Практику астрономии с третьего курса вел Б. И. Красавцев. О нем еще
скажу. Когда я, работая над учебником, познакомился с ним поближе (даже в
море пару раз ходили вместе), оценил тщательность, строгость в научных
вопросах и делах с его стороны. От него имел много ценной помощи и горевал
искренно, когда Борис Иванович так рано ушел из жизни.
Совсем не запомнились военные преподаватели, а у нас на курс
милитаристской подготовки отводилось немало времени и внимания. Кавторанги и
майоры, как потом и в ТМУ, читали лекции по конспектам, не отрываясь от
тетради (так полагалось по методике военных кафедр), и это нам, естественно,
не нравилось. Потому, видимо, придя в ТМУ, я дал себе зарок: не заглядывать
в конспект. Есть такой преподавательский афоризм: учитель должен знать
материал хотя бы на один урок раньше, чем ученики.
Елену Михайловну Кабировскую вспомнить надо обязательно. Должность
звучная - флаг-секретарь начальника ЛВМУ. Знала в лицо и помнила фамилии
сотен курсантов. Когда я через год, в январе 1947 года, пришел в приемную,
спокойно приветствовала: "А, Титов, добрый день!" И всегда была готова
помочь-протолкнуть курсантский рапорт побыстрее...
Получилось у меня, что все наши педагоги-лекторы были отличные
специалисты. Почему же тогда, придя на флот, я обнаружил, что совершенно не
имею практических навыков? Так как попал на пассажирский пароход сразу на
две должности - III и IV помощников, понадобились два умения: печатать на
машинке и считать на счетах. Этому нас не научили. Между прочим, лет
двадцать в ТМУ мы пробивали через московское начальство право и время для
обучения курсачей этим операциям. Так и не пробили. А мне помогло то, что
плавал на Севере, архангелогородцы - моряки прирожденные, воспитывали меня
деликатно и сурово, как щенка, которого швыряют в воду, чтобы плавать
научился. Полагаю, то же почувствовали все мои друзья, связавшие свою судьбу
с морем, и все они быстро и успешно преодолели эту преграду. Иначе бы не
пребывали в капитанских должностях по 20-30 лет.
Говорят, на японском военном флоте есть такая традиция: самый главный
адмирал командует "Смирно!" и выходит к трапу, когда на борт его корабля
вступает бывший учитель. И сейчас я мысленно подал себе ту же команду, когда
впускал в свои воспоминания давних учителей.
Когда встречаю сегодня бывших моих воспитанников, ставших большими - по
заслугам! - людьми, не испытываю никакой ревности, а только радость и
гордость. Это не кокетство, не хвастовство, ей-богу - говорю искренно.
"ЧЕ-ПЕ" ГОРОДСКОГО МАСШТАБА
Ладно, сейчас понятно: хочется сказать как можно больше теплых слов
тем, кто тебя учил. А в то время - были ли мы столь благодарными и
благородными? И вообще - старались ли, усердными ли были? Добросовестными
учениками?
Всякими. И даже каждый отдельно взятый из нас - всяким-разным бывал.
Трое-четверо упорно грызли гранит науки всегда, постоянно. За что сразу
получили прозвище - "чугунки". Мол, в одном месте у них налит чугун, к
лавке-сидению притягивает. Нехорошее, конечно, прозвище, неблагородное.
Однако среди молодых благородства искать вряд ли стоит.
Своим уважаемым наставникам мы организовали большой "трабл". Когда
большинству из нас исполнилось по двадцать лет, в январе-феврале 1948 года,
наша мореходка прославилась на весь Ленинград. Рассказать об этом надо бы в
стиле официального расследования. Но как оно точно проходило, трудно теперь
определить. Тем более, сам я волею судьбы оказался в этой эпопее
зрителем-наблюдателем, вовсе, впрочем, не посторонним. И скорее мое
повествование надо рассматривать как информационно-хроникальное
исследование.
Итак, зима, учебная экзаменационная сессия. Мы уже нахватались мудрости
и набрались нахальства. Потому искали пути и способы облегчить свое
студенческое существование.
С чего началось? По слухам, инициаторами затеи выступили наши
старослужащие, отлично сражавшиеся за родину, но в учебе испытывавшие
немалые трудности: возглавлявший роту капитан запаса и гвардеец Анатолий
Гаврилов , командир взвода, недавний армейский старшина Коля Гребенюк и
приближенные к ним "юные светлые головы". Обоснование и стратегическое
обеспечение: читавшие нам лекции профессора и доценты в лицо большинство из
нас вряд ли знали, а экзамены принимали они. И родилась естественная идея...
Поначалу операция развертывалась тщательно и обдуманно: на зачетных
книжках заменялись фотографии, отважные "матросовы" под разными предлогами
меняли срок сдачи экзамена на другой день, а в "свой" - сдавали
под"псевдонимом". Я запомнил лишь два предмета, на сдаче которых проводилась
операция - техническая механика, которую преподавал отрешенный от земных
проблем и забот профессор Меликов, и география морских путей, ее вел умный и
толковый Эллинский (вполне артистическая фамилия!). Меликов вряд ли
заподозрил что-то, Эллинский мог раскусить подмену, но то ли не пожелал
никого обижать, то ли вообще не захотел поднимать шума. Всякий шум в то
суровое время мог привести к непредсказуемым, как говорят сейчас,
последствиям.
Короче, на первом таком экзамене без сучка и задоринки вполне приличные
оценки в матрикулы получили три-четыре имеющих власть в роте академических
слабака. Затем события приняли бесшабашно-разнузданный характер: фото в
зачетках перестали менять, кое-кто завязывал щеку, имитируя зубную боль,
"дублеры" шли в аудиторию в один и тот же день - за себя и за "того парня".
Совсем лихо получилось с Ленькой Масленциным. Он был вратарем футбольной
команды мореходки и отличным парнем - спокойным, добрым и ленивым. Ему
принадлежал почин, рожденный каким-то фильмом той поры, где герой спал днем
и ночью, оправдывая это сентенцией: "Я накапливаю энергию!" Так вот, Ленька
копил энергию до обеда, записавшись на экзамен в самый конец, а когда
открывал дверь аудитории, его ухватили за штаны и вручили зачетку: "Ты уже
сдал. Четверка устроит?"
Честно признаюсь, было предложение и мне от друга Володи Дегтяря: "Сдай
за меня географию!" Географию я любил, но эту мою любовь отметил умница
Эллинский и явно знал меня в лицо. Вовка нашел другого "дублера" и на этот
экзамен, и еще на какой-то, за что и поплатился позже в полной мере.
В общем, все прошло лихо и успешно, мы разъехались на каникулы, а когда
вернулись, вскоре разразился скандал. Не берусь точно утверждать, но
началось все с элементарного доноса. Кто-то, обиженный Толей Гавриловым,
"капнул" на него то ли в партком, то ли в деканат. Когда на ковер вызвали
Анатолия, бравый гвардеец, спасая свой партбилет, выдал дознавателям полный
список увильнувших от экзаменов и их дублеров.
Слухи и толки пошли по всему Ленинграду, по всем его вузам. Вероятно,
многие завидовали нашей находчивости и отваге. Расправа последовала резкая:
семерых отчислили из училища, кого-то наказали по партийно-комсомольской
линии, "фитиля" получили и преподаватели, которых обвели вокруг пальца,
экзамены были пересданы. Рота лишилась старшины, ушел в военное училище
имени Фрунзе Вовка Дегтярь, а на смену убывшим на третий курс, пополнив наши
ряды, пришли несколько ленинградских ребят в порядке перевода из разных
вузов.
Участники эпопеи рассказывали потом о своих переживаниях. Кое-кого
экзаменаторы заподозрили, кто-то не сразу отозвался на свою лже-фамилию, у
кого-то съехала повязка с "больного" зуба... Наверное, в процессе
расследования проверялась и коллективная солидарность, склонность к
предательству, но этого не хочу касаться.
Несмотря на столь сокрушительный крах, помню, в массе мы гордились всей
этой историей, особенно когда на танцах о подробностях расспрашивали нас
знакомые девушки. Не знаю точные цифры, но как будто замешаны в подменной
сдаче были тринадцать или четырнадцать пар (увильнувший и "дублер").
А Толя Гаврилов окончил геофак университета, и следы его затерялись.
Комзвода Гребенюк расстался с нами позже - нехорошо, недостойно: его
поймали на воровстве вещей курсачей из кубриков. Увы, воришки у нас
случались. Особенно на первых курсах. Потрясением для училища стало
разоблачение в массовых хищениях любимца всех девиц, лихого
плясуна-чечеточника Славки Аксенова. В больших коллективах вирус воровства
плодится часто. Лет через тридцать после этой эпопеи, находясь на практике с
курсантами в море, я спас от петли пойманного парня. Слямзил он штаны и
какую-то небольшую валюту у товарища, ребята устроили тайное разбирательство
и предложили ему "подумать о своем поведении", а он попытался удавиться.
Пришлось судну заходить на рейд Клайпеды и сдавать парня, его долго не
хотели принимать портовые власти. Из училища он сразу отчислился.
А после "большого гона" мальчиков какое-то время многие из них жили у
Марии Михайловны, матери моей Ляльки. Мария Михайловна была вдовой и
работала всего лишь машинисткой, но кормила-поила ребят, пока они
пристраивались куда-нибудь. Тогда Вовка Дегтярь, пожив месяц в семье Ляли,
соблазнил ее...хотя и я сам был виноват, так как, выдерживая характер,
полгода не объявлялся у любимой.
Но это уже лирика, а о ней - позже.
ДЕЗЕРТИРЫ
Недавно я заполнял анкету для подачи прошения о "виде на жительство в
Эстонской Республике", где живу, кстати, уже сорок первый год. Среди прочих
вопросов там надо было честно признаться, имел ли я отношение к службе в
Советской Армии. Написал: "не служил" и был не совсем откровенным. Потому
как полгода все же провел "на военке" - правда, не в армии, а в ВМФ - и на
стажировке. Результатом обучения в мореходке было ведь присвоение нам звания
лейтенанта запаса военно-морского флота СССР.
Так вот, все эти шесть месяцев прошли для нас довольно уныло, но, как
говорил один мой хороший знакомый, "с картинками". Распределили нас на
стажировку в Таллинне, где проживали мои близкие - мать и сестра. Проживали
в "роскошной" квартире - комнатка и кухня в подвале, "удобства" - в
коридоре, где сновали большие нахальные крысы. Крыс ловила и приносила в дом
милая кошка Маша.
Зато у нашей квартиры было два преимущества: окна выходили на уровень
тротуара, и летом, лежа на диване, я имел возможность наблюдать ножки
проходящих дам, а кроме того, прямо напротив дома располагался еще один
подвальчик, пивнушка-забегаловка. В те времена водку продавали в розлив на
каждом углу, и была она недорога, вполне доступна даже нам, живущим на хилую
стипендию (правда, получая еще и казенный харч).
Родной дом в Таллинне имел лишь я из всей нашей лихой шараги, и скоро
сюда потянулись друзья. Мама научила нас играть в преферанс, и вечерами,
когда была возможность вырваться с корабля, мы "кидали пульку". Угощение
мать тоже готовила: винегрет и пирожки с картошкой, наше семейное блюдо,
любимое еще моим отцом. Попозже в Таллинн поехали и близкие корешей -
сестры, мамы и невесты. Как-то размещались, все больше навалом.
Но как раз возможность вырваться в увольнение для меня и еще двух ребят
скоро оказалась сильно ограниченной. Чтобы понять - почему, придется кратко
рассказать о смысле и характере нашей службы-стажировки. Между прочим, когда
я в 1967 году сделал книгу - роман о молодом моряке, описал в сокращенном
виде и этот жизненный период моего героя. Но редактор немедленно взвыл:
"Нельзя писать, что вы служили на ВМФ! Ведь готовили вас для торгового
флота!" Получалось, что подготовка из нас и офицеров запаса - военная тайна,
