не дышу.
Они вошли, закрыли за собой дверь, и первым делом герцог нагнулся и
заглянул под кровать! Вот когда я обрадовался, что не нашел вовремя кро-
вати! А ведь как-то само собой получается, что лезешь под кровать, когда
дело у тебя секретное.
Оба они уселись, и король сказал:
- Ну, что у вас? Только покороче, потому что нам надо скорей идти
вниз, рыдать вместе со всеми, а то они там начнут сплетничать на наш
счет.
- Вот что, Капет. Я все беспокоюсь: не нравится мне этот доктор, не
выходит он у меня из головы! Хотелось бы знать, какие у вас планы. У ме-
ня есть одна мысль, и как будто она правильная.
- Это какая же, герцог?
- Хорошо бы нам убраться отсюда пораньше, часам к трем утра, да пос-
корей удрать вниз по реке с тем, что у нас уже есть. Досталось-то оно
нам уж очень легко, сами, можно сказать, отдали в руки, а ведь мы дума-
ли, что придется красть. Я стою за то, чтобы сматывать удочки и удирать
поскорей.
Мне прямо-таки стало нехорошо. Какой-нибудь час или два назад было бы
совсем другое дело, но теперь я приуныл. Король выругался и сказал:
- Что? А остальное имущество так и не продадим? Уйдем, как дураки, и
оставим на восемь, на девять тысяч добра, которое только того и дожида-
ется, чтобы его прибрали к рукам? Да какой все ходкий товар-то!
Герцог начал ворчать, сказал, что довольно и мешка с золотом, а
дальше этого он не пойдет - не хочет отнимать у сирот последнее.
- Что вы это выдумали? - говорит король. - Ничего мы у них не отни-
мем, кроме этих денег. Пострадают-то покупатели: как только выяснится,
что имущество не наше, - а это выяснится очень скоро после того, как мы
удерем, - продажа окажется недействительной, и все имущество вернется к
владельцам. Вот ваши сироты и получат дом обратно, и довольно с них: они
молодые, здоровые, что им стоит заработать себе на кусок хлеба! Нис-
колько они не пострадают. Господь с вами, им жаловаться не на что.
Король так его заговорил, что в конце концов герцог сдался и сказал,
что ладно, только добавил:
- Все-таки глупо оставаться в городе, когда этот самый доктор торчит
тут, как бельмо на глазу!
А король сказал:
- Плевать нам на доктора! Какое нам до него дело? Ведь все дураки в
городе за нас стоят! А дураков во всяком городе куда больше, чем умных.
И они собрались опять идти вниз. Герцог сказал:
- Не знаю, хорошо ли мы спрятали деньги! Место ненадежное.
Тут я обрадовался. Я уж начал думать, что так ничего и не узнаю, даже
и намека не услышу.
Король спросил:
- Это почему же?
- Потому что Мэри Джейн будет теперь носить траур; того и гляди, она
велит негритянке, которая убирает комнаты, уложить все эти тряпки в сун-
дук и спрятать куда-нибудь подальше. А что же вы думаете, неужели негри-
тянка увидит деньги и не позарится на них?
- Да, голова у вас работает здорово, - говорит король и начинает ша-
рить под занавеской, в двух шагах от того места, где я стою.
Я прижался к стене вплотную и замер, а сам весь дрожу: думаю, что-то
они скажут, если поймают меня! Надо придумать, что же мне все-таки де-
лать, когда меня поймают. Но не успел я додумать эту мысль и до полови-
ны, как король нашел мешок с деньгами; ему даже и в голову не пришло,
что я тут стою. Потом они взяли да и засунули мешок с золотом в дыру в
соломенном тюфяке, который лежал под периной; запихнули его поглубже в
солому, и решили, что теперь все в порядке, потому что негритянка взби-
вает одну только перину, а тюфяк переворачивает раза два в год, не чаще,
так что теперь деньги в сохранности, никто их не украдет.
Ну, а я рассудил по-другому. Не успели король с герцогом спуститься с
лестницы, как я вытащил мешок, ощупью добрался до своей каморки и спря-
тал его там, пока не подвернется случай перепрятать в другое место. Я
решил, что лучше всего спрятать мешок где-нибудь во дворе, потому что
король с герцогом, как только хватятся денег, прежде всего обыщут весь
дом. Это я отлично знал. Потом я лег не раздеваясь, только заснуть все
равно не мог - до того мне не терпелось покончить с этим делом. Скоро,
слышу, король с герцогом опять поднимаются по лестнице; я кубарем ска-
тился с постели и залег на верху чердачной лестницы - дожидаться, что
будет дальше. Только ничего не было.
Я подождал и, когда все ночные звуки затихли, а утренние еще не начи-
нались, потихоньку спустился в нижний этаж.
ГЛАВА XXVII
Я подкрался к дверям и прислушался: оба храпели. Тогда я на цыпочках
двинулся дальше и благополучно спустился вниз. Нигде не слышно было ни
звука. Я заглянул через дверную щелку в столовую и увидел, что все
бодрствовавшие при гробе крепко заснули, сидя на своих стульях. Дверь в
гостиную, где лежал покойник, была открыта, и в обеих комнатах горело по
свечке. Я прошел мимо открытой двери; вижу - в гостиной никого нет, кро-
ме останков Питера, и я двинулся дальше, но парадная дверь оказалась за-
перта, а ключ из нее вынут. И тут как раз слышу - кто-то спускается по
лестнице за моей спиной. Я скорей в гостиную, оглянулся по сторонам -
вижу, мешок спрятать некуда, кроме гроба. Крышка немного сдвинулась, так
что видно было лицо покойника, закрытое мокрой тряпкой, и саван. Я сунул
мешок с деньгами в гроб под крышку, чуть пониже скрещенных рук, и такие
они были холодные, что даже мурашки забегали у меня по спине, а потом
выскочил из комнаты и спрятался за дверью.
Это была Мэри Джейн. Она тихо подошла к гробу, опустилась на колени и
стала глядеть на покойника, потом поднесла платок к глазам, и я понял,
что она плачет, хотя ничего не было слышно, а стояла она ко мне спиной.
Я выбрался из-за двери, а когда проходил мимо столовой, дай, думаю, пог-
ляжу, не видел ли меня кто-нибудь из бодрствующих; заглянул в щелку, но
все было спокойно. Они даже и не пошевельнулись.
Я шмыгнул наверх и улегся в кровать, чувствуя себя довольно неважно
из-за того, что после всех моих трудов и такого риска вышло совсем не
так, как я думал. Ну, говорю себе, если деньги останутся там, где они
есть, это еще туда-сюда; как только мы отъедем миль на сто, на двести
вниз по реке, я напишу Мэри Джейн, она откопает покойника и возьмет себе
деньги; только так, наверно, не получится, а получится, что деньги най-
дут, когда станут завинчивать крышку. И выйдет, что деньги опять заберет
король, а другого такого случая, пожалуй, и не дождешься, чтобы он дал
еще раз их стащить. Мне, само собой, очень хотелось прокрасться вниз и
взять их оттуда, только я не посмел: с каждой минутой становилось все
светлей, скоро зашевелятся все эти бодрствующие при гробе и, того и гля-
ди, поймают меня - поймают с шестью тысячами на руках, а ведь никто меня
не просил об этих деньгах заботиться. Нет уж, говорю себе, я вовсе не
желаю, чтобы меня припутали к такому делу.
Когда я сошел вниз утром, дверь в гостиную была закрыта и все посто-
ронние ушли. Остались только свои да вдова Бартли и наша компания. Я
стал смотреть, - может, по лицам замечу, не случилось ли чего-нибудь
особенного, - только ничего не мог разобрать.
В середине дня пришел гробовщик со своим помощником; они поставили
гроб посреди комнаты на двух стульях, а все остальные стулья расставили
рядами, да еще призаняли у соседей, так что и в гостиной, и в столовой,
и в передней - везде было полно стульев. Я заметил, что крышка гроба ле-
жит так же, как вчера, только не посмел заглянуть под нее, раз кругом
был народ.
Потом начали сходиться приглашенные, и оба мошенника вместе с девуш-
ками уселись в переднем ряду, у изголовья гроба; и целых полчаса люди
вереницей медленно проходили мимо гроба и глядели на покойника, а неко-
торые роняли слезу; и все было очень тихо и торжественно, только девушки
и оба мошенника прикладывали платки к глазам и, опустив голову, поти-
хоньку всхлипывали. Ничего не было слышно, кроме шарканья ног на полу да
сморканья, - потому что на похоронах всегда сморкаются чаще, чем где бы
то ни было, кроме церкви.
Когда в дом набилось полно народу, гробовщик в черных перчатках, эта-
кий мягкий и обходительный, осмотрел все кругом, двигаясь неслышно, как
кошка, и поправляя что-то напоследок, чтобы все было в полном порядке,
чинно и благородно. Он ничего не говорил: разводил гостей по местам,
втискивал куда-нибудь опоздавших, раздвигал толпу, чтобы дали пройти, и
все это кивками и знаками, без единого слова. Потом он стал на свое мес-
то у стенки. Я отродясь не видывал такого тихого, незаметного и вкрадчи-
вого человека, а улыбался он не чаще копченого окорока.
Они заняли у кого-то фисгармонию, совсем расстроенную, и, когда все
было готово, какая-то молодая женщина села и заиграла на ней; хрипу и
визгу было сколько угодно, да еще все запели хором, - так что, по-моему,
одному только Питеру и было хорошо. Потом его преподобие мистер Гобсон
приступил к делу - медленно и торжественно начал говорить речь; но толь-
ко он начал, как в подвале поднялся страшнейший визг, просто неслыхан-
ный; это была всего-навсего одна собака, но шум она подняла невыносимый
и лаяла не умолкая, так что пастору пришлось замолчать и дожидаться,
стоя возле гроба, - ничего нельзя было расслышать, даже что ты сам дума-
ешь. Получилось очень неловко, и никто не знал, как тут быть. Однако
долговязый гробовщик опомнился первый и закивал пастору, словно говоря:
"Не беспокойтесь, я все устрою". Он стал пробираться по стенке к выходу,
весь согнувшись, так что над головами собравшихся видны были одни его
плечи. А пока он пробирался, шум и лай становились все громче и неисто-
вей; наконец, обойдя комнату, гробовщик скрылся в подвале. Секунды через
две мы услышали сильный удар, собака оглушительно взвыла еще раз или
два, и все стихло - наступила мертвая тишина, и пастор продолжал свою
торжественную речь с того самого места, на котором остановился. Мину-
ту-другую спустя возвращается гробовщик, и опять его плечи пробираются
по стенке; он обошел три стороны комнаты, потом выпрямился, прикрыл рот
рукой и, вытянув шею, хриплым шепотом сообщил пастору через головы тол-
пы: "Она поймала крысу!" После этого он опять согнулся и по стенке проб-
рался на свое место. Заметно было, что всем это доставило большое удо-
вольствие - им, само собой, хотелось узнать, в чем дело. Такие пустяки
человеку ровно ничего не стоят, зато как раз такими пустяками и приобре-
тается общее уважение и любовь. Никого другого в городе так не любили,
как этого самого гробовщика.
Надгробное слово было хорошее, только уж очень длинное и скучное; а
там и король полез туда же: выступил с речью и понес, как всегда, чепу-
ху; а потом гробовщик стал подкрадываться к гробу с отверткой. Я сидел
как на иголках и смотрел на него во все глаза. А он даже и не заглянул в
гроб: просто надвинул крышку без всякого шума и крепко-накрепко завинтил
ее. С тем я и остался! Так и не узнал, там ли деньги или их больше там
нет. А что, думаю, если их кто-нибудь спер потихоньку? Почем я знаю -
писать теперь Мэри Джейн или нет? Вдруг она его откопает, а денег не
найдет, что она тогда обо мне подумает? Ну его к черту, думаю, а то еще
погонятся за мной, да и посадят в тюрьму; лучше уж мне держать язык за
зубами и ничего ей не писать; все теперь ужасно запуталось: я хотел сде-
лать лучше, а вышло во сто раз хуже; нечего мне было за это и браться,
провались оно совсем!
Питера похоронили, мы вернулись домой; и я опять стал смотреть, не
замечу ли чего-нибудь по лицам, - никак не мог удержаться и успокоиться
тоже не мог: по лицам ничего не было заметно.
Вечером король ходил по гостям и всех утешал и ко всем навязывался со
своей дружбой, а между прочим давал понять, что его паства там, в Анг-
лии, ждет его не дождется, так что ему нужно поторапливаться: уладить
