веженным лицом из одной двери и гости из другой в большую гостиную с
темными стенами, пушистыми коврами и ярко освещенным столом, блестевшим
под огнями свеч белизною скатерти, серебром самовара и прозрачным фарфо-
ром чайного прибора.
Хозяйка села за самовар и сняла перчатки. Передвигая стулья с помощью
незаметных лакеев, общество разместилось, разделившись на две части, - у
самовара с хозяйкой и на противоположном конце гостиной - около красивой
жены посланника в черном бархате и с черными резкими бровями. Разговор в
обоих центрах, как и всегда в первые минуты, колебался, перебиваемый
встречами, приветствиями, предложением чая, как бы отыскивая, на чем ос-
тановиться.
- Она необыкновенно хороша как актриса; видно, что она изучила Ка-
ульбаха, - говорил дипломат в кружке жены посланника, - вы заметили, как
она упала...
- Ах, пожалуйста, не будем говорить про Нильсон!
- Про нее нельзя ничего сказать нового, - сказала толстая, красная,
без бровей и без шиньона, белокурая дама в старом шелковом платье. Это
была княгиня Мягкая, известная своею простотой, грубостью обращения и
прозванная enfant terrible. Княгиня Мягкая сидела посередине между обои-
ми кружками и, прислушиваясь, принимала участие то в том, то в другом. -
Мне нынче три человека сказали эту самую фразу про Каульбаха, точно сго-
ворились. И фраза, не знаю чем, так понравилась им.
Разговор был прерван этим замечанием, и надо было придумывать опять
новую тему.
- Расскажите нам что-нибудь забавное, но не злое, - сказала жена пос-
ланника, великая мастерица изящного разговора, называемого по-английски
small-talk, обратясь к дипломату, тоже не знавшему, что теперь начать.
- Говорят, что это очень трудно, что только злое смешно, - начал он с
улыбкою. - Но я попробую. Дайте ему. Все дело в теме. Если тема дана, то
вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны прош-
лого века были бы теперь в затруднении говорить умно. Все умное так на-
доело...
- Давно уж сказано, - смеясь, перебила его жена посланника.
Разговор начался мило, но именно потому, что он был слишком уж мил, он
опять остановился. Надо было прибегнуть к верному, никогда не изменяюще-
му средству - злословию.
- Вы не находите, что в Тушкевиче есть что-то Louis XV? - сказал он,
указывая глазами на красивого белокурого молодого человека, стоявшего у
стола.
- О да! Он в одном вкусе с гостиной, от этого он так часто и бывает
здесь.
Этот разговор поддержался, так как говорилось намеками именно о том,
чего нельзя было говорить в этой гостиной, то есть об отношениях Тушке-
вича к хозяйке.
Около самовара и хозяйки разговор между тем, точно так же поколебав-
шись несколько времени между тремя неизбежными темами: последнею общест-
венною новостью, театром и осуждением ближнего, тоже установился, попав
на последнюю тему, то есть на злословие.
- Вы слышали, и Мальтищева, - не дочь, а мать, - шьет себе костюм
diable rose.
- Не может быть! Нет, это прелестно!
- Я удивляюсь, как с ее умом, - она ведь не глупа, - не видеть, как
она смешна..
Каждый имел что сказать в осуждение и осмеяние несчастной Мальтищевой,
и разговор весело затрещал, как разгоревшийся костер.
Муж княгини Бетси, добродушный толстяк, страстный собиратель гравюр,
узнав, что у жены гости, зашел пред клубом в гостиную. Неслышно, по мяг-
кому ковру, он подошел к княгине Мягкой.
- Как вам понравилась Нильсон? - сказал он.
- Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, - отвечала
она. - Не говорите, пожалуйста, со мной про оперу, вы ничего не понимае-
те в музыке. Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про ваши ма-
йолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
Хотите, я вам покажу? Но вы не знаете толку.
- Покажите. Я выучилась у этих, как их зовут... банкиры... у них прек-
расные есть гравюры. Они нам показывали.
- Как, вы были у Шюцбург? - спросила хозяйка от самовара.
- Были, ma chere. Они нас звали с мужем обедать, и мне сказывали, что
соус на этом обеде стоил тысячу рублей, - громко говорила княгиня Мяг-
кая, чувствуя, что все ее слушают, - и очень гадкий соус, что-то зеле-
ное. Надо было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять копеек,
и все были очень довольны. Я не могу делать тысячерублевых соусов.
- Она единственна!- сказала хозяйка.
- Удивительна! - сказал кто-то.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков, и
секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и
не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В общест-
ве, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной шут-
ки. Княгиня Мягкая не могла понять, отчего это так действовало, но зна-
ла, что это так действовало, и пользовалась этим.
Так как во время речи княгини Мягкой все ее слушали и разговор около
жены посланника прекратился, хозяйка хотела связать все общество воедино
и обратилась к жене посланника:
- Решительно вы не хотите чаю? Вы бы перешли к нам.
-. Нет, нам очень хорошо здесь, - с улыбкой отвечала жена посланника и
продолжала начатый разговор.
Разговор был очень приятный. Осуждали Карениных, жену и мужа.
- Анна очень переменилась с своей московской поездки. В ней есть
что-то странное, - говорила ее приятельница.
- Перемена главная та, что она привезла с собою тень Алексея Вронско-
го, - сказала жена посланника.
- Да что же? У Гримма есть басня: человек без тени, человек лишен те-
ни. И это ему наказанье за что-то. Я никогда не мог понять, в чем нака-
занье. Но женщине должно быть неприятно без тени.
- Да, но женщины с тенью обыкновенно дурно кончают, - сказала прия-
тельница Анны.
- Типун вам на язык, - сказала вдруг княгиня Мягкая, услыхав эти сло-
ва. - Каренина прекрасная женщина. Мужа ее я не люблю, а ее очень люблю.
- Отчего же вы не любите мужа? Он такой замечательный человек, - ска-
зала жена посланника. - Муж говорит, что таких государственных людей ма-
ло в Европе.
- И мне то же говорит муж, но я не верю, - сказала княгиня Мягкая. -
Если бы мужья наши не говорили, мы бы видели то, что есть, а Алексей
Александрович, по-моему, просто глуп. Я шепотом говорю это... Не правда
ли, как все ясно делается? Прежде, когда мне велели находить его умным,
я все искала и находила, что я сама глупа, не видя его ума; а как только
я сказала: он глуп, но шепотом, - все так ясно стало, не правда ли?
- Как вы злы нынче!
- Нисколько. У меня нет другого выхода. Кто-нибудь из нас двух глуп.
Ну, а вы знаете, про себя нельзя этого никогда сказать.
- Никто не доволен своим состоянием, и всякий доволен своим умом, -
сказал дипломат французский стих.
- Вот-вот именно, - поспешно обратилась к нему княгиня Мягкая. - Но
дело в том, что Анну я вам не отдам. Она такая славная, милая. Что же ей
делать, если все влюблены в нее и, как тени, ходят за ней?
- Да я и не думаю осуждать, - оправдывалась приятельница Анны.
- Если за нами никто не ходит, как тень, то это не доказывает, что мы
имеем право осуждать.
И, отделав, как следовало, приятельницу Анны, княгиня Мягкая встала и
вместе с женой посланника присоединилась к столу, где шел общий разговор
о прусском короле.
- О чем вы там злословили? - спросила Бетси.
- О Карениных. Княгиня делала характеристику Алексея Александровича, -
отвечала жена посланника, с улыбкой садясь к столу.
- Жалко, что мы не слыхали, - сказала хозяйка, взглядывая на входную
дверь. - А, вот и вы наконец!- обратилась она с улыбкой к входившему
Вронскому.
Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех, ко-
го он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с ка-
кими входят в комнату к людям, от которых только что вышли.
- Откуда я? - отвечал он на вопрос жены посланника. - Что же делать,
надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый раз, и все с новым удо-
вольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере я сплю, а в
Буффах до последней минуты досиживаю, и весело. Нынче...
Он назвал французскую актрису и хотел что-то рассказывать про нее; но
жена посланника с шутливым ужасом перебила его:
- Пожалуйста, не рассказывайте про этот ужас.
- Ну, не буду, тем более что все знают эти ужасы.
- И все бы поехали туда, если б это было так же принято, как опера, -
подхватила княгиня Мягкая..
VII
У входной двери послышались шаги, и княгиня Бетси, зная, что это Каре-
нина, взглянула на Вронского. Он смотрел на дверь, и лицо его имело
странное новое выражение. Он радостно, пристально и вместе робко смотрел
на входившую и медленно приподнимался. В гостиную входила Анна. Как
всегда, держась чрезвычайно прямо, своим быстрым, твердым и легким ша-
гом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и не изменяя нап-
равления взгляда, она сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от
хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и с этою улыбкой оглянулась на
Вронского. Вронский низко поклонился и подвинул ей стул.
Она отвечала только наклонением головы, покраснела и нахмурилась. Но
тотчас же, быстро кивая знакомым и пожимая протягиваемые руки, она обра-
тилась к хозяйке:
- Я была у графини Лидии и хотела раньше приехать, но засиделась. У
ней был сэр Джон. Очень интересный.
- Ах, это миссионер этот?
- Да, он рассказывал про индейскую жизнь очень интересно.
Разговор, перебитый приездом, опять замотался, как огонь задуваемой
лампы.
- Сэр Джон! Да, сэр Джон. Я его видела. Он хорошо говорит. Власьева
совсем влюблена в него.
- А правда, что Власьева меньшая выходит за Топова?
- Да, говорят, что это совсем решено.
- Я удивляюсь родителям. Говорят, это брак по страсти.
- По страсти? Какие у вас антидилювиальные мысли! Кто нынче говорит
про страсти? - сказала жена посланника.
- Что делать? Эта глупая старая мода все еще не выводится, - сказал
Вронский.
- Тем хуже для тех, кто держится этой моды.. Я знаю счастливые браки
только по рассудку.
- Да, но зато как часто счастье браков по рассудку разлетается, как
пыль, именно оттого, что появляется та самая страсть, которую не призна-
вали, - сказал Вронский. что старуха будет рада выбору сына, и ей стран-
но было, что он, боясь
- Но браками по рассудку мы называем те, когда уже оба перебесились.
Это как скарлатина, чрез это надо пройти.
- Тогда надо выучиться искусственно прививать любовь, как оспу..
- Я была в молодости влюблена в дьячка, - сказала княгиня Мягкая. - Не
знаю, помогло ли мне это.
- Нет, я думаю, без шуток, что для того, чтоб узнать любовь, надо оши-
биться и потом поправиться, - сказала княгиня Бетси.
- Даже после брака? - шутливо сказала жена посланника.
- Никогда не поздно раскаяться, - сказал дипломат английскую послови-
цу.
- Вот именно, - подхватила Бетси, - надо ошибиться и поправиться. Как
вы об этом думаете? - обратилась она к Анне, которая с чуть заметною
твердою улыбкой на губах молча слушала этот разговор.
- Я думаю, - сказала Анна, играя снятою перчаткой, - я думаю... если
сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви.
Вронский смотрел на Анну и с замиранием сердца ждал, что она скажет.
Он вздохнул как бы после опасности, когда она выговорила эти слова.
Анна вдруг обратилась к нему:
- А я получила из Москвы письмо. Мне пишут, что Кити Щербацкая очень
больна.
- Неужели? - нахмурившись, сказал Вронский.
Анна строго посмотрела на него.
- Вас не интересует это?
- Напротив, очень. Что именно вам пишут, если можно узнать? - спросил
он.
Анна встала и подошла к Бетси.
- Дайте мне чашку чая, - сказала она, останавливаясь за ее стулом.
Пока княгиня Бетси наливала ей чай, Вронский подошел к Анне.
- Что же вам пишут? - повторил он.
