чий хлам, покопались в нем и разыскали старый жестяной таз, заткнули по-
лучше дырки, чтобы испечь в нем пирог, спустились в погреб и насыпали
полный таз муки, а оттуда пошли завтракать. По дороге нам попалось два
обойных гвоздя, и Том сказал, что они пригодятся узнику - выцарапать ими
на стене темницы свое имя и свои злоключения; один гвоздь мы положили в
карман фартука тети Салли, который висел на стуле, а другой заткнули за
ленту на шляпе дяди Сайласа, что лежала на конторке: от детей мы слыша-
ли, что папа с мамой собираются сегодня утром пойти к беглому негру. По-
том мы сели за стол, и Том опустил оловянную ложку в дядин карман.
Только тети Салли еще не было - пришлось ее дожидаться. А когда она сош-
ла к завтраку, то была вся красная и сердитая и едва дождалась молитвы;
одной рукой она разливала кофе, а другой все время стукала наперстком по
голове того из ребят, который подвертывался под руку, а потом и говорит:
- Я искала-искала, весь дом перевернула и просто ума не приложу, куда
могла деваться твоя другая рубашка!
Сердце у меня упало и запуталось в кишках, и кусок маисовой лепешки
стал поперек горла; я закашлялся, кусок у меня выскочил, полетел через
стол и угодил в глаз одному из ребятишек, так что он завертелся, как
червяк на крючке, и заорал во все горло; а Том даже весь посинел от
страха. И с четверть минуты или около того наше положение было незавид-
ное, и я бы свою долю продал за полцены, если бы нашелся покупатель. Но
после этого мы скоро успокоились - это только от неожиданности нас как
будто вышибло из колеи. Дядя Сайлас сказал:
- Удивительное дело, я и сам ничего не понимаю. Отлично помню, что я
ее снял, потому что...
- Потому что на тебе надета одна рубашка, а не две. Тебя послушай
только! Вот я так действительно знаю, что ты ее снял, лучше тебя знаю,
потому что вчера она сушилась на веревке - я своими глазами ее видела. А
теперь рубашка пропала, вот тебе и все! Будешь теперь носить красную
фланелевую фуфайку, пока я не выберу время сшить тебе новую. За два года
это уж третью рубашку тебе приходится шить. Горят они на тебе, что ли?
Просто не понимаю, что ты с ними делаешь, только и знай - шей тебе ру-
башки! В твои годы пора бы научиться беречь вещи!
- Знаю, Салли, я уж стараюсь беречь, как только можно. Но тут не я
один виноват - ты же знаешь, что я их только и вижу, пока они на мне, а
ведь не мог же я сам с себя потерять рубашку!
- Ну, это уж не твоя вина, Сайлас: было бы можно, так ты бы ее поте-
рял, я думаю. Ведь не только эта рубашка пропала. И ложка тоже пропала,
да и это еще не все. Было десять ложек, а теперь стало всего девять. Ну,
рубашку, я думаю, теленок сжевал, но ложку-то он не мог проглотить, это
уж верно.
- А еще что пропало, Салли?
- Полдюжины свечей пропало - вот что пропало! Может, крысы их съели?
Я думаю, что это они; удивительно, как они весь дом еще не изгрызли! Ты
все собираешься заделать дыры ж никак не можешь собраться; будь они по-
хитрей, так спали бы у тебя на голове, а ты бы ничего не почуял. Но ведь
не крысы же стащили ложку, уж это-то я знаю!
- Ну, Салли, виноват, сознаюсь, - это моя оплошность. Завтра же обя-
зательно заделаю все дыры!
- Куда так спешить, и в будущем году еще успеется. Матильда Энджелина
Араминта Фелпс!
Трах! - наперсток стукнул, и девочка вытащила руку из сахарницы и
смирно уселась на месте. Вдруг прибегает негритянка и говорит:
- Миссис Салли, у нас простыня пропала!
- Простыня пропала! Ах ты господи!
- Я сегодня же заткну все дыры, - говорит дядя Сайлас, а сам, видно,
расстроился.
- Замолчи ты, пожалуйста! Крысы, что ли, стянули простыню! Как же это
она пропала, Лиза?
- Ей-богу, не знаю, миссис Салли. Вчера висела на веревке, а теперь
пропала: нет ее там.
- Ну, должно быть, светопреставление начинается. Ничего подобного не
видывала, сколько живу на свете! Рубашка, простыня, ложка и полдюжины
свечей...
- Миссис, - вбегает молодая мулатка, - медный подсвечник куда-то де-
вался!
- Убирайся вон отсюда, дрянь этакая! А то как запущу в тебя кофейни-
ком!..
Тетя Салли просто вся кипела. Вижу - надо удирать при первой возмож-
ности; улизну, думаю, потихоньку и буду сидеть в лесу, пока гроза не
пройдет. А тетя Салли развоевалась, просто удержу нет, зато все ос-
тальные притихли и присмирели; и вдруг дядя Сайлас выуживает из кармана
эту самую ложку, и вид у него довольно глупый. Тетя Салли всплеснула ру-
ками я замолчала, разинув рот, - а мне захотелось убраться куданибудь
подальше, - но ненадолго, потому что она сейчас же сказала:
- Ну, так я и думала! Значит, она все время была у тебя в кармане;
надо полагать, и все остальное тоже там. Как она туда попала?
- Право, не знаю, Салли, - говорит дядя, вроде как бы оправдываясь, -
а не то я бы тебе сказал. Перед завтраком я сидел и читал "Деяния апос-
толов", главу семнадцатую, и, должно быть, нечаянно положил в карман
ложку вместо Евангелия... наверно, так, потому что Евангелия у меня в
кармане нет. Сейчас пойду посмотрю: если Евангелие там лежит, значит, я
положил его не в карман, а на стол и взял ложку, а после того...
- Ради бога, замолчи! Дайте мне покой! Убирайтесь отсюда все, все до
единого, и не подходите ко мне, пока я не успокоюсь!
Я бы ее услышал, даже если бы она шептала про себя, а не кричала так,
и встал бы и послушался, даже если бы лежал мертвый. Когда мы проходили
через гостиную, старик взял свою шляпу, и гвоздь упал на пол; тогда он
просто подобрал его, положил на каминную полку и вышел - и даже ничего
не сказал. Том все это видел, вспомнил про ложку и сказал:
- Нет, с ним никаких вещей посылать нельзя, он не надежен. - Потом
прибавил: - А все-таки он нам здорово помог с этой ложкой, сам того не
зная, и мы ему тоже поможем - и опять-таки он знать не будет: давай
заткнем эти крысиные норы!
Внизу, в погребе, оказалась пропасть крысиных нор, и мы возились це-
лый час, зато уж все заделали "как следует, прочно и аккуратно. Потом
слышим на лестнице шаги - мы скорей потушили свечку и спрятались; смот-
рим - идет наш старик со свечкой в одной руке и с целой охапкой всякой
всячины в другой, и такой рассеянный - тычется, как во сне. Сначала су-
нулся к одной норе, потом к другой - все по очереди обошел. Потом заду-
мался и стоял, должно быть, минут пять, обирая сало со свечки; потом по-
вернулся и побрел к лестнице, еле-еле, будто сонный, а сам говорит:
"Хоть убей, не помню, когда я это сделал! Вот надо было бы сказать ей,
что зря она из-за крыс меня ругала. Ну да уж ладно, пускай! Все равно
никакого толку не выйдет", - и стал подниматься по лестнице, а сам бор-
мочет что-то. А за ним и мы ушли. Очень хороший был старик! Он и сейчас
такой!
Том очень беспокоился, как же нам быть с ложкой, сказал, что без лож-
ки нам никак нельзя, и стал думать. Сообразил все как следует, а потом
сказал мне, что делать. Вот мы все и вертелись около корзины с ложками,
пока не увидели, что тетя Салли идет; тогда Том стал пересчитывать ложки
и класть их рядом с корзинкой; я спрятал одну в рукав, а Том и говорит:
- Знаете, тетя Салли, а все-таки ложек только девять.
Она говорит:
- Ступай играть и не приставай ко мне! Мне лучше знать, я сама их
считала.
- Я тоже два раза пересчитал, тетя, и все-таки получается девять.
Она, видно, из себя выходит, но, конечно, стала считать, да в всякий
на ее месте стал бы.
- Бог знает, что такое! И правда, всего девять! - говорит она. - А,
да пропади они совсем, придется считать еще раз!
Я подсунул ей ту ложку, что была у меня в рукаве, она Пересчитала и
говорит:
- Вот еще напасть - опять их десять!
А сама и сердится, и не знает, что делать. А Том говорит:
- Нет, тетя, не может быть, чтобы было десять.
- Что ж ты, болван, не видел, как я считала?
- Видел, да только...
- Ну ладно, я еще раз сочту.
Я опять стянул одну, и опять получилось девять, как и в тот раз. Ну,
она прямо рвала и метала, даже вся дрожит - до того взбеленилась. А сама
все считает и считает и уж до того запуталась, что корзину стала считать
вместе с ложками, и оттого три раза у нее получилось правильно, а другие
три раза - неправильно. Тут она как схватит корзинку и шварк ее в угол -
кошку чуть не убила; потом велела нам убираться и не мешать ей, а если
мы до обеда еще раз попадемся ей на глаза, она нас выдерет. Мы взяли эту
лишнюю ложку да и сунули ей в карман, пока она нас отчитывала, и Джим
получил ложку вместе с гвоздем, все как следует, еще до обеда. Мы оста-
лись очень довольны и Том сказал, что для такого дела стоило потру-
диться, потому что ей теперь этих ложек ни за что не сосчитать, хоть
убей, - все будет сбиваться; и правильно сочтет, да себе не поверит; а
еще денька три посчитает - у нее и совсем голова кругом пойдет, тогда
она бросит считать эти ложки да еще пристукнет на месте всякого, кто
только попросит их сосчитать.
Вечером мы опять повесили ту простыню на веревку и украли другую, у
тети Салли из шкафа, и два дня подряд только тем и занимались: то пове-
сим, то опять, стащим, пока она не сбилась со счета и не сказала, что ей
наплевать, сколько у нее простынь, - не губить же из-за них свою душу!
Считать она больше ни за что на свете не станет, лучше умрет.
Так что насчет рубашки, простыни, ложки и свечей нам нечего было бес-
покоиться - обошлось: тут и теленок помог, и крысы, и путаница в счете;
ну а с подсвечником тоже как-нибудь дело обойдется, это не важно.
Зато с пирогом была возня: мы с ним просто замучились. Мы его месили
в лесу и пекли там же; в конце концов все сделали, и довольно прилично,
но не в один день; мы извели три полных таза муки, пока его состряпали,
обожгли себе все руки" и глаза разъело дымом; нам, понимаете ли, нужна
была одна только корка, а она никак не держалась, все проваливалась. Но
в конце концов мы все-таки придумали, как надо сделать: положить в пирог
лестницу да так и запечь вместе. Вот на другую ночь мы уселись вместе с
Джимом, порвали всю простыню на узенькие полоски и свили их вместе, и
еще до рассвета получилась у нас замечательная веревка, хоть человека на
ней вешай. Мы вообразили, будто делали ее девять месяцев.
А перед обедом мы отнесли ее в лес, но только в пирог она не влезла.
Если б понадобилось, этой веревки хватило бы на сорок пирогов, раз мы ее
сделали из целой простыни; осталось бы и на суп, и на колбасы, и на что
угодно. Целый обед можно было приготовить. Но нам это было ни к чему.
Нам было нужно ровно столько, сколько могло влезть в пирог, а остальное
мы выбросили. В умывальном тазу мы никаких пирогов не пеклибоялись, что
замазка отвалится; зато у дяди Сайласа оказалась замечательная медная
грелка с длинной деревянной ручкой, он ею очень дорожил, потому что ка-
кой-то там благородный предок привез ее из Англии вместе с Вильгельмом
Завоевателем на "Мейфлауэре" или еще на каком-то из первых кораблей и
спрятал на чердаке вместе со всяким старьем и другими ценными вещами; и
не то чтобы они дорого стоили - они вовсе ничего не стоили, а просто бы-
ли ему дороги как память; так вот мы ее стащили потихоньку и отнесли в
лес; но только сначала пироги в ней тоже не удавались - мы не умели их
печь, а зато в последний раз здорово получилось. Мы взяли грелку, обма-
зали ее внутри тестом, поставили на уголья, запихали туда веревку, опять
обмазали сверху тестом, накрыли крышкой и засыпали горячими угольями, а
сами стояли шагах в пяти и держали ее за длинную ручку, так что было и
не жарко и удобно, и через четверть часа испекся пирог, да такой, что
одно загляденье. Только тому, кто стал бы есть этот пирог, надо было бы
сначала запасти пачек сто зубочисток, да и живот бы у него заболел от
этой веревочной лестницы - небось скрючило бы в три погибели! Не скоро
