забывая, что не всегда бывает весна и ясные дни, как нынче. - И твоя ня-
нюшка какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную в фар-
тучке; но с твоим монашеством и строгим стилем - это очень хорошо.
Степан Аркадьич рассказал много интересных новостей и в особенности
интересную для Левина новость, что брат его Сергей Иванович собирался на
нынешнее лето к нему в деревню.
Ни одного слова Степан Аркадьич не сказал про Кити и вообще Щербацких;
только передал поклон жены. Левин был ему благодарен за его деликатность
и был очень рад гостю. Как всегда, у него за время его уединения набра-
лось пропасть мыслей и чувств, которых он не мог передать окружающим, и
теперь он изливал в Степана Аркадьича и поэтическую радость весны, и не-
удачи и планы хозяйства, и мысли и замечания о книгах, которые он читал,
и в особенности идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не
замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.
Степан Аркадьич, всегда милый, понимающий все с намека, в этот приезд
был особенно мил, и Левин заметил в нем еще новую, польстившую ему черту
уважения и как будто нежности к себе.
Старания Агафьи Михайловны и повара, чтоб обед был особенно хорош,
имели своим последствием только то, что оба проголодавшиеся приятеля,
подсев к закуске, наелись хлеба с маслом, полотка и соленых грибов, и
еще то, что Левин велел подавать суп без пирожков, которыми повар хотел
особенно удивить гостя. Но Степан Аркадьич, хотя и привыкший к другим
обедам, все находил превосходным: и травник, и хлеб, и масло, и особенно
полоток, и грибки, и крапивные щи, и курица под белым соусом, и белое
крымское вино - все было превосходно и чудесно.
- Отлично, отлично, - говорил он, закуривая толстую папиросу после
жаркого. - Я к тебе точно с парохода после шума и тряски на тихий берег
вышел. Так ты говоришь, что самый элемент рабочего должен быть изучаем и
руководить в выборе приемов хозяйства. Я ведь в этом профан; но мне ка-
жется, что теория и приложение ее будет иметь влияние и на рабочего.
- Да, но постой: я говорю не о политической экономии, я говорю о науке
хозяйства. Она должна быть как естественные науки и наблюдать данные яв-
ления и рабочего с его экономическим, этнографическим...
В это время вошла Агафья Михайловна с вареньем.
- Ну, Агафья Михайловна, - сказал ей Степан Аркадьич, целуя кончики
своих пухлых пальцев, - какой полоток у вас, какой травничок!.. А что,
не пора ли, Костя? - прибавил он.
Левин взглянул в окно на спускавшееся за оголенные макуши леса солнце.
- Пора, пора, - сказал он. - Кузьма, закладывать линейку!- и побежал
вниз.
Степан Аркадьич, сойдя вниз, сам аккуратно снял парусинный чехол с ла-
кированного ящика и, отворив его, стал собирать свое дорогое, нового фа-
сона ружье. Кузьма, уже чуявший большую дачу на водку, не отходил от
Степана Аркадьича и надевал ему и чулки и сапоги, что Степан Аркадьич
охотно предоставлял ему делать.
- Прикажи, Костя, если приедет Рябинин-купец - я ему велел нынче прие-
хать, - принять и подождать...
- А ты разве Рябинину продаешь лес?
- Да, ты разве знаешь его?
- Как же, знаю. Я с ним имел дела "положительно и окончательно".
- Степан Аркадьич засмеялся. "Окончательно и положительно" были люби-
мые слова купца.
- Да, он удивительно смешно говорит. Поняла, куда хозяин идет!прибавил
он, потрепав рукой Ласку, которая, повизгивая, вилась около Левина и ли-
зала то его руку, то его сапоги и ружье.
Долгуша стояла уже у крыльца, когда они вышли.
- Я велел заложить, хотя недалеко; а то пешком пройдем?
- Нет, лучше поедем, - сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он
сел, обвернул себе ноги тигровым пледом и закурил сигару. - Как это ты
не куришь! Сигара - это такое не то что удовольствие, а венец и признак
удовольствия. Вот это жизнь! Как хорошо! Вот бы как я желал жить!
- Да кто же тебе мешает? - улыбаясь, сказал Левин.
- Нет, ты счастливый человек. Все, что ты любишь, у тебя есть. Лошадей
любишь - есть, собаки - есть, охота - есть, хозяйство - есть.
- Может быть, оттого, что я радуюсь тому, что у меня есть, и не тужу о
том, чего нету, - сказал Левин, вспомнив о Кити.
Степан Аркадьич понял, поглядел на него, но ничего не сказал.
Левин был благодарен Облонскому за то, что тот со своим всегдашним
тактом, заметив, что Левин боялся разговора о Щербацких, ничего не гово-
рил о них; но теперь Левину уже хотелось узнать то, что его так мучало,
но он не смел заговорить.
- Ну что, твои дела как? - сказал Левин, подумав о том, как нехорошо с
его стороны думать только о себе.
Глаза Степана Аркадьича весело заблестели.
- Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть от-
сыпной паек, - по-твоему, это преступление; а я не признаю жизни без
любви, - сказал он, поняв по-своему вопрос Левина. - Что ж делать, я так
сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь зла, а себе
столько удовольствия...
- Что ж, или новое что-нибудь? - спросил Левин.
- Есть, брат! Вот видишь ли, ты знаешь тип женщин оссиановских... жен-
щин, которых видишь во сне... Вот эти женщины бывают наяву... и эти жен-
щины ужасны. Женщина, видишь ли, это такой предмет, что, сколько ты ни
изучай ее, все будет совершенно новое.
- Так уж лучше не изучать.
- Нет. Какой-то математик сказал, что наслаждение не в открытии исти-
ны, но в искании ее.
Левин слушал молча, и, несмотря на все усилия, которые он делал над
собой, он никак не мог перенестись в душу своего приятеля и понять его
чувства и прелести изучения таких женщин.
XV
Место тяги было недалеко над речкой в мелком осиннике. Подъехав к ле-
су, Левин слез и провел Облонского на угол мшистой и топкой полянки, уже
освободившейся от снега. Сам он вернулся на другой край к двойняшке-бе-
резе и, прислонив ружье к развилине сухого нижнего сучка, снял кафтан,
перепоясался и попробовал свободы движений рук.
Старая, седая Ласка, ходившая за ними следом, села осторожно против
него и насторожила уши. Солнце спускалось за крупный лес; и на свете за-
ри березки, рассыпанные по осиннику, отчетливо рисовались своими висящи-
ми ветвями с надутыми, готовыми лопнуть почками.
Из частого лесу, где оставался еще снег, чуть слышно текла еще изви-
листыми узкими ручейками вода. Мелкие птицы щебетали и изредка пролетали
с дерева на дерево.
В промежутках совершенной тишины слышен был шорох прошлогодних
листьев, шевелившихся от таянья земли и от росту трав.
"Каково! Слышно и видно, как трава растет!" - сказал себе Левин, заме-
тив двинувшийся грифельного цвета мокрый осиновый лист подле иглы моло-
дой травы. Он стоял, слушал и глядел вниз, то на мокрую мшистую землю,
то на прислушивающуюся Ласку, то на расстилавшееся пред ним под горою
море оголенных макуш леса, то на подернутое белыми полосками туч туск-
невшее небо. Ястреб, неспешно махая крыльями, пролетел высоко над
дальним лесом; другой точно так же пролетел в том же направлении и
скрылся. Птицы все громче и хлопотливее щебетали в чаще. Недалеко заухал
филин, и Ласка, вздрогнув, переступила осторожно несколько шагов и,
склонив набок голову, стала прислушиваться. Из-за речки послышалась ку-
кушка. Она два раза прокуковала обычным криком, а потом захрипела, зато-
ропилась и запуталась.
- Каково! уж кукушка!- сказал Степан Аркадьич, выходя из-за куста.
- Да, я слышу, - отвечал Левин, с неудовольствием нарушая тишину леса
своим неприятным самому себе голосом. - Теперь скоро.
Фигура Степана Аркадьича опять зашла за куст, и Левин видел только яр-
кий огонек спички, вслед за тем заменившийся красным углем папиросы и
синим дымком.
Чик! чик! - щелкнули взводимые Степаном Аркадьичем курки.
- А это что кричит? - спросил Облонский, обращая внимание Левина на
протяжное гуканье, как будто тонким голоском, шаля, ржал жеребенок.
- А, это не знаешь? Это заяц-самец. Да будет говорить! Слушай, летит!
- почти вскрикнул Левин, взводя курки.
Послышался дальний, тонкий свисток и, ровно в тот обычный такт, столь
знакомый охотнику, чрез две секунды, - другой, третий, и за третьим
свистком уже слышно стало хорканье.
Левин кинул глазами направо, налево, и вот пред ним на мутно-голубом
небе, над сливающимися нежными побегами макушек осин показалась летящая
птица. Она летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на рав-
номерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден был
длинный нос и шея птицы, и в ту минуту, как Левин приложился, из-за кус-
та, где стоял Облонский, блеснула красная молния; птица, как стрела,
спустилась и взмыла опять кверху. Опять блеснула молния, и послышался
удар; и, трепля крыльями, как бы стараясь удержаться на воздухе, птица
остановилась, постояла мгновенье и тяжело шлепнулась о топкую землю.
- Неужели промах? - крикнул Степан Аркадьич, которому из-за дыму не
видно было.
- Вот он! - сказал Левин, указывая на Ласку, которая, подняв одно ухо
и высоко махая кончиком пушистого хвоста, тихим шагом, как бы желая
продлить удовольствие и как бы улыбаясь, подносила убитую птицу к хозяи-
ну. - Ну, я рад, что тебе удалось, - сказал Левин, вместе с тем уже ис-
пытывая чувство зависти, что не ему удалось убить этого вальдшнепа.
- Скверный промах из правого ствола, - отвечал Степан Аркадьич, заря-
жая ружье. - Шш... летит.
Действительно, послышались пронзительные, быстро следовавшие один за
другим свистки. Два вальдшнепа, играя и догоняя друг друга и только
свистя, а не зоркая, налетели на самые головы охотников. Раздались четы-
ре выстрела, и, как ласточки, вальдшнепы дали быстрый заворот и исчезли
из виду. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух,
из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная серебряная Венера низко
на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на вос-
токе уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над голо-
вой у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже переста-
ли летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка бе-
резы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
Венера перешла уже выше сучка, колесница Медведицы с своим дышлом была
уже вся видна на темно-синем небе, но он все еще ждал.
- Не пора ли? - сказал Степан Аркадьич.
В лесу уже было тихо, и ни одна птичка не шевелилась.
- Постоим еще, - отвечал Левин.
- Как хочешь.
Они стояли теперь шагах в пятнадцати друг от друга.
- Стива! - вдруг неожиданно сказал Левин, - что ж ты мне не скажешь,
вышла твоя свояченица замуж или когда выходит?
Левин чувствовал себя столь твердым и спокойным, что никакой ответ, он
думал, не мог бы взволновать его.
Но он никак не ожидал того, что отвечал Степан Аркадьич.
- И не думала и не думает выходить замуж, а она очень больна, и докто-
ра послали ее за границу. Даже боятся за ее жизнь.
- Что ты! - вскрикнул Левин. - Очень больна? Что же с ней? Как она...
В то время, как они говорили это, Ласка, насторожив уши, оглядывалась
вверх на небо и укоризненно на них.
"Вот нашли время разговаривать, - думала она. - А он летит... Вот он,
так и есть. Прозевают..." - думала Ласка.
Но в это самое мгновенье оба вдруг услыхали пронзительный свист, кото-
рый как будто стегнул их по уху, и оба вдруг схватились за ружья, и две
молнии блеснули, и два удара раздались в одно и то же мгновение. Высоко
летевший вальдшнеп мгновенно сложил крылья и упал в чащу, пригибая тон-
кие побеги.
- Вот отлично! Общий!- вскрикнул Левин и побежал с Лаской в чащу отыс-
кивать вальдшнепа. "Ах да, о чем это неприятно было? - вспоминал он. -
