даже сухопутные пассажиры начинают воспринимать судно как свой дом.
Объяснений этому можно найти много. Думаю, однако, главное то, что, когда
скрываются берега, человек инстинктивно понимает: доверил он свою жизнь
металлическому огромному сооружению, теплоходу или пароходу, и бежать уже
некуда. И будет человеку хорошо, если судно довезет его до земли, но земля
эта часто чужая, и, возвращаясь с нее на судно, люди говорят или думают:
"Иду домой!" Тем более отчетливо это сознают моряки, специалисты, которые
обслуживают судно и приводят его к родным берегам.
Конечно, я сейчас упращаю суть. Для моряков, проплававших долго на
одном судне, оно становится уже и чем-то естественно-живым, как бы
продолжением их тела. Видимо, острее подобное ощущение у судоводителей,
когда они поворачивают штурвал или меняют ход. Признался мне один опытный
капитан, что при швартовке он порой в уме разговаривает со своим теплоходом:
"Давай, милый, ну, давай!"
А когда морской человек уходит по каким-то причинам с судна, на котором
- худо ли, счастливо ли - проплавал много лет, этот его дом тоже уходит,
уплывает от него. Не имеет морской дом твердо ограниченного,
зафиксированного в пространстве места, и потому морякам вовсе не сладко...
Вернувшись назавтра уже с чемоданом на "Магнитогорск", получив от
нового старпома каюту, я так и подумал: вот теперь мой дом, на полтора-два
месяца тут теперь моя квартира. Шикарная, такой я еще в жизни не имел, уходя
в моря, - не меньше двадцати квадратных метров, с душем, с унитазом, с
необъятно широкой койкой, а стены-переборки отделаны под орех или дуб, и на
палубе - мягкий темный ковер. И два просторных окна.
От такого великолепия - праздничное настроение. Сразу, правда, опять
подумалось о штатных моряках: для них-то завтра будни начнутся, нельзя
забывать этого, поправку в свои восторги внести надо.
...Прилег я на свою новую койку - не слишком мягко, но упруго. Что тут
надумаю,, с чего начать? Нет, ничего выдающегося в башку не лезет.
Тогда я поднялся через внутренний вход в штурманскую рубку. Огромная и
просторная, множество приборов, есть мне незнакомые. Как всегда на стоянке в
порту, пустынно здесь и оттого грустно и уныло. Нет здесь еще жизни. Нет
хозяев, которые где-то прощаются с домом и берегом...В рубке опять
подумалось, что не миновать мне разговоров о технике.
Когда я еще учился в высшем мореходном училище, нас, судоводов, звали
"извозчиками", подчеркивая, что извозчики мы ломовые, а не лихие легковики.
И стесняться этой роли могли лишь такие глупые сосунки, какими мы были
тридцать лет назад. Потому что в самом деле назначение торгового флота -
возить грузы. И чтобы грузы поскорее обрабатывались, то есть поменьше
задерживались в портах, непрерывно идет технический поиск, развитие флота.
Вот поэтому и надо, не мудрствуя лукаво, начать с описания современного
теплохода нового типа. Тем более, что вызывает он сильное впечатление даже у
человека подготовленного, каким я себя считал, вступая на борт
"Магнитогорска".
13.О7.78 Уже в дороге. Окно моей каюты смотрит прямо по курсу, до
носовой оконечности судна 170 метров, и носа не видно: на палубе контейнеры
в три яруса. Со стороны - приходилось мне встречать в море такие суда -
картина странноватая и, пожалуй, по видимости даже несерьезная: идет
теплоход, заставленный разноцветными кирпичиками, прямо "конструктор для
юного строителя". Никак ведь не подумаешь, что кирпичики эти имеют длину
шесть или двенадцать метров, а высоту - без малого два с половиной. Впрочем,
и сейчас, когда я все такое знаю давно, непривычно и странно. Для человека,
связанного с морем, особенно непонятным кажется видимое отсутствие креплений
этих ящиков. Качнет - и завалятся, думаешь, кирпичи. Но есть, конечно,
крепления, простые, как все гениальное: такие фигурные задвижки, фитингами
называются. Повернут в порту лом-рукоятку - и намертво. Ну, верхний ряд еще
раскреплен в стороны стальными растяжками. Мне странно, какая у нас короткая
передняя мачта - на метра два поднимается над контейнерами... Да не
короткая, опять тороплюсь с выводами. От воды до палубы - больше десяти
метров, тройной слой контейнеров - еще семь с половиной, плюс два метра
выше...
Увлекательно начинаю, с арифметики. По законам гармоничности надо
подпустить и лирики.
...С утра небо хмурое, наше - балтийское. К вечеру прояснело, но
Таллинн прошел слева невидимый, за горизонтом. Много раз я вот так его
проходил, и что-то кололо в сердце., От того, что оставляешь в своем городе,
так просто не отмахнуться. И все-таки одна из прелестей морской жизни -
именно возможность "отмахнуться", уйти от сложностей, неясностей,
противоречий сухопутного существования. Когда моряки уединяются в своих
каютах в первые часы рейса, они, безусловно, не чувствуют себя безмятежно и
бесконфликтно. Особенно если оставили дома эти самые неразрешенные конфликты
- семейные ли, служебные или еще какие. Они, кроме того,и просто отдыхают
физически, потому что измотались: куча дел домашиних, встречи и застолья
тоже, а уж по служебной линии - тут береговые организации всенепременно
постарались выжать из морячков остатки сил и потрепали им нервы всласть. Но
проходит день-другой, стучит машина, бегут-меняются цифры в окошечке
счетчика лага - пройденные мили, и привычно-постепенно улетучиваются,
растворяются заботы, горести, усталость. Люди не замечают, что одновременно
взамен этого оседают, как из насыщенного раствора, мельчайшие кристаллы
новой, морской усталости и тоски, - незаметны они поначалу и проявятся
где-то на третьем месяце рейса. А пока - самое хорошее, спокойное время.
Вряд ли его можно назвать отдыхом, потому что в рейсе, даже на ходу, забот и
дел хватает. И все же недаром психологи рекомендуют смену образа жизни,
перемену впечатлений как верное лекарство даже нервно-больным.
Дня через три более или менее познакомился с судном. Сначала спустился
на лифте в трюмы - их здесь называют "палубами", потому что они тянутся от
кормы почти до самого носа. Там тесновато: стоят МАЗы, КрАЗы, "Лады",
"рафики" - несколько сот штук. Сквозит от мощной вентиляции, как в
донбасской шахте, куда я лазил с братом пятнадцать лет назад. И, конечно, я
подумал, что здесь, на судах "ро-ро", нет ни одной сплошной поперечной
переборки, а значит - не обеспечена непотопляемость. После увидел в ходовой
рубке веселенький стенд - типичные случаи возможных аварий с последствиями.
В двух вариантах внизу красными чернилами подведен итог-вывод: " Судно
затонет через З5 секунд", "Судно затонет через 45 секунд". Спросил позже
штурмана на вахте, как они относятся к этому стенду, а он лишь пожал
плечами.
Себя-то я успокоил просто: не слышал еще ни об одной аварии с
"летальным исходом" теплоходов "ро-ро". Танкеры все чаще лезут на рифы,
взрываются и сталкиваются, а лишенные водонепроницаемых переборок
быстроходные "ролкеры", которые обречены, получив пробоину в районе
ватерлинии, затонуть через З5 секунд, благополучно избегают столь печальной
участи. Должны быть этому объяснения, и одно из них очевидно: управляющие
такими судами люди всегда помнят о тех двух типовых аварийных вариантах,
потому вдойне, втройне бдительны и осторожны...
Конец марта 1997 года
Вторгаюсь в тот давний текст почти через двадцать лет. Зря я тогда себя
успокоил.Впрочем, и после неоднократно приходила мысль: это же смертельно
опасно - плавать без переборок. А если такое судно пассажиров будет возить?
Стали возить и пассажиров. Автомобилей и людей, сотни и тысячи
доверивших свою жизнь флоту людей. И - уже тысячи погибли, самая страшная
беда произошла вблизи моего города, когда паром "Эстония" унес на дно более
восьмисот человек.
Сегодня сообразил: вот плата за самонадеянность человечества
технологической эры. Иного и быть не могло - жертвы были запрограммированы.
А все - от погони за выгодой, за скоростью обработки. Быстрее, проще,
дешевле! Но ведь и сейчас многие страны, где паромные перевозки стали
категорически необходимыми, не желают переделывать "ро-ро", устанавливая
преграду воде в трюмах. Дороговато это для них - по миллиону и больше
долларов...
...А тогда, решив не додумывать ситуацию до конца, пошел "на экскурсию"
по верхней палубе, по узкому проходу между контейнерами. И вдруг
остановился: что-то было не так, словно чего-то не хватало. Понял - тишина.
Полная, абсолютная - не слышно шума двигателя, не ощущается вибрация. Тут, в
носовой части, свой микроклимат: солнышко, тепло, безветренно.
Потом меня повели в машинное отделение. Вылез из лифта - окунулся в
грохот. Главные двигатели - два ряда нежно-зеленых цилиндров, наклонных,
почти лежащих на боку. Это чтоб меньше высоты забирали, вверху ведь одна из
грузовых палуб. ЦПУ - центральный пост управления, просторное помещение,
тихо - звукоизоляция, прохладно-искусственный климат, кондишен. Побродил по
машинному отделению - людей не видно, как в диком лесу. Так и положено,
механизмы работают автоматически.
Ходовая рубка - тут мои главные интересы. Очень здесь просторно,
приборы собраны в компактные пульты. В штурманском помещении на переборке
укреплен небольшой ящик, на темном табло горят, вспыхивают четкие красные
цифры. Подхожу, читаю: "широта, долгота, скорость". И вздыхаю - спутниковая
система навигации, мечта штурмана. Сюда я буду часто приходить - это точно.
В каюте разбираюсь в чертежах судна. Конструкция "Магнитогорска"
необычная: огромная коробка с двойными бортами (промежуток между ними пять
метров). От днища до верхней палубы - 22 метра, от борта до борта - 31 метр.
Вспоминаю, что каравелла Колумба имела в длину 25 метров. Да ладно, что там
ее тревожить. В молодые годы я сам плавал на морском буксире - от носа до
кормы сорок метров. По Баренцеву морю, между прочим, ходили, зимой, в восемь
баллов. Упокоив себя этим бодрым воспоминанием, разбираюсь в чертежах
дальше. Теплоход может принять 1400 контейнеров или 1000 автомашин. Имеются
собственные погрузочные средства - шести- и двенадцатитонные автопогрузчики
и даже самоходная коляска, чтобы объезжать грузовые палубы. Ну, а светофор я
видел раньше.
Не слишком удивляюсь, когда узнаю, что "Магнитогорск" - самое большое
судно этого типа в мире. Такие же есть, но больше - нет.
И на таком мне предстоит пересечь океан.
17.07.78 В 16 часов вышли в океан. Он тих до неестественности, дымка,
низкие клубы испарений. Ветер крепкий, прохладный, но будто и не касается
его дыхание спокойной, уверенной глади, лежащей вокруг нас. Океан отдыхает -
иначе не скажешь.
Почему он так волнует, интригует меня? Мне не часто доводилось
проходить его от края до края, чаще он лишь возникал справа или слева. И
пусть с другого борта тоже берегов я не видел, но все равно - хотелось
смотреть не в море, а в океан. И ветер оттуда казался иным, более свежим и
крепким, и волны шли длинные и пологие, - надо было плыть вдоль края моря, а
тянуло туда, где начинался он. Ведь какая разница - дело только в обширности
пространства, в количестве миль впереди, да и то не всегда. Три тысячи
четыреста миль от Таллинна до Неаполя (десять раз ходил по этой дороге), три
тысячи четыреста шестьдесят - от скалы Бишоп, которую мы сейчас миновали, до
пролива Провиденс, где снова увидим землю. Равные количества - и совсем
другое качество.
Бывало, на уроках я говорил молодым ребятам, собирающимся стать
