заметный интерес, как к модной в те годы змее анаконде. В коридоре мы
увидели открытые двери камер предварительного заключения, и скулмастер
легкомысленно заявил: "Ну, сюда я не попаду!"
Потом нас усадили в элегантную голубую машину и повезли к морю.
Скулмастер упорно продолжал пророчествовать: "Хорошо, что море спокойно,
скоро будем дома!"
На берегу нас встретил коренастый рыжебородый англичанин и повел в
темноте к линии причала. "Фулл спид эхэд!" - сказал он, и док горестно
вздохнул. Его изящные светлые полуботинки с жалобным чавканьем окунулись в
бурую илистую жижу.
Последние сто метров до шлюпки мы преодолели по очереди - верхом на
рыжебородом. Это было не так уж плохо, однако наше гуманное воспитание
вызвало у нас угрызения совести, - скулмастер, например, вспомнил, что даже
в Китае рикши уже отменены.
На лоцманском катере нас встретил юный шкипер Джо и его помощник,
конопатый скромный парнишка. Не переставая скорбно вздыхать, док принялся
мыть свои стильные башмаки в суповой миске катера, предоставленной ему
рыжебородым.
Потом пришли лоцмана - веселые и простые ребята. Они угостили нас
черным кофе и сигаретами. Легкие признаки какого-то озарения замелькали в
наших мозговых клетках: мы начинали понимать, что жизнь народа лучше всего
изучать изнутри. В данном случае мы догадались, что отправление служебных
обязанностей и процесс принятия пищи в Великобритании резко разделяются
(теперь я горжусь, что додумался до этой тонкости, не раскрытой и Всеволодом
Овчинниковым в вышеупомянутых записках о жизни Альбиона).
Катер тронулся. Джо пообещал, что через полтора часа мы будем на
"Зените". Мы поверили, поддавшись извечной надежде человека на благополучный
конец любого самого рискованного предприятия.
Мы считали себя достаточно стойкими и привычными к "сисикнесс" -
морской болезни. Мы не учли нескольких факторов: разгуляшегося моря, малого
тоннажа катера, запаха бензина во внутренних помещениях, носового
расположения кубрика и пустоты наших желудков.
Первым попросился на воздух док. Скулмастер небрежно бросил:
"Квайт-вэлл!" - и продолжал беседу с седовласым лоцманом, побывавшим в сорок
третьем году в Архангельске. Но море, бензин и урчащий желудок одолели и
скулмастера. "Ай шелл гоу ту бэд!" - жалко улыбаясь, пробормотал он и улегся
на короткий и узкий диван, понимая, что позорит русский флот.
Это были страшные минуты. Они тянулись как часы, как годы, как века и
тысячелетия, и мы не будем рассказывать о них, дабы не испортить свою
репутацию. Белоснежный борт нашего красавца "Зенита" показался нам вдвойне,
втройне желанным, ибо он даже и не колыхался на волнах, нещадно швырявших
лоцманский бот. "Сейчас мы будем дома", - не сговариваясь, подумали док и
скулмастер.
А следовало бы учесть горький опыт великих мореплавателей прошлого,
побежденных стихией в двух футах от цели. Отважный Джо, сделав пять или
шесть попыток подвести бот к борту "Зенита", положил руля право и повез нас
обратно. Теплые и дорогие нашим сердцам огни "Зенита" растаяли в дождевой
мгле. Предстоял безрадостный путь к берегу. Подступало глухое отчаяние.
Но, видно, где-то в недрах человеческих душ и организмов таятся
подспудные, скрытые до поры до времени резервы стойкости, терпения,
твердости. Обратный путь мы перенесли сравнительно легко. Улыбаясь, возможно
несколько криво, мы встретили лоцманов с выведенных в море судов. Впрочем,
используя законы гостеприимства, мы не уступили им дивана и категорически
отказались от надоевшего нам кофе.
"А где мы будем ночевать?" - произнес скулмастер, задумчиво глядя в
потолок. "В лучшем отеле - ванна, чистые простыни, горничная, номер люкс,
хотя бы на двоих!" - уверенно ответствовал док. Никак не могли мы выйти из
роли пророков.
На сей раз лоцмана, учтя опыт прошлого, снабдили и дока сапогами
чудовищного размера. Мы благополучно перебрались на берег, где нас встретили
уже знакомые полисмены у серой машины с торчащей над крышей антенной.
"О'кей, связь с посольством налажена!" - бодро, с неколебимой уверенностью в
прекрасном будущем прокричали мы и дружески похлопали полисменов по могучим
плечам. А ведь Шерлок Холмс не случайно относился к соотечественникам в
шишковатых черных шлемах иронически-критически. Но и его опыт мы не учли.
Мягко покачиваясь, серая машина несла нас к долгожданному отдыху, к
сильно запоздашему ужину и уюту номера люкс в лучшем отеле города Литхэма. И
принесла - к знакомому и невзрачному домишке, где пять часов назад
английская полиция принимала нас.
Нас обогрели у камина, напоили чаем (увы, без какого-либо подобия
чего-нибудь более существенного) и любезно поинтересовались, в котором часу
мы завтракаем. Врожденная скромность и унаследованная от предков привычка
обходиться тем, что есть (или - чего нет!), не позволили нам негодующе
заявить, что мы, собственно, еще и не ужинали. Потом нас спросили о
финансовых возможностях в британской валюте, и док гордо объявил: "Два
фунта!" Бобби глянул на нас как на двух нищих бродяг и презрительно
отвернулся. "Вот видишь, - сказал скулмастер. - В этом мире ценность
человека определяется толщиной его кошелька. Правильно нас учили в школе!"
И нас повели спать - в ту самую мрачную комнату, камеру
предварительного заключения, о которой скулмастер высказался ранее: "Ну,
сюда я не попаду!" Вот краткое описание предоставленнного нам для ночлега
помещения.
Длина - пять или шесть метров, ширина - около двух. В дальнем углу -
ватерклозет, не имеющий устройства для спуска воды, и, кажется, дырки для
стока ("Параша!" - констатировал док, любитель детективов и знаток блатного
мира). Кафельные грязные стены. На стене - правила поведения для
заключенных, которые мы позднее изучили на всякий случай. Узкий топчан с
клетчатыми одеялами-пледами. Толстая дверь с глазком для надзора, - слава
богу, незапертая. Никакого намека на вешалку, крючок или гвоздь - очевидно,
во избежание самоубийства путем повешения.
Мы не собирались вешаться. Более того, мы преодолели усилием воли
понятное разочарование и, обозрев наш номер люкс, решили, что и это не
плохо: не родной дом, но и не долговая яма диккенсовских времен.
Улеглись мы рядом, по-братски накрылись одним одеялом и подвели итоги
своего вояжа.
Боевую задачу мы выполнили - это главное. Скул-мастер с гордостью
вспомнил, что впервые ступил на берег Альбиона в блеске репортерских
вспышек. "А где же ванна, ужин и молодая горничная?" - ехидно спросил он у
дока.
Потом мы поклялись, что никто здесь не увидит и следа уныния на наших
физиономиях. И раскаты бодрого смеха разнеслись под сводами суровой камеры,
и никогда еще, вероятно, она не принимала столь жизнерадостных узников.
А затем мы уснули - сначала док. Мы крепко уснули и проснулись не в
девять, как информировали наших хозяев, а в восемь - во избежание возможных
провокаций со стороны местных репортеров. Согласитесь, что наши физиономии,
мирно возлежащие на тюремном топчане, будучи запечатленными на пленку, могли
бы вызвать в британской и мировой прессе сенсацию, весьма нежелательную для
престижа советской державы.
Мы проснулись ранее намеченного часа не только по соображениям
бдительности. Несмотря на девственную пустоту наших желудков, нам
понадобилось навестить одно учреждение, называть которое не будем, уповая на
догадливость читателей, встречающихся с ним, надо полагать, ежедневно.
Конечно, мы категорически отвергли возвышающееся в углу камеры сооружение. К
счастью, скулмастер еще накануне, в госпитале, зазубрил волшебное слово
"лэвэтори", ибо "туалет" - это американский жаргон, непонятный англичанам.
Нам показали "лэвэтори", но столь привычной и милой веревочки нигде не
оказалось. Сначала мы решили, что вода там спускается в централизованном
порядке - лично из кабинета комиссара участка. Но потом все же пошли в
дежурную комнату и спросили у приглянувшегося нам юного бобби Тома, как тут
соблюдают правила гигиены. Он искренно удивился: "У нас дергают за веревку,
а у вас?" Мы вернулись в "лэвэтори". Очевидно, кто-то (может, отчаявшийся
узник) оторвал веревку. И нас выручила русская морская смекалка: скулмастер
вскарабкался на ржавый железный унитаз и дернул за рычаг. Хлынула под адским
напором вода, рычаг с грохотом вырвался, скулмастер в ужасе закрыл глаза. Но
все обошлось: уборная не провалилась сквозь землю, здание полиции не рухнуло
и скулмастер не погрузился в кипящий под его ногами водоворот.
Так мы выполнили одну задачу, вставшую перед нами в это ясное солнечное
утро. Однако встала другая - прямо противоположного свойства. С момента,
выражаясь военным языком, принятия пищи прошло семнадцать часов.
И еще раз подтвердилась вечная истина: разные бывают люди. Даже в чужом
государстве и даже в полиции. Мордастый бобби, раскрывший ночью нашу малую
кредитоспособность, буркнул под нос что-то, что я перевел для себя так: "У
вас же денег - кот наплакал!" А краснощекий симпатичный Том, наш консультант
по устройству ватерклозетов, ушел в кабинет комиссара участка и вернулся
минут через десять сияющий и переодетый - в штатском. И повез нас на голубом
"бьюике" завтракать.
Конечно, ему следовало бы выбрать что-нибудь попроще. Однако не мог Том
везти хоть и слегка помятых, но вполне элегантных джентльменов в обычную
забегаловку: "бьюик" доставил нас к "Королевскому отелю", где живут и
столуются делегаты ежегодных конференций консервативной партии
Великобритании.
Том усадил нас в уголок и протянул меню - почему-то на французском
языке. Единственное, что мы оттуда поняли, это непомерность цен. "Ну,
завал!" - сказал док мрачно. Однако я смирил гордыню и попросил Тома
заказать чего-либо попроще и сугубо английское. Наш спутник понимающе
кивнул. Все равно сердце мое было неспокойно, и я лихорадочно прикидывал,
что бы оставить в залог, если вдруг счет превысит нашу наличность, и решил,
что польская шляпа - подойдет...
Завтрак оказался великолепным: яичница с ветчиной и сосисками, сок
грейпфрута, ароматный кофе. И цена - 30 шиллингов на двоих.
"На чей счет записать?" - спросила официантка. Видно, ее не обманул
маскарад нашего спутника и у нее не возникло никаких сомнений в том, что мы
- два восточных принца, путешествующие в сопровождении личного
телохранителя. Что стоило нам заявить: "На счет литхэмского полицейского
комиссара или мистера Фишера, агента нашего Морфлота!"
Что стоило нам заявить! Но, конечно, мы подумали о всяких возможных
неясных последствиях такой акции и пренебрегли кредитом, и док грустно
вручил официантке две своих фунтовых бумажки, а когда она дала сдачу - две
пятишиллинговых кроны, одну оставил ей на чай.
Но настроение у нас все-таки поднялось. Мы вышли, сели в голубой кар и
поехали по набережной, мимо зеленых газонов, по которым гуляли степенные
английские собаки, мимо красных кирпичных коттеджей, по просыпающимся улицам
- обратно, в нашу тюрьму. И нам, честное слово, хотелось погулять по свежим
газонам хотя бы на веревочке, как гуляли там породистые колли и боксеры. Но
у собак было больше прав, а у нас - лишь право глядеть на ясное солнышко и
на тихое сегодня море.
Нас посадили в дежурной комнате, разложили несколько толстенных газет,
указали на две заметки с кратким описанием наших вчерашних похождений и -
забыли про нас. Ну, может, не забыли, а сделали вид, что мы тут несем вахту.
