Ведь его страсть - балы, и он ни одного придворного бала не пропускает.
Отправился он на большой бал в новой каске. Ты видел новые каски? Очень
хороши, легче. Только стоит он... Нет, ты слушай.
- Да я слушаю, - растираясь мохнатым полотенцем, отвечал Вронский.
- Проходит великая княгиня с каким-то послом, на его беду зашел у них
разговор о новых касках. Великая княгиня и хотела показать новую кас-
ку... Видят, наш голубчик стоит. (Петрицкий представил, как он стоит с
каской.) Великая княгиня попросила подать себе каску, - он не дает. Что
такое? Только ему мигают, кивают, хмурятся. Подай. Не дает. Замер. Мо-
жешь себе представить... Только этот... как его... хочет уже взять у не-
го каску... не дает!.. Он вырвал, подает великой княгине. "Вот это но-
вая", - говорит великая княгиня. Повернула каску, и можешь себе предста-
вить, оттуда бух! груша, конфеты, два фунта конфет!.. Он это набрал, го-
лубчик!
Вронский покатился со смеху. И долго потом, говоря уже о другом, зака-
тывался он своим здоровым смехом, выставляя свои крепкие сплошные зубы,
когда вспоминал о каске.
Узнав все новости, Вронский с помощью лакея оделся в мундир и поехал
являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать
несколько визитов с тем, чтоб начать ездить в тот свет, где бы он мог
встречать Каренину. Как и всегда в Петербурге, он выехал из дома с тем,
чтобы не возвращаться до поздней ночи.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
В конце зимы в доме Щербацких происходил консилиум, долженствовавший
решить, в каком положении находится здоровье Кити и что нужно предпри-
нять для восстановления ее ослабевающих сил. Она была больна, и с приб-
лижением весны здоровье ее становилось хуже. Домашний доктор давал ей
рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни
третье не помогало и так как он советовал от весны уехать за границу, то
приглашен был знаменитый доктор. Знаменитый доктор, не старый еще,
весьма красивый мужчина, потребовал осмотра больной. Он с особенным удо-
вольствием, казалось, настаивал на том, что девичья стыдливость есть
только остаток варварства и что нет ничего естественнее, как то, чтоб
еще не старый мужчина ощупывал молодую обнаженную девушку. Он находил
это естественным, потому что делал это каждый день и при этом ничего не
чувствовал и не думал, как ему казалось, дурного, и поэтому стыдливость
в девушке он считал не только остатком варварства, но и оскорблением се-
бе.
Надо было покориться, так как, несмотря на то, что все доктора учились
в одной школе, по одним и тем же книгам, знали одну науку, и несмотря на
то, что некоторые говорили, что этот знаменитый доктор был дурной док-
тор, в доме княгини и в ее кругу было признано почему-то, что этот зна-
менитый доктор один знает что-то особенное и один может спасти Кити.
После внимательного осмотра и постукиванья растерянной и ошеломленной от
стыда больной знаменитый доктор, старательно вымыв свои руки, стоял в
гостиной и говорил с князем Князь хмурился, покашливая, слушая доктора.
Он, как поживший, не глупый и не больной человек, не верил в медицину и
в душе злился на всю эту комедию, тем более что едва ли не он один впол-
не понимал причину болезни Кити. "То-то пустобрех", - думал он, применяя
в мыслях это название из охотничьего словаря к знаменитому доктору и
слушая его болтовню о признаках болезни дочери. Доктор между тем с тру-
дом удерживал выражение презрения к этому старому баричу и с трудом
спускался до низменности его понимания. Он понимал, что с стариком гово-
рить нечего и что глава в этом доме - мать. Пред нею-то он намеревался
рассыпать свой бисер. В это время княгиня вошла в гостиную с домашним
доктором. Князь отошел, стараясь не дать заметить, как ему смешна была
вся эта комедия. Княгиня была растеряна и не знала, что делать. Она
чувствовал себя виноватою пред Кити.
- Ну, доктор, решайте нашу судьбу, - сказала княгиня. - Говорите мне
вс°. - "Есть ли надежда?" - хотела она сказать, но губы ее задрожали, и
она не могла выговорить этот вопрос. - Ну что, доктор?..
- Сейчас, княгиня, переговорю с коллегой и тогда буду иметь честь до-
ложить вам свое мнение.
- Так нам вас оставить?
- Как вам будет угодно.
Княгиня, вздохнув, вышла.
Когда доктора остались одни, домашний врач робко стал излагать свое
мнение, состоящее в том, что есть начало туберкулезного процесса, но...
и т. д. Знаменитый доктор слушал его и в середине его речи посмотрел на
свои крупные золотые часы.
- Так, - сказал он. - Но...
Домашний врач замолк почтительно на середине речи
- Определить, как вы знаете, начало туберкулезного процесса мы не мо-
жем; до появления каверн нет ничего определенного. Но подозревать мы мо-
жем. И указание есть: дурное питание, нервное возбуждение и прочее. Воп-
рос стоит так: при подозрении туберкулезного процесса что нужно сделать,
чтобы поддержать питание?
- Но, ведь вы знаете, тут всегда скрываются нравственные, духовные
причины, - с тонкою улыбкой позволил себе вставить домашний доктор.
- Да, это само собой разумеется, - отвечал знаменитый доктор, опять
взглянув на часы. - Виноват; что, поставлен ли Яузский мост, или надо
все еще кругом объезжать? - спросил он. - А! поставлен. Да, ну так я в
двадцать минут могу быть. Так мы говорили, что вопрос так поставлен:
поддержать питание и исправить нервы. Одно в связи с другим, надо
действовать на обе стороны круга.
- Но поездка за границу? - спросил домашний доктор.
- Я враг поездок за границу. И изволите видеть: если есть начало ту-
беркулезного процесса, чего мы знать не можем, то поездка за границу не
поможет. Необходимо такое средство, которое бы поддерживало питание и не
вредило.
И знаменитый доктор изложил свой план лечения водами Соденскими, при
назначении которых главная цель, очевидно, состояла в том, что они пов-
редить не могут.
Домашний доктор внимательно и почтительно выслушал.
- Но в пользу поездки за границу я бы выставил перемену привычек, уда-
ление от условий, вызывающих воспоминания. И потом матери хочется, -
сказал он.
- А! Ну, в этом случае, что ж, пускай едут; только повредят эти немец-
кие шарлатаны... Надо, чтобы слушались... Ну, так пускай едут.
Он опять взглянул на часы.
- О! уже пора, - и пошел к двери.
Знаменитый доктор объявил княгине (чувство приличия подсказало это),
что ему нужно видеть еще раз больную.
- Как! еще раз осматривать!- с ужасом воскликнула мать.
- О нет, мне некоторые подробности, княгиня.
- Милости просим.
И мать, сопутствуемая доктором, вошла в гостиную к Кити. Исхудавшая и
румяная, с особенным блеском в глазах вследствие перенесенного стыда,
Кити стояла посреди комнаты. Когда доктор вошел, она вспыхнула, и глаза
ее наполнились слезами. Вся ее болезнь и леченье представлялись ей такою
глупою, даже смешною вещью! Лечение ее представлялось ей столь же смеш-
ным, как составление кусков разбитой вазы. Сердце ее было разбито. Что
же они хотят лечить ее пилюлями и порошками? Но нельзя было оскорблять
мать, тем более что мать считала себя виноватою.
- Потрудитесь присесть, княжна, - сказал знаменитый доктор.
Он с улыбкой сел против нее, взял пульс и опять стал делать скучные
вопросы. Она отвечала ему и вдруг, рассердившись, встала.
- Извините меня, доктор, но это, право, ни к чему не поведет. Вы у ме-
ня по три раза то же самое спрашиваете.
Знаменитый доктор не обиделся.
- Болезненное раздражение, - сказал он княгине когда Кити вышла. -
Впрочем, я кончил...
И доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно
определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те
воды, которые были не нужны. На вопрос, ехать ли за границу, доктор уг-
лубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение, наконец,
было изложено: ехать и не верить шарлатанам, а во всем обращаться к не-
му.
Как будто что-то веселое случилось после отъезда доктора. Мать повесе-
лела, вернувшись к дочери, и Кити притворилась, что она повеселела. Ей
часто, почти всегда, приходилось теперь притворяться.
- Право, я здорова, maman. Но если вы хотите ехать, поедемте!- сказала
она и, стараясь показать, что интересуется предстоящей поездкой, стала
говорить о приготовлениях к отъезду.
II
Вслед за доктором приехала Долли. Она знала, что в этот день должен
быть консилиум, и, несмотря на то, что недавно поднялась от родов (она
родила девочку в конце зимы), несмотря на то, что у ней было много свое-
го горя и забот, она, оставив грудного ребенка и заболевшую девочку, за-
ехала узнать об участи Кити, которая решалась нынче.
- Ну, что?- сказала она; входя в гостиную и не снимая шляпы. - Вы все
веселые. Верно, хорошо?
Ей попробовали рассказывать, что говорил доктор, но оказалось, что,
хотя доктор и говорил очень складно и долго, никак нельзя было передать
того, что он сказал. Интересно было только то, что решено ехать за гра-
ницу.
Долли невольно вздохнула. Лучший друг ее, сестра, уезжала. А жизнь ее
была не весела. Отношения к Степану Аркадьичу после примирения сделались
унизительны. Спайка, сделанная Анной, оказалась непрочна, и семейное
согласие надломилось опять в том же месте. Определенного ничего не было,
но Степана Аркадьича никогда почти не было дома, денег тоже никогда поч-
ти не было, и подозрения неверностей постоянно мучали Долли, и она уже
отгоняла их от себя, боясь испытанного страдания ревности. Первый взрыв
ревности, раз пережитый, уже не мог возвратиться, и даже открытие невер-
ности не могло бы уже так подействовать на нее, как в первый раз. Такое
открытие теперь только лишило бы ее семейных привычек, и она позволяла
себя обманывать, презирая его и больше всего себя за эту слабость. Сверх
того, заботы большого семейства беспрестанно мучали ее: то кормление
грудного ребенка не шло, то нянька ушла, то, как теперь, заболел один из
детей.
- Что, как твои? - спросила мать.
- Ах, maman, у вас своего горя много. Лили заболела, и я боюсь, что
скарлатина. Я вот теперь выехала, чтоб узнать, а то засяду уже безвыезд-
но, если, избави бог, скарлатина.
Старый князь после отъезда доктора тоже вышел из своего кабинета и,
подставив свою щеку Долли и поговорив с ней, обратился к жене:
- Как же решили, едете? Ну, а со мной что хотите делать?
- Я думаю, тебе остаться, Александр, - сказала жена.
- Как хотите.
- Maman, отчего же папа не поехать с нами? - сказала Кити. - И ему ве-
селее и нам.
Старый князь встал и погладил рукой волосы Кити. Она подняла лицо и,
насильно улыбаясь, смотрела на него. Ей всегда казалось, что он лучше
всех в семье понимает ее, хотя он мало говорил с ней. Она была, как
меньшая, любимица отца, и ей казалось, что любовь его к ней делала его
проницательным. Когда ее взгляд встретился теперь с его голубыми, добры-
ми глазами, пристально смотревшими на нее, ей казалось, что он насквозь
видит ее и понимает все то нехорошее, что в ней делается. Она, краснея,
потянулась к нему, ожидая поцелуя, но он только потрепал ее по волосам и
проговорил:
- Эти глупые шиньоны! До настоящей дочери и не доберешься, а ласкаешь
волосы дохлых баб. Ну что, Долинька, - обратился он к старшей дочери, -
твой козырь что поделывает?
- Ничего, папа, - отвечала Долли, понимая, что речь идет о муже. - Все
ездит, я его почти не вижу, - не могла она не прибавить с насмешливою
улыбкой.
- Что ж, он не уехал еще в деревню лес продавать?,
- Нет, все собирается.
- Вот как!- проговорил князь. - Так и мне собираться ? Слушаю-с, - об-
ратился он к жене, садясь. - А ты вот что, Катя, - прибавил он к меньшой
