Гайдар догадался о моих переживаниях, так верно и точно описал их в своей
книге "Дальние страны".
Потом (или потому?) я полюбил географию, часами мог просиживать над
картой, читать дивные названия: Финистерре, Сорренто, Карибское - его
называли тогда Караибским - море, мыс Гаттераса. Страны воспринимались,
западали в память по цветам - как были окрашены на карте. До сих пор для
меня Англия - зеленая, словно свежая трава, Франция - лиловая, будто сирень,
Италия - синяя, как море и небо над ней.
Почти через сорок лет постарался передать все это дочке: повесил в ее
комнате большую карту мира, проводил по вечерам полушуточные экзамены: "Где
Западная Гвинея?", "Покажи остров Мадагаскар!" Скоро дочь уже экзаменовала
подружек. И пусть судьба подарит ей такую же удачу, как и мне, - видеть
дальние страны.
Но ведь видеть и рассказать об увиденном - разные вещи. Встречал я
немало людей, перед глазами которых открывались всякие чудеса или которые
были свидетелями уникальных событий, а они молчали, отмахивались от
расспросов: "Ну, чего особенного...". Не хочу их обвинять, потому что
большинство этих людей - моряки, а укорять моряков мне не стоит. В
оправдание же могу сказать: есть веское психологическое обоснование
подобного отношения к тому, чем тебя наградила судьба. Где-то, за какой-то
временной, количественной гранью наступает предел насыщения: страны, города,
моря, встречи, события сливаются в одно общее, неопределенное, смутное
воспоминание. Если быть честным, и по себе замечал такое.
И еще - понимаю, что нет у меня оснований делать "глубокие обобщения",
когда берешься рассказывать о чужой земле и ее людях. Тебе лично кажется:
встречи с далекими странами много дают, душу расширяют, как любое знание. Но
когда рассказываешь или пишешь об этом, совесть начинает шевелиться. Ведь
фактически твои знания - верхоглядство, скольжение по поверхности. Разве
узнаешь что-либо серьезно и глубоко за день-два, ну, пусть даже за неделю?
Потому и сейчас разрешено мне поделиться лишь мгновенными
впечатлениями, лишь собственными чувствами, которые возникают, когда видишь
небо, дороги, леса, так бесконечно далекие от моей родины.
Зарубежные города имеют как бы две стороны, два лица: современное и
древнее (многие наши - тоже, хотя Одесса и в этом особенная: назвать ее
древней нельзя, но хитрые одесситы сумели как-то создать себе богатейшую
историю).
Часто парадной, почти официальной стороной является древняя, и город
четко распадается на две такие части. Венеция, например: старая, туристская
- в лагуне, и новая, материковая - Местре. А бывает, все слито: вот Париж
весь, целиком берет за душу.
Карел Чапек в своих чудесных "Письмах из Италии" говорит: "Но душа моя,
видимо, слишком неисторична: лучшие мои впечатления об античности скорее
относятся к явлениям природы". Про себя с некоторой даже гордостью могу
сказать, что я человек историчный, и мои лучшие впечатления все-таки
относятся к остаткам древнего. Современное же увлекает не внешними
признаками, которые везде более или менее одинаковы, а проявлениями сложной,
непостоянной, изменяющейся жизни людей. Однако никаких, еще раз подчеркиваю,
глобальных выводов делать не собираюсь.
Что, к примеру, могу знать о жизни итальянцев, в гостях у которых был
раз двадцать?.. И все же начну с Италии.
КАМНИ И ЛЮДИ
Почти через двадцать лет после первой встречи с Италией удалось попасть
в Рим, в марте 1978 года.
Два часа дороги в поезде, персики в цвету, рельсовый путь зажат между
возделанными полями, каждый квадратный метр узкого пространства земли между
морем и горами засеян. И горы - совсем Крымские, округлые, слабо поросшие
низкими лесом и кустарником.
Въезжаем в город, видим акведуки, остатки древнего водопровода. Сделаны
из кирпичей, мелких и ровных, и это больше всего поражает меня. Всегда
раньше казалось, что античные постройки должны быть сплошь мраморные, а тут
- красный кирпич. Забавно, что и в Помпее меня потряс более всего
водопроводный кран в музейчике у входных ворот, - абсолютно такой же, как в
старых ленинградских квартирах где-нибудь на Петроградской стороне. Но этому
крану, как и римским кирпичам, две тысячи лет!
Автобусы двухэтажные, а я думал, что такие есть лишь в Лондоне. Ватикан
в мелкой сетке дождя, могучее полукружье колонн, серый, отдающий желтизной
камень. Похожие на девушек швейцарцы из охраны - в черных накидках, на
штанах продольные красные полосы. И застывшие лица этих красавцев, будто они
стоят здесь уже лет пятьсот (да так оно и есть!)
Внутри собора святого Петра - уйма бронзы и позолоты, по мне - так
слишком много. Картины и скульптуры - все больше папы римские. Особенно
впечатляют двое, спрятанные под стеклом, - мумии. У одного такого мумиозного
по имени Иннокентий на лице безмерная усталость и одновременно - глубокое
удовлетворение. Тяжко, видать, ему пришлось при жизни, и теперь он рад
возможности отдохнуть. А похож на кардинала Ришелье из "Трех мушкетеров".
Разобрался в подписи - верно, тех же времен, острая бородка середины ХVII
века.
Пока мы бродили по собору Сан-Пьетро, как его тут называют, закрылась
Сикстинская капелла. Моя спутница сокрушенно охает, а мне не слишком жалко,
потому что хочу поскорее увидеть древний Рим. Чтобы отвлечь спутницу,
передаю ей вычитанное в юности: среди римских пап несколько оказались
женщинами (их называли "папессами"), и одна даже родила.
Потом нас ведут в город, мимо замка Сант-Анджело, красного и тоже
кирпичного, похожего на цирк. Тут папы прятались, когда доведенный ими до
отчаяния народ шел громить Ватикан.
У микельанджеловского Моисея абсолютно натуральные жилки на руках, как
и у Христа на "Пиете" из собора Петра. Три года назад во Флоренции нам
поведали грустную историю: когда Микельанджело помер, тут в Риме,
флорентийские герцоги организовали похищение его тела, тайком увезли гения и
захоронили у себя в церкви Санта-Кроче. А Данте не удалось украсть, его
могила осталась в Равенне, куда он был изгнан. Сейчас равеннцы не отдают
флорентийцам прах великого земляка, резонно заявляя, что поскольку они его
выгнали, так пусть теперь локти кусают. Где-то во Франции покоится и
Леонардо. История останков великих - это история страстей человеческих.
У фонтана Треви стоит палаццо, где Мария Волконская слушала, как Гоголь
читал "Ревизора". Я об этом знал и раньше, но здесь это представляется дико
несовместимым: причудливое барокко фонтана, белый мрамор дворца - и
хлестаковская "легкость необыкновенная в мыслях".
Бросаем в фонтан монетки. Как положено - правой рукой через левое
плечо. Банально надеюсь: мой пятак поможет еще раз побывать тут.
Гробница Рафаэля в Пантеоне: ниша, плита, простой цветок и надпись:
"Природа совершенна и всегда права, но здесь она молчит, ибо здесь лежит то,
что выше нее". Ту же мысль старательно проталкивали многие. А она ложна, так
как все мы - из природы, ее частицы. И великие, и малые...
Настоящий древний Рим расположен рядом с холмом Капитолия и площадью
Венеции. К славе и величию Рима многие стремились примазаться. Огромный
белый монумент-дворец короля Виктора-Эммануила II сами итальянцы прозвали не
слишком почтительно "Свадебным пирогом". Италию освободил от австрийцев
Гарибальди, а славу присвоил себе этот король.
И рядом с Капитолием, с балкона бывшего венецианского посольства, сиял
лысый череп дуче. Муссолини был хитрован, во всяком случае - на первом этапе
своего правления. Потому и резиденцию свою выбрал поближе к развалинам
старого Рима, и "Свадебный пирог" достроил, и лозунг выбросил с тонким
расчетом - восстановить величие Империи. Результаты, правда, были плачевные,
лупили его воинство везде, на всех фронтах. Рассказали нам как-то итальянцы,
что некий веселый парламентарий на полном, однако, серьезе предложил
распустить итальянскую армию, поскольку она в течение ста лет не одержала ни
одной военной победы, и таким путем улучшить состояние казны. Хотя, понятно,
солдаты тут ни при чем, с генералами итальянцам не везло.
По крутым ступенькам мы взобрались на Капитолийский холм. Здесь -
небольшая, крытая брусчаткой площадь, расчерченная белыми, сложно
запутанными полосами.Считается, что желтое здание Римского сената во многом
сохранилось с тех времен. Так же чудом уцелел памятник императору Марку
Аврелию, его называли философом и врагом христианства, так как он пытался
вернуть Рим к языческим обычаям. На оскаленной морде его лошади осталась
даже позолота. Я постарался найти в лице Марка Аврелия мудрость философа, но
он глядел не вдаль или не в себя, как положено мудрецам, а туповато пялился
в глухую стену напротив.
Под Капитолием внизу расстилается древний Рим - Форо Италико, Форо
Романо, Форо Траян, Форо Империа. Целая куча форумов, разобраться, где тут
какой, нет никакой возможности. Белые мраморные осколки на зеленой травке,
безголовые скульптуры, столбики облупившихся колонн, сложенных все из тех же
красноватых вечных кирпичей... Не могу понять, почему Чапеку они ничего так
и не сказали, не пробудили в нем воспоминаний о прошлом.
Я к творчеству великого фантаста И.А.Ефремова неравнодушен, даже
заблуждения его ценю и в чем-то разделяю. В "Лезвии бритвы" Иван Антонович
упорно проводит мысль о существовании в нас, в людях, наследственной генной
памяти, и если, мол, найти способ ее стимулировать и развивать, можно
вспомнить многое из того, что пережили наши предки. Надо, правда, знать, кто
они были (не потому ли мода на генеалогию пошла?). К сожалению, моя
родословная известна мне, да и то в общих чертах, лишь до бабушек-дедушек.
Как будто итальянцев там не отыскивается. А все-таки древнеиталийские камни
что-то во мне пробуждают.
Впервые понял это, когда попал на развалины Помпеи и пробродил там пять
часов. Скорее всего получилось так от июльской жары - в голове шумело и в
глазах темнело, но хочется думать, что слышал я наяву гул города
двухтысячелетней давности и видел степенных, важных римлян...
Или это у меня от излишней эрудиции? Да нет, никакая она не особенная,
я даже стараюсь поменьше читать о тех местах, которые собираюсь навестить.
Чтоб свежесть впечатлений не замутнять чрезмерным знанием.
Впрочем, эрудиция иногда жестоко обманывает, а действительность -
разочаровывает. Так у меня с Неаполем получилось.
Придется снова опереться на авторитет Карела Чапека. Он писал: "Да
будет сказано по совести: красоты Неаполя до некоторой степени
надувательство. Неаполь красив, если только смотреть на него
издали...Кажется, подлинная стихия неаполитанцев - что-нибудь продавать..."
С двадцатых годов нашего века, когда писались эти строки, мало что
здесь изменилось принципиально. И когда я себе открывал Неаполь, вид издали
был великолепный: синяя вода, над рыжеватой дымкой - тоже синяя, парящая в
небе двуглавая вершина Везувия, а вместо знаменитого, божественного Капри -
бежевые стойкие тучи на горизонте. И моя напичканная кино-литературной
эрудицией память услужливо подсовывала вперемежку: неаполитанского короля
Мюрата, тенора Джильи с песнями "Пой мне" и "Вернись в Сорренто",
очаровательную Вивиан Ли в роли Эммы Гамильтон и мужественного одноглазого
сэра Горацио Нельсона в исполнении Лоуренса Оливье. Сразу еще вспомнилось
пышное надгробье адмирала в лондонском соборе. А где могила леди Гамильтон?
Ладно, хватит искать могилы. Через 50 лет после Чапека я побывал
