, -
сказала она тем же шуточным тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов
Вронского, шедшего за ними. "Но что мне за дело?" - подумала она и стала
спрашивать у мужа, как без нее проводил время Сережа.
- О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и... я должен
тебя огорчить... не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз
merci, мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в вос-
торге.. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну за то,
что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спраши-
вала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь
у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята
примирением Облонских.
Графиня Лидия Ивановна была друг ее мужа и центр одного из кружков пе-
тербургского света, с которым по мужу ближе всех была связана Анна.
- Да ведь я писала ей.
- Но ей все нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг. Ну, тебе
карету подаст Кондратий, а я еду в комитет. Опять буду обедать не один,
- продолжал Алексей Александрович уже не шуточным тоном. - Ты не пове-
ришь, как я привык...
И он, долго сжимая ей руку, с особенною улыбкой посадил ее в карету.
XXXII
Первое лицо, встретившее Анну дома, был сын. Он выскочил к ней по
лестнице, несмотря на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал:
"Мама, мама!" Добежав до нее, он повис ей на шее.
- Я говорил вам, что мама!- кричал он гувернантке. - Я знал!
И сын, так же как и муж, произвел в Анне чувство, похожее на разочаро-
ванье. Она воображала его лучше, чем он был в действительности. Она была
должна опуститься до действительности, чтобы наслаждаться им таким, ка-
ков он был. Но и такой, каков он был, он был прелестен с своими белоку-
рыми кудрями, голубыми глазами и полными стройными ножками в туго натя-
нутых чулках. Анна испытывала почти физическое наслаждение в ощущении
его близости и ласки и нравственное успокоение, когда встречала его
простодушный, доверчивый и любящий взгляд и слушала его наивные вопросы.
Анна достала подарки, которые посылали дети Долли, и рассказала сыну,
какая в Москве есть девочка Таня и как Таня эта умеет читать и учит даже
других детей.
- Что же, я хуже ее? - спросил Сережа.
- Для меня лучше всех на свете.
- Я это знаю, - сказал Сережа, улыбаясь.
Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию Ива-
новну. Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с нездоро-
во-желтым цветом лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна
любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее
недостатками.
- Ну что, мой друг, снесли оливковую ветвь? - спросила графиня Лидия
Ивановна, только что вошла в комнату.
- Да, все это кончилось, но все это и было не так важно, как мы дума-
ли, - отвечала Анна. - Вообще моя belle soeur слишком решительна.
Но графиня Лидия Ивановна, всем до нее не касавшимся интересовавшаяся,
имела привычку никогда не слушать того, что ее интересовало; она переби-
ла Анну
- Да, много горя и зла на свете, а я так измучена нынче.
- А что? - спросила Анна, стараясь удержать улыбку.
- Я начинаю уставать от напрасного ломания копий за правду и иногда
совсем развинчиваюсь. Дело сестричек (это было филантропическое, религи-
озно-патриотическое учреждение) пошло было прекрасно, но с этими госпо-
дами ничего невозможно сделать, - прибавила графиня Лидия Ивановна с
насмешливою покорностью судьбе. - Они ухватились за мысль, изуродовали
ее и потом обсуждают так мелко и ничтожно. Два-три человека, ваш муж в
том числе, понимают все значение этого дела, а другие только роняют.
Вчера мне пишет Правдин...
Правдин был известный панславист за границей, и графиня Лидия Ивановна
рассказала содержание письма.
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела соедине-
ния церквей и уехала торопясь, как ей в этот день приходилось быть еще
на заседании одного общества и в Славянском комитете.
"Ведь все это было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде? -
сказала себе Анна. - Или очень раздражена нынче? А в самом деле, смешно:
цель добродетель, она христианка, а она все сердится вс° у нее враги и
вс° враги по христианству и добродетели".
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и
рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь при-
ехать к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна,
Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде
сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть
и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Чувство беспричинного стыда, которое она испытывала дорогой, и волне-
ние совершенно исчезли. В привычных условиях жизни она чувствовала себя
опять твердою и безупречною.
Она с удивлением вспомнила свое вчерашнее состояние. "Что же было? Ни-
чего. Вронский сказал глупость, которой легко положить конец, и я отве-
тила так, как нужно было. Говорить об этом мужу не надо и нельзя. Гово-
рить об этом - значит придавать важность тому, что ее не имеет". Она
вспомнила, как она рассказала почти признание, которое ей сделал в Пе-
тербурге молодой подчиненный ее мужа, и как Алексей Александрович отве-
тил, что, живя в свете, всякая женщина может подвергнуться этому, но что
он доверяется вполне ее такту и никогда не позволит себе унизить ее и
себя до ревности. "Стало быть, незачем говорить? Да, слава богу, и нече-
го говорить", - сказала она себе.
XXXIII
Алексей Александрович вернулся из министерства в четыре часа, но, как
это часто бывало, не успел войти к ней. Он прошел в кабинет принимать
дожидавшихся просителей и подписать некоторые бумаги, принесенные прави-
телем дел. К обеду (всегда человека три обедали у Карениных) приехали:
старая кузина Алексея Александровича, директор департамента с женой и
один молодой человек, рекомендованный Алексею Александровичу на службу.
Анна вышла в гостиную, чтобы занимать их. Ровно в пять часов бронзовые
часы Петра I не успели добить пятого удара, как вышел Алексей Александ-
рович в белом галстуке и во фраке с двумя звездами, так как сейчас после
обеда ему надо было ехать. Каждая минута жизни Алексея Александровича
была занята и распределена. И для того чтоб успевать сделать то, что ему
предстояло каждый день, он держался строжайшей аккуратности. "Без пос-
пешности и без отдыха" - было его девизом. Он вошел в залу, раскланялся
со всеми и поспешно сел, улыбаясь жене.
- Да, кончилось мое уединение. Ты не поверишь, как неловко (он ударил
на слове неловко) обедать одному.
За обедом он поговорил с женой о московских делах с насмешливою улыб-
