должны быть человечными всегда и везде...
Апрель 1997 года
А сегодня, в конце ХХ страшного века, снова подтвердилась истина,
которую открыл давно, но всерьез не принимал. Будущее лучше всех мыслителей
и политиков предсказывают великие писатели-фантасты. Все происшедшие
огромные перевороты, меняющие жизнь людей кардинально, были описаны 20-30-50
лет назад в книгах фантастов. И вот настала очередь последнего, видимо,
переворота: открыли клонирование, создание людей по одной единственной
клеточке их организма. И уже предложил кто-то ЮНЕСКО - организации от ООН! -
то есть народам мира подбирать претендентов на воссоздание, на бессмертие.
Никакая атомная и водородная бомба не сравнится по вредоносности с этим
предложением. Надо топить, вешать, сжигать открывателей такого метода. Но
поздно. Джинн вышел из бутылки. Конец ясен - драка, война, свалка за право
возникнуть снова... Да ведь и при твоей жизни возможно появление твоего
двойника!
Еще: вчера услышал по ТВ, что какой-то английский гений предсказал
появление новой генерации сверхлюдей - гениальных и практически бессмертных.
А все остальные станут вторым сортом.
И наконец, арабская фантастка прозорливо сообразила, что клонирование
приведет к ликвидациии, к ненужности мужчин - зачем размножаться старым
путем, когда можно проще и точнее выращивать "гомо сапиенсов" из клеточки?
Сколько лет понадобится на внедрение подобной методики? Вряд ли много.
Нашим детям - и тем более внукам! - придется расхлебывать всю эту пакость.
22.07.78 Прошли уголок Ньюфаундлендской банки. Почти сразу потеплело, и
океан стремительно изменил цвет. Был буро-серый, а тут впереди показалась
зеленая, почти синяя широкая полоса. Это уже Гольфстрим, сорок лет назад я
услышал о нем, а сейчас вот увидел так четко. И теплый ветер, и солнце -
скоро оно задаст жару.
Потом вынырнули дельфины. Сверху, с мостика, они кажутся маленькими,
игрушечными. Выпрыгивали дружно, по четыре-пять зараз, строгим строем,
словно договорились показать нам свою организованность. Хотя как будто на
нас внимания не обращают, а все равно кажется, что это они для нас прыгают
так лихо и согласно. На подходе к Гибралтарскому проливу дельфинов бывает
тьма, и если у них время свободное есть, устраивают представление. У меня
даже фотография хранится, снимал с носа, перегнувшись через борт: взлетели в
воздух мама-дельфиниха и три детеныша, изображение смазано от скорости. А
вообще тогда они в прыжке переворачивались на бок и успевали взглянуть вверх
на меня и даже, казалось, хитро улыбались: "Давай поиграем, а?" Мне этот
факт больше доказывает их разумность, чем многочисленные ученые книги.
Рассказал про дельфинью улыбку одному знакомому, который уже лет двадцать
изучает их на Карадагской биостанции, и он почти с грустью признался: "Такое
нам неизвестно, мы их поодиночке исследуем да в неволе..." В то время в
бассейне биостанции находилась лишь пара дельфинов - вялые полусонные звери
(так их здесь и зовут), опутанные, словно космонавты, многочисленными
датчиками и проводами. Выяснилось, что возникли неожиданные трудности:
облисполком издал постановление, запрещающее "скармливание рыбы скоту",
дельфины попали в эту категорию, и корм им пришлось выписывать аж из
Мурманска, а размороженную треску звери ели неохотно, без аппетита. Надо
полагать, если б они узнали, из-за чего страдают, их мнение о нашей людской
разумности изменилось бы не в лучшую сторону...
Очень они мне симпатичны, помахал им рукой: "Привет, ребята!"
Промелькнули недалеко две птицы, белые, незнакомые, а днем видел другую
птицу, погибающую. Она билась в воде, потом вырвалась, низко пролетела
несколько метров и опять погрузилась, пропала. Летела она в сторону Америки,
значит, успела одолеть 2000 миль. Самому не верится, но ближе земли нет. И
очень жаль птицу.
В общем,нетрудно найти объяснение, почему в дальнем море возникает
желание уберечь всякую живность: окружающий мир настолько суров и огромен,
что появляется инстинктивная потребность держаться друг за друга и выручать
тех, кто попал в беду или кто слабее и беспомощнее тебя в данный момент.
А человеку в море чаще безопасней, чем птице, рыбе или даже дельфину.
Хотя частенько к добру наша уверенность в себе не приводит. На больших
современных судах ощущение опасности притупляется даже у опытных мореманов.
Анализ аварий супертанкеров подтверждает такой вывод. Пожалуй, лишь
столкновений судоводители "суперов" остерегаются, потому что понимают:
навстречу топают такие же мастодонты, как и твой собственный. И сталкиваются
обычно суда разного размера: большой, вероятно, полагает, что его должны
бояться, а маленький или тупо придерживается обязательных правил, или
надеется вывернуться в последний момент. В 1960, кажется, году наш тогдашний
супер "Пекин" в ясную погоду у берегов Алжира врезал какому-то малышу,
своротил себе нос до первой переборки и в таком живописном виде пришел на
Кубу. В газетах тот рейс "Пекина" подали как пример геройства, но ясно, что
штурману, который это организовал, не поздоровилось.
Но как раз в открытом океане вероятность столкновения невелика и вера в
свое судно, в его надежность, должна быть крепче всего. Тем более, если
судно столь огромно и мощь имеет колоссальную.
Вот сегодня ветер сильный, "в зубы", как говорят моряки. Я не сразу
сообразил, что он сильный от нашей собственной скорости: "Магнитогорск"
проходит в секунду 10 метров, а ведь по шкале Бофорта это - 5 баллов и
называется "свежий ветер". Получается, что создание рук человеческих, судно,
соизмеримо с природным процессом - ветром. Верно ли так судить?
Это я могу задать себе подобный вопрос. Маловероятно, что кто-нибудь из
нашего экипажа особо задумывается, как велика масса воды кругом и как
бесконечно мал по сравнению с ней "Магнитогорск". И вообще, полагаю,
прочитав мои глубокомысленные "исследования", моряки лишь пожмут плечами:
"Чего он заливается? Чего особенного - океан?"
Для судоводителей, например, океанское плавание чаще всего - нечто
вроде отдыха, а для многих наш рейс рядовой, не слишком длинный и долгий: до
Австралии, пока вновь не открылся Суэцкий канал, топали 30 суток, 12000
миль, а нам предстоит пройти 5000 с небольшим в один конец. Простая
арифметика, но за ней - многое.
...И все-таки я не могу понять, чем живут моряки в таких рейсах. Чем
душу занимают? Возможно, еще рано делать выводы, но не могу понять, почему
так затянулся период обособления, почему все пока еще прячутся по каютам. В
нашем великолепном спортзале, где бильярд, пинг-понг, велоэргометры,
имитаторы гребли, штанги и шведская стенка, тоже пустовато, и мне трудно
найти соперника на бильярде (Эдик не в счет, из трех ударов по шару у него
два приходится по воздуху). Кстати, тоже чудо: посреди Атлантики катать
шарики - качки нет совсем.
Казалось бы, пора объединяться в компании, на миру-то веселей, а
компании собираются только в обеденном салоне или у плавбассейна.
Частичное объяснение ситуации пришло позже, и стало даже стыдно, что
раньше не додумался. У людей здесь ведь масса дел и обязанностей, для многих
судно незнакомо и ново, а я привык к обстановке учебных судов, где всегда
немало свободных, не занятых в данный момент товарищей. Сейчас таких тут не
больше десяти - мы, стажеры, да несколько пассажирок, возвращаются к своим
мужьям на Кубу. Доктору еще наверняка скучно.
А вот капитан - особая статья. Давно я убедился, что капитанам легко не
бывает никогда. Ну, отоспится, отойдет, успокоит нервы после напряжения
(пройти Бельты, Па-де-Кале, Ла-Манш не просто), а потом что? Самый
демократичный капитан должен соблюдать дистанцию между собой и прочими
членами экипажа. И здесь видно, как мается наш капитан. Он ведь тоже новый.
Как вышли на простор - начал маяться. Потом Эдик подсунул ему сборник
"Таллиннские тетради", и капитан исчез. Эдя смеется: "Изучает вашу повесть!
Держитесь - специалист!"
Да, специалисты - не лучшая категория читателей, потому что невольно
ищут - и находят кучу огрехов. По мелочам, но от этого автору не легче.
23.07.78 Резко потеплело, с утра вода в океане плюс 27 градусов, воздух
- тоже. Налетел короткий бурный ливень, никакой от него прохлады. А вода все
синее и синее, хотя, кажется, это уже и невозможно.
Вечером закат - просторный, как бы двухслойный. Задний фон облаков
фиолетово-розовый, передний - лиловато-серый. Венера пробивается мутным
пятном, слева вылез красный Антарес, "Глаз Скорпиона".
Знаю, что когда буду рассказывать обо всем этом дома, у многих
слушателей поймаю во взглядах какое-то отчуждение, пустоту. Не хотелось бы
обвинять их в том самом нелюбопытстве, о котором еще Пушкин писал ("Мы
ленивы и нелюбопытны"). Скорее, здесь проявляется качество человека нашей
эпохи, когда все и все знают, слышали уже, читали или видели на разных
экранах. Или срабатывает естественная реакция людей, которые сами не могут
этого видеть и потому внутренне ощетиниваются.
А может, зря авансом обижаю кого-то? Может, начала действовать вредная
и ненужная привычка противопоставлять водоплавающих - сухопутным? И за собой
где-то на третьем месяце плавания замечал такое, а уж кадровые, постоянные
моряки как будто поголовно заражены этим вирусом. Понять их можно, но
оправдывать - не хочется. Никто не может быть лучше кого-то, если исходить
из преимуществ профессии, специальности.
Кстати, пожалуй, и нас тут, на судне, все-таки за водоплавающих не
признают. Так - гости, "научники" (придумал кто-то не шибко удачный термин),
по не слишком понятной морякам милости начальства оказавшиеся на борту. А я,
один из тех, кого тут не принимают за настоящего моряка, собираюсь еще
поточнее, поправдивее и, насколько возможно, пошире рассказать о жизни на
море.
Когда я там, посреди Атлантического океана, додумался до такого, сразу
бросил писать, отложил дневничок и пошел к бассейну - загорать. Логика
сработала примитивная: ах так, я не моряк, ну и ладно, буду наслаждаться
жизнью. Еду в тропики, на Кубу, а потом в США - чем плохо?
Через день, впрочем, я отошел, сообразил, что нельзя так подходить к
проблеме. Надо все это отобразить прежде всего для себя самого: а что мне
дает рейс, что я получаю от моря, от судна, которое несет меня через море? И
еще - нельзя забывать о людях, живущих здесь постоянно. Себя понимаешь лучше
через других - истина давняя.
Естественно, когда размышляешь о жизни, хочется опереться на
собственный опыт, а так как опыт твой всегда принадлежит прошлому, - на
воспоминания. В удобной, начиненной разными умными приборами рубке
"Магнитогорска", где в жару прохладно, а в сырые промозглые дни - тепло и
сухо, я вспоминал, как трудились мы, штурмана 50-ых годов, как гнали нас
капитаны на крыло, в ревущую морозную ночь, где-нибудь под семидесятым
градусом северной широты, в декабре. И надеялись мы лишь на свои глаза и
уши, даже радаров тогда не было.
А сейчас, легче ли сегодня водить теплоходы? И если легче, то как
изменились морские люди? Чем живут, к чему стремятся?
Я вот отчетливо помню, что в свои двадцать пять мечтал подальше уплыть,
так как рейсы по Белому и Баренцеву морям не давали ценза для диплома
штурмана дальнего плавания.
Проще всего и приятнее сделать вывод: ты был хороший, сильный, а
сегодняшние - плохие и слабые. Но не имею я права идти по столь избитой и
