кучи золы. Пройдя несколько шагов, я услышал жалобное гуденье прялки,
оно то делалось громче, то совсем замирало; и тут мне уж без всяких шу-
ток захотелось умереть, потому что это самый тоскливый звук, какой
только есть на свете.
Я пошел прямо так, наугад, не стал ничего придумывать, а положился на
бога - авось с его помощью скажу что-нибудь, когда понадобится; я
сколько раз замечал, что бог мне всегда помогал сказать то, что надо,
если я ему сам не мешал.
Только я дошел до середины двора, вижу - сначала одна собака встает
мне навстречу, потом другая, а я, конечно, остановился и гляжу на них,
не трогаюсь с места. Ну и подняли же они лай!
Не прошло и четверти минуты, как я сделался чем-то вроде ступицы в
колесе, если можно так выразиться, а собаки окружили меня, как спицы,
штук пятнадцать сошлось вокруг меня кольцом, вытянув морды, а там и дру-
гие подбежали; гляжу - перескакивают через забор, выбегают из-за углов с
лаем и воем, лезут отовсюду.
Из кухни выскочила негритянка со скалкой в руке и закричала: "Пошел
прочь, Тигр, пошла, Мушка! Убирайтесь, сэр!" - я стукнула скалкой снача-
ла одну, потом другую; обе собаки с визгом убежали, - за ними разбрелись
и остальные; а через секунду половина собак опять тут как тут - собра-
лись вокруг меня, повиливают хвостами и заигрывают со мной. Собака ни-
когда зла не помнит и не обижается.
А за негритянкой выскочили трое негритят - девочка и два мальчика - в
одних холщовых рубашонках; они цеплялись за материнскую юбку и застенчи-
во косились на меня из-за ее спины, как это обыкновенно водится у ребят.
А из большого дома, смотрю, бежит белая женщина, лет сорока пяти или пя-
тидесяти, с непокрытой головой и с веретеном в руках; за ней выбежали ее
белые детишки, а вели они себя точь-в-точь как негритята. Она вся проси-
яла от радости и говорит:
- Так это ты наконец! Неужели приехал?
Не успел я и подумать, как у меня вылетело:
- Да, мэм.
Она схватила меня за плечи, обняла крепко-крепко, а потом взяла за
обе руки и давай пожимать, а у самой покатились слезы - так и текут по
щекам; она все не выпускает меня, пожимает мне руки, а сама все твердит:
- А ты, оказывается, вовсе не так похож на мать, как я думала... Да
что это я, господи! Не все ли равно! До чего же я рада тебя видеть! Ну
прямо, кажется, так бы и съела... Дети, ведь это ваш двоюродный брат
Том! Пойдите поздоровайтесь с ним.
Но дети опустили голову, засунули палец в рот и спрятались у нее за
спиной. А она неслась дальше:
- Лиза, не копайся, подавай ему горячий завтрак!.. А то, может, ты
позавтракал на пароходе?
Я сказал, что позавтракал. Тогда она побежала в дом, таща меня за ру-
ку, и детишки побежали туда же следом за нами. В доме она усадила меня
на стул с продавленным сиденьем, а сама уселась передо мной на низенькую
скамеечку, взяла меня за обе руки и говорит:
- Ну вот, теперь я могу хорошенько на тебя наглядеться! Господи ты
мой боже, сколько лет я об этом мечтала, и вот наконец ты здесь! Мы тебя
уже два дня ждем, даже больше... Отчего ты так опоздал? Пароход сел на
мель, что ли?
- Да, мэм, он...
- Не говори "да, мэм", зови меня тетя Салли... Где же это он сел на
мель?
Я не знал, что отвечать: ведь неизвестно было, откуда должен идти па-
роход - сверху или снизу. Но я всегда больше руководствуюсь чутьем; а
тут чутье подсказало мне, что пароход должен идти снизу - от Орлеана.
Хотя мне это не очень помогло: я ведь не знал, как там, в низовьях, на-
зываются мели. Вижу, надо изобрести новую мель или позабыть, как называ-
лась та, на которую мы сели, или... Вдруг меня осенило, и я выпалил:
- Это не из-за мели, там мы совсем ненадолго задержались. У нас взор-
валась головка цилиндра.
- Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал?
- Нет, мэм. Убило негра.
- Ну, это вам повезло; а то бывает, что и ранит кого-нибудь. В позап-
рошлом году, на рождество, твой дядя Сайлас ехал из Нового Орлеана на
"Лалли Рук", а пароход-то был старый, головка цилиндра взорвалась, и че-
ловека изуродовало. Кажется, он потом умер. Баптист один. Твой дядя Сай-
лас знал одну семью в Батон-Руж, так они знакомы с родными этого стари-
ка. Да, теперь припоминаю: он действительно умер. Началась гангрена, и
ногу отняли. Только это не помогло. Да, верно, это была гангрена - она
самая. Он весь посинел и умер - в надежде на воскресение и жизнь будуще-
го века. Говорят, на него смотреть было страшно... А твой дядя каждый
день ездил в город встречать тебя. И сегодня опять поехал, еще и часу не
прошло; с минуты на минуту должен вернуться. Ты бы должен был встретить
его по дороге... Нет, не встретил? Такой пожилой, с...
- Нет, я никого не видал, тетя Салли. Пароход пришел рано, как раз на
рассвете; я и оставил вещи на пристани, а сам пошел поглядеть город и
дальше немножко прогулялся, чтобы убить время и прийти к вам не очень
рано, так что я не по дороге шел.
- А кому же ты сдал вещи?
- Никому.
- Что ты, деточка, ведь их украдут!
- Нет, я их хорошо спрятал, оттуда не украдут, - говорю я.
- Как же это ты позавтракал так рано на пароходе?
Дело тонкое, как бы, думаю, тут не влопаться, а сам говорю:
- Капитан увидел меня на палубе и сказал, что мне надо поесть, до то-
го как я сойду на берег; повел меня в салон и усадил за свой стол - ешь
не хочу.
Мне стало до того не по себе, что я даже слушать ее не мог как следу-
ет. Я все время держал в уме ребятишек: думаю, как бы это отвести их в
сторонку и выведать половчей, кто же я такой. Но не было никакой возмож-
ности: миссис Фелпс все тараторила без умолку. Вдруг у меня даже мурашки
по спине забегали, потому что она сказала:
- Ну что же это я все болтаю, а ты мне еще и словечка не сказал про
сестру и про всех остальных. Теперь я помолчу, а ты рассказывай. Расска-
жи про них про всех, как они поживают, что поделывают и что велели мне
передать, ну и вообще все, что только припомнишь.
Ну, вижу, попался я - да еще как попался-то! До сих пор бог как-то
помогал мне, это верно, зато теперь я прочно уселся на мель. Вижу - и
пробовать нечего вывернуться, прямо хоть выходи из игры. Думаю: пожалуй,
тут опять придется рискнуть-выложить всю правду. Я было раскрыл рот, но
она вдруг схватила меня, пихнула за спинку кровати и говорит:
- Вот он едет! Нагни голову пониже, вот так - теперь хорошо. Сиди и
не пикни, что ты тут. Я над ним подшучу... Дети, и вы тоже молчите.
Вижу, попал я в переплет. Но беспокоиться все равно не стоило: делать
было нечего, только сидеть смирно да дожидаться, пока гром грянет.
Я только мельком увидел старика, когда он вошел в комнату, а потом
из-за кровати его стало не видно. Миссис Фелпс бросилась к нему и спра-
шивает:
- Приехал он?
- Нет, - отвечает муж.
- Гос-споди помилуй! - говорит она. - Что же такое могло с ним слу-
читься?
- Не могу себе представить, - говорит старик. - По правде сказать, я
и сам очень беспокоюсь.
- Ты беспокоишься! - говорит она. - А я так просто с ума схожу! Он,
должно быть, приехал, а ты его прозевал по дороге. Так оно и есть, я уж
это предчувствую.
- Да что ты, Салли, я не мог его прозевать, сама знаешь.
- О боже, боже, что теперь сестра скажет! Он, наверно, приехал! А ты
его, наверно, прозевал. Он...
- Не расстраивай меня, я и так уже расстроен. Не знаю, что и думать.
Просто голова пошла кругом, признаться откровенно. Даже перепугался. И
надеяться нечего, что он приехал, потому что прозевать его я никак не
мог. Салли, это ужасно, просто ужасно: что-нибудь, наверно, случилось с
пароходом!
- Ой, Сайлас! Взгляни-ка туда, на дорогу: кажется, ктото едет?
Он бросился к окну, а миссис Фелпс только того и нужно было. Она живо
нагнулась к спинке кровати, подтолкнула меня, и я вылез; когда старик
отвернулся от окна, она уже успела выпрямиться и стояла, все сияя и улы-
баясь, очень довольная; а я смирно стоял рядом с ней, весь в поту. Ста-
рик воззрился на меня и говорит:
- Это кто же такой?
- А по-твоему, кто это?
- Понятия не имею. Кто это?
- Том Сойер - вот кто!
Ей-богу, я чуть не провалился сквозь землю! Но особенно разбираться
было некогда; старик схватил меня за руки и давай пожимать, а его жена в
это время так и прыгает вокруг нас, и плачет, и смеется; потом оба они
засыпали меня вопросами про Сида, и про Мэри, и вообще про всех родных.
И хоть они очень радовались, но все-таки по сравнению с моей радостью
это были сущие пустяки; я точно заново родился - до того был рад узнать,
кто я такой. Они ко мне целых два часа приставали, я весь язык себе от-
болтал, рассказывая, так что он едва ворочался; и рассказал я им про
свою семью - то есть про семью Сойеров - столько, что хватило бы и на
целый десяток таких семей. А еще я объяснил им, как это вышло, что у нас
взорвался цилиндр в устье Уайт-Ривер, и как мы три дня его чинили. Все
это сошло гладко и подействовало отлично, потому что они в этом деле не
особенно разбирались и поняли только одно: что на починку ушло три дня.
Если б я сказал, что взорвалась головка болта, то и это сошло бы.
Теперь я чувствовал себя довольно прилично, с одной стороны, зато с
другой - довольно неважно. Быть Томом Сойером оказалось легко и приятно,
и так оно и шло легко и приятно, покуда я не заслышал пыхтенье парохода,
который шел с верховьев реки. Тут я и подумал: а вдруг Том Сойер едет на
этом самом пароходе? А вдруг он сейчас войдет в комнату да и назовет ме-
ня по имени, прежде чем я успею ему подмигнуть?
Этого я допустить никак не мог, это вовсе не годилось. Надо, думаю,
выйти на дорогу и подстеречь его. Вот я им и сказал, что хочу съездить в
город за своими вещами. Старик тоже собрался было со мной, но я сказал,
что мне не хотелось бы его беспокоить, а лошадью я сумею править и сам.
ГЛАВА XXXIII
И я отправился в город на тележке; а как проехал половину дороги, ви-
жу - навстречу мне кто-то едет; гляжу - так и есть, Том Сойер! Я, конеч-
но, остановился и подождал, пока он подъедет поближе. Говорю: "Стой!"
Тележка остановилась, а Том рот разинул, а закрыть не может; потом глот-
нул раза дватри, будто в горле у него пересохло, и говорит:
- Я тебе ничего плохого не делал. Сам знаешь. Так для чего же ты
явился с того света? Чего тебе от меня надо?
Я говорю:
- Я не с того света, я и не помирал вовсе.
Он услышал мой голос и немножко пришел в себя, но всетаки еще не сов-
сем успокоился и говорит:
- Ты меня не тронь, ведь я же тебя не трогал. А ты правда не с того
света, честное индейское?
- Честное индейское, - говорю, - нет.
- Ну что ж... я, конечно... если так, то и говорить нечего. Только я
все-таки ничего тут не понимаю, ровно ничего! Как же так, да разве тебя
не убили?
- Никто и не думал убивать, я сам все это устроил. Поди сюда, потро-
гай меня, коли не веришь.
Он потрогал меня и успокоился и до того был рад меня видеть, что от
радости не знал, что и делать. Ему тут же захотелось узнать про все, с
начала до конца, потому что это было настоящее приключение, да еще зага-
дочное; вот это и задело его за живое. Но я сказал, что пока нам не до
этого, велел его кучеру подождать немного: мы в моей тележке отъехали
подальше, и я рассказал Тому, в какую попал историю, и спросил, как он
думает: что нам теперь делать? Он сказал, чтоб я оставил его на минутку
в покое, не приставал бы к нему. Думал он, думал, а потом вдруг и гово-
рит:
- Так, все в порядке, теперь придумал. Возьми мой сундук к себе в те-
лежку и скажи, что это твой; поворачивай обратно да тащись помедленнее,
чтобы не попасть домой раньше, чем полагается; а я поверну в город и
опять проделаю всю дорогу сначала, чтобы приехать через полчасика после
тебя; а ты, смотри, сперва не показывай виду, будто ты меня знаешь.
