попала ему в ногу; так вот мы просим доктора поехать туда и перевязать
рану, только ничего никому не говорить, потому что мы хотим вернуться
домой нынче вечером, а наши родные еще ничего не знают.
- А кто ваши родные? - спрашивает он.
- Фелпсы, они живут за городом.
- Ах, вот как! - говорит он; потом помолчал немного и спрашивает: -
Так как же это, вы говорите, его ранило?
- Ему что-то приснилось, - говорю, - и ружье выстрелило.
- Странный сон, - говорит доктор.
Он зажег фонарь, собрал, что нужно, в сумку, и мы отправились. Только
когда доктор увидел мой челнок, он ему не понравился: для одного, гово-
рит, еще туда-сюда, а двоих не выдержит.
Я ему говорю:
- Да вы не бойтесь, сэр, он нас и троих отлично выдержал.
- Как это - троих?
- Так: меня и Сида, а еще... а еще ружья, вот я что хотел сказать.
- Ах, так, - говорит он.
Он все-таки поставил ногу на борт, попробовал челнок, а потом покачал
головой и сказал, что постарается найти что-нибудь поосновательнее.
Только все другие лодки были на цепи я на замке, и он взял мой челнок, а
мне велел подождать, пока он не вернется, или поискать другую лодку, а
то, если я хочу, Пойти домой и подготовить родных к такому сюрпризу. Я
сказал, что нет, не хочу, потом объяснил ему, как найти плот, и он уе-
хал.
И тут мне пришла в голову одна мысль. А что, думаю, может ли он выле-
чить Тома так сразу - как говорится, не успеет овца хвостом махнуть?
Вдруг ему на это понадобится дня тричетыре? Как мне тогда быть? Сидеть
тут, дожидаться, пока он всем разболтает? Нет, сэр! Я знаю, что сделаю.
Подожду его, а если он вернется и скажет, что ему еще раз нужно туда
съездить, я тоже с ним отправлюсь, - все равно, хотя бы вплавь, а там мы
его возьмем да и свяжем, оставим на плоту и поплывем по реке; а когда
Тому он будет больше не нужен, дадим ему, сколько это стоит, или все,
что у нас есть, и высадим на берег.
Я забрался на бревна - хотел выспаться; а когда проснулся" солнце
стояло высоко у меня над головой. Я вскочил и скорей к доктору, но у не-
го дома мне сказали, что он уехал к больному еще ночью и до сих пор не
возвращался. Ну, думаю, значит, дела Тома плохи, надо поскорей переправ-
ляться на остров. Иду от доктора - и только повернул за угол, чуть-чуть
не угодил головой в живот дяде Сайласу!
- Том, это ты? Где же ты был все это время, негодный мальчишка? - го-
ворит он.
- Нигде я не был, - говорю, - просто мы ловили беглого негра вместе с
Сидом.
- А куда же вы все-таки пропали? - говорит он. - Твоя тетка очень
беспокоилась.
- Зря она беспокоилась, - говорю, - ничего с нами не случилось. Мы
побежали за людьми и за собаками, только они нас обогнали, и мы их поте-
ряли из виду, а потом нам показалось, будто они уже за рекой; мы взяли
челнок и переправились на ту сторону, но только никого там не нашли и
поехали против течения; сначала все держались около берега, а потом ус-
тали и захотели спать; тогда мы привязали челнок и легли и только час
назад проснулись и переправились сюда. Сид пошел на почту - узнать, нет
ли чего нового, а я вот только разыщу чегонибудь нам поесть, и потом мы
вернемся домой.
Мы вместе с дядей Сайласом зашли на почту "за Сидом", но, как я и по-
лагал, его там не оказалось; старик получил какое-то письмо; потом мы
подождали еще немножко, но Сид так и не пришел; тогда старик сказал:
"Поедем-ка домой, Сид вернется пешком или на лодке, когда ему надоест
шататься, а мы поедем на лошади!" Мне он так и не позволил остаться и
подождать Сида: говорит, это ни к чему, надо скорей домой, пускай тетя
Салли увидит, что с нами ничего не случилось.
Когда мы вернулись домой, тетя Салли до того обрадовалась мне - и
смеялась, и плакала, и обнимала меня, и даже принималась колотить,
только совсем не больно; обещала и Силу тоже задать, когда он вернется.
А в доме было полным-полно гостей: все фермеры с женами у нас обеда-
ли, и такой трескотни я еще никогда не слыхал. Хуже всех была старуха
Гочкис, язык у нее молол без умолку.
- Ну, - говорит, - сестра Фелпс, видела я этот сарай и думаю, что ваш
негр полоумный. Говорю сестре Демрел: "А что я говорила, сестра Демрел?
Ведь он полоумный, - так и сказала, этими самыми словами: вы все меня
слыхали, - он полоумный, говорю, по всему видать. Взять хоть этот самый
жернов, - и не говорите мне лучше! Чтобы человек в здравом уме да стал
царапать всякую чушь на жернове? С чего бы это? - говорю. Здесь такой-то
разорвал свое сердце, а здесь такой-то утомлялся тридцать семь лет и
прочее, побочный сын какого-то Людовика... забыла, как его фамилия... ну
просто чушь! Совсем рехнулся, говорю". Так с самого начала и сказала, и
потом говорила, и сейчас говорю, и всегда буду говорить: этот негр сов-
сем полоумный, чистый Навуходоносор, говорю...
- А лестница-то из тряпок, сестра Гочкис! - перебила старуха Демрел.
- Ну для чего она ему понадобилась, скажите на милость?
- Вот это самое я и говорила сию минуту сестре Оттербек, она вам мо-
жет подтвердить. "А веревочная-то лестница?" - говорит. А я говорю: "Вот
именно, на что она ему", говорю. А сестра Оттербек и говорит...
- А как же все-таки этот жернов туда попал? И кто прокопал эту самую
дыру? И кто...
- Вот это самое я и говорю, брат Пенрод! Я только что сказала... пе-
редайте-ка мне блюдце с патокой... только что я сказала сестре Данлеп,
вот только сию минуту! "Как же это они ухитрились втащить туда жернов?"
- говорю. "И ведь без всякой помощи, заметьте, никто не помогал! Вот
именно!.." - "Да что вы, говорю, как можно, чтобы без помощи, говорю,
кто-нибудь да помогал, говорю, да еще и не один помогал, говорю; этому
негру человек двадцать помогали, говорю; доведись до меня, я бы всех
негров тут перепорола, до единого, а уж разузнала бы, кто это сделал,
говорю; да мало того... "
- Вы говорите - человек двадцать! Да тут и сорок не управились бы. Вы
только посмотрите: и пилы понаделаны из ножей, и всякая штука, а ведь
столько со всем этим возни! Ведь такой пилой ножку у кровати отпилить -
и то десятерым надо целую неделю возиться. А негра-то на кровати видели?
Из соломы сделан. А видели вы...
- И не говорите, брат Хайтауэр! Я вот только что сказала это самое
брату Фелпсу. Он говорит: "Ну, что вы думаете, сестра Гочкис?" - "Насчет
чего это?" - говорю. "Насчет этой мой ножки: как это так ее перепилили?"
- говорит. "Что думаю? Не сама же она отвалилась, говорю, кто-нибудь ее
да отпилил, говорю. Вот мое мнение, а там думайте, что хотите, говорю, а
только мое мнение вот такое, а если кто думает подругому, и пускай его
думает, говорю, вот и все". Говорю сестре Данлеп: "Вот как, говорю... "
- Да этих самых негров тут, должно быть, полон дом собрался, и не
меньше месяца им надо было по ночам работать, чтобы со всем этим упра-
виться, сестра Фелпс. Взять хоть эту рубашку - вся сплошь покрыта тайны-
ми африканскими письменами, и все до последнего значка написано кровью!
Должно быть, целая шайка тут орудовала, да еще сколько времени! Я бы
двух долларов не пожалел, чтобы мне все это разобрали и прочли; а тех
негров, которые писали, я бы отстегал как следует...
- Вы говорите - ему помогали, брат Марплз? Еще бы ему помогали! Пожи-
ли бы у нас в доме это время, сами увидели бы. А сколько всего они у нас
потаскали, - ну все тащили, только под руку подвернется! И ведь заметьте
себе - мы жили все время. Эту самую рубашку стянули прямо с веревки. А
ту простыню, из которой у них сделана веревочная лестница, они уж я и не
помню сколько раз таскали! А муку, свечи, а подсвечники, а ложки, а ста-
рую сковородку - где это мне теперь все упомнить? А мое новое ситцевое
платье! Мы ведь мы с Сайласом и Том с Сидом день и ночь за ними следили,
я вам уже говорила, да так ничего и не выследили. И вдруг в самую пос-
леднюю минуту - нате вам! - проскользнули у нас под носом и провели нас,
да и не нас одних, а еще и целую шайку бандитов с индейской территории,
и преспокойно удрали с этим самым негром, - а ведь за ними по пятам гна-
лись шестнадцать человек и двадцать две собаки! Разве черти какие-нибудь
могли бы так ловко управиться, да и то едва ли. По-моему, это и были
черти; ведь вы знаете наших собак - очень хорошие собаки, лучше ни у ко-
го нет, - так они даже и на след напасть не могли ни единого раза! Вот и
объясните мне кто-нибудь, в чем тут дело, если можете!
- Да, это, знаете ли...
- Боже ты мой, вот уж никогда...
- Помилуй господи, не хотел бы я быть...
- Домашние воры, а еще и...
- Я бы в таком доме побоялась жить, упаси меня бог!
- Побоялись бы жить! Я и сама боялась - и спать ложиться и вставать
боялась, не смела ни сесть, ни лечь, сестра Риджуэй! Как они только не
украли... можете себе представить, так меня трясло от страха вчера, ког-
да стало подходить к полуночи! Вот вам бог свидетель, я уже начала бо-
яться, как бы они детей не украли. Вот до чего допила, последний рассу-
док потеряла! Сейчас, днем, все это кажется довольно глупо, а тогда ду-
маю: как это мои бедные Том с Сидом спят там наверху одни в комнате? И,
господь свидетель, до того растревожилась, что потихоньку пробралась на-
верх и заперла их на ключ! Взяла да и заперла. И всякий бы на моем месте
запер. Потому что, вы знаете, когда вот так боишься - чем дальше, тем
хуже, час от часу становится не легче, в голове все путается, - вот и
делаешь бог знает какие глупости! Думаешь: а если бы я была мальчиком да
оставалась бы там одна в комнате, а дверь не заперта...
Она замолчала и как будто задумалась, а потом медленно повернулась в
мою сторону и взглянула на меня; ну, тут я встал и вышел прогуляться.
Говорю себе: "Я, пожалуй, лучше сумею объяснить, почему сегодня утром
нас не оказалось в комнате, если отойду в сторонку и подумаю, как тут
быть". Так я и сделал. Но далеко уйти я не посмел, а то, думаю, еще пош-
лет кого-нибудь за мной. Потом, попозже, когда гости разошлись, я к ней
пришел и говорю, что нас с Сидом разбудили стрельба и шум; нам захоте-
лось поглядеть, что делается, а дверь была заперта, вот мы и спустились
по громоотводу, оба ушиблись немножко и больше никогда этого делать не
будем. Ну, а дальше я ей рассказал все то, что рассказывал дяде Сайласу;
а она сказала, что прощает нас, да, может, особенно и прощать нечего -
другого от мальчишек ждать не приходится, все они озорники порядочные,
насколько ей известно; и раз ничего плохого из этого не вышло, то надо
не беспокоиться и не сердиться на то, что было и прошло, а благодарить
бога за то, что мы живы и здоровы и никуда не пропали. Она поцеловала
меня, погладила по голове, а потом задумалась и стала какая-то скучная -
и вдруг как вздрогнет, будто испугалась:
- Господи помилуй, ночь на дворе, а Сида все еще нету! Куда он мог
пропасть?
Вижу, случай подходящий, я вскочил и говорю:
- Я сбегаю в город, разыщу его.
- Нет уж, пожалуйста, - говорит. - Оставайся, где ты есть. Довольно и
того, что один пропал. Если он к ужину не вернется, поедет твой дядя.
Ну, к ужину он, конечно, не вернулся, и дядя уехал в город сейчас же
после ужина.
Часам к десяти дядя вернулся, немножко встревоженный - он даже и сле-
дов Тома не отыскал. Тетя Салли - та очень встревожилась, а дядя сказал,
что пока еще рано горевать: "Мальчишки - они и есть мальчишки; вот уви-
дишь, и этот утром явится живой и здоровый". Пришлось ей на этом успоко-
иться. Но она сказала, что не будет ложиться, подождет его все-таки и
свечу гасить не будет, чтобы ему было видно. " А потом, когда я лег в
постель, она тоже пошла со мной и захватила свою свечку, укрыла меня и
ухаживала за мной, как родная мать; мне даже совестно стало, я и в глаза
