давайте уйдем отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем
весь город! Тогда все мы окажемся на равных правах. Так или нет?
- Конечно, так! Молодец судья! - закричали все в один голос.
- Ладно, тогда ни слова насчет того, что нас с вами надули. Ступайте
домой и всем советуйте пойти посмотреть представление.
На другой день по всему городу только и было разговоров что про наш
замечательный спектакль. Зал был опять битком набит зрителями, и мы
опять так же надули и этих. Вернувшись с королем и герцогом к себе на
плот, мы поужинали все вместе, а потом, около полуночи, они велели нам с
Джимом вывести плот на середину реки, спуститься мили на две ниже города
и там где-нибудь его спрятать.
На третий вечер зал был опять переполнен, и в этот раз пришли не но-
вички, а все те же, которые были на первых двух представлениях. Я стоял
в дверях вместе с герцогом и заметил, что у каждого из зрителей оттопы-
ривается карман или под полой что-нибудь спрятано; я сразу понял, что
это не какая-нибудь парфюмерия, а совсем даже наоборот. Несло тухлыми
яйцами, как будто их тут были сотни, и гнилой капустой; и если только я
знаю, как пахнет дохлая кошка, - а я за себя ручаюсь, - то их пронесли
мимо меня шестьдесят четыре штуки. Я потолкался минутку в зале, а больше
не выдержал - уж очень там крепко пахло. Когда публики набилось столько,
что больше никому нельзя было втиснуться, герцог дал одному молодчику
двадцать пять центов и велел ему пока постоять в дверях, а сам пошел
кругом, будто бы на сцену, и я за ним; но как только мы повернули за
угол и очутились в темноте, он сказал:
- Иди теперь побыстрей, а когда отойдешь подальше от домов, беги к
плоту во все лопатки, будто за тобой черти гонятся!
Я так и сделал, и он тоже. Мы прибежали к плоту в одно и то же время
и меньше чем через две секунды уже плыли вниз по течению в полной тишине
и темноте, правя наискось к середине реки и не говоря ни слова. Я было
думал, что бедняге королю не поздоровится, а оказалось - ничего подобно-
го: скоро он выполз из шалаша и спросил:
- Ну, герцог, сколько мы загребли на этом деле?..
Он, оказывается, вовсе и не был в городе.
Мы не вывешивали фонаря, пока не отплыли миль на десять от города.
Тогда мы зажгли свет и поужинали, а король с герцогом просто надрывались
со смеху, вспоминая, как они провели публику. Герцог сказал:
- Простофили, олухи! Я так и знал, что первая партия будет помалки-
вать, чтобы остальные тоже попали впросак; так я и знал, что в третий
раз они нам собираются устроить сюрприз: думают, что теперь их черед.
Это верно - черед их; но я бы дорого дал, чтобы узнать, много ли им от
этого проку. Хотелось бы все-таки знать, как они воспользовались таким
случаем. Могут устроить пикник, если им вздумается: провизии у них с со-
бой довольно.
Эти мошенники собрали в три вечера четыреста шестьдесят пять долла-
ров. Я еще никогда не видел, чтобы деньги загребали такими кучами.
Немного погодя, когда оба они уснули и захрапели, Джим и говорит:
- Гек, а ты не удивляешься, что короли так себя ведут?
- Нет, - говорю, - не удивляюсь.
- А почему ты не удивляешься, Гек?
- Да потому, что такая уж это порода. Я думаю, они все одинаковы.
- Гек, ведь эти наши короли - сущие мошенники! Вот они что такое -
сущие мошенники!
- Ну, а я что тебе говорю: почти что все короли - мошенники, дело из-
вестное.
- Да что ты!
- А ты почитай про них, вот тогда и узнаешь. Возьми хоть Генриха
Восьмого: наш против него прямо учитель воскресной школы. А возьми Карла
Второго, Людовика Четырнадцатого, Людовика Пятнадцатого, Иакова Второго,
Эдуарда Второго, Ричарда Третьего и еще сорок других; а еще были короли
в старые времена - англы, и саксы, и норманны - так они только и занима-
лись что грабежом да разбоем. Поглядел бы ты на старика Генриха, когда
он был во цвете лет. Вот это был фрукт! Бывало, каждый день женится на
новой жене, а наутро велит рубить ей голову. Да еще так равнодушно, буд-
то яичницу заказывает. "Подать сюда Нелл Гвинн!" - говорит. Приводят ее.
А наутро: "Отрубите ей голову!" И отрубают. "Подать сюда Джейн Шор!" -
говорит. Она приходит. А наутро: "Отрубите ей голову!" И отрубают. "По-
зовите прекрасную Розамунду!" Прекрасная Розамунда является на зов. А
наутро: "Отрубите ей голову!" И всех своих жен заставлял рассказывать
ему каждую ночь по сказке, а когда сказок набралось тысяча и одна штука,
он из них составил книжку и назвал ее "Книга Страшного суда ", - ничего
себе название, очень подходящее! Ты королей не знаешь, Джим, зато я их
знаю; этот наш забулдыга все-таки много лучше тех, про кого я читал в
истории. Возьми хоть Генриха. Вздумалось ему затеять свару с Америкой.
Как же он за это взялся? Предупредил? Дал собраться с силами? Как бы не
так! Пи с того ни с сего взял да и пошвырял за борт весь чай в Бостонс-
кой гавани, а потом объявил Декларацию независимости, - теперь, говорит,
воюйте. Всегда такой был, никому не спускал. Были у него подозрения нас-
чет собственного панаши, герцога Веллингтона. Так что же он сделал?
Расспросил его хорошенько? Нет, утопил в бочке мальвазии, как котенка.
Бывало, зазевается кто-нибудь, оставит деньги на виду - так он что же?
Обязательно прикарманит. Обещается что-нибудь сделать, и деньги возьмет,
а если не сидеть тут же и не глядеть за ним в оба, так обязательно наду-
ет и сделает как раз наоборот. Стоит ему, бывало, только рот раскрыть -
и если тут же не закроет покрепче, так непременно соврет. Вот какой жук
был этот Генрих! И если бы с нами был он вместо наших королей, он бы еще
почище обжулил этот город. Я ведь не говорю, что наши какиенибудь невин-
ные барашки, тоже ничего себе, если разобраться; ну а все-таки им до
этого старого греховодника далеко. Я одно скажу: король - он и есть ко-
роль, что с него возьмешь. А вообще все они дрянь порядочная. Так уж
воспитаны.
- Уж очень от нашего спиртным разит, Гек.
- Ну что ж, они все такие, Джим. От всех королей разит, с этим ничего
не поделаешь, так и в истории говорится.
- А герцог, пожалуй, еще ничего, довольно приличный человек.
- Да, герцог - другое дело. А все-таки разница невелика. Тоже не пер-
вый сорт, хоть он и герцог. Когда напьется, так от короля его не отли-
чишь, ежели ты близорукий.
- Ну их совсем, Гек, мне больше таких не требуется. Я и этих-то едва
терплю.
- И я тоже, Джим. Но если они уж сели нам на шею, не надо забывать,
кто они такие, и принимать это во внимание. Конечно, все-таки хотелось
бы знать, есть ли где-нибудь страна, где короли совсем перевелись.
Какой толк был говорить Джиму, что это не настоящие король и герцог?
Ничего хорошего из этого не могло выйти, а кроме того, так оно и было,
как я говорил: они ничем не отличались от настоящих.
Я лег спать, и Джим не стал будить меня, когда подошла моя очередь.
Он часто так делал. Когда я проснулся на рассвете, он сидел и, опустив
голову на колени, стонал и плакал. Обыкновенно я в таких случаях не об-
ращал на него внимания, даже виду не подавал. Я знал, в чем дело. Это он
вспоминал про жену и детей и тосковал по дому, потому что никогда в жиз-
ни не расставался с семьей; а детей и жену он по-моему, любил не меньше,
чем всякий белый человек. Может, это покажется странным, только так оно
и есть. По ночам он часто, бывало, стонал и плакал, когда думал, что я
сплю, плакал и приговаривал:
- Бедняжка Лизабет, бедненький Джонни! Ох, какое горе! Верно, не ви-
дать мне вас больше, никогда не видать!
Он очень хороший негр, этот Джим!
Но тут я разговорился с ним про его жену и ребятишек, и, между про-
чим, он сказал:
- Вот отчего мне сейчас так тяжело: я только что слышал, как на бере-
гу что-то шлепнуло или хлопнуло, - от этого и мне вспомнилось, как я
обидел один раз мою маленькую Лизабет. Ей было тогда всего четыре года,
она схватила скарлатину и очень тяжело болела, потом поправилась; вот
как-то раз стоит она рядом со мной, и я ей говорю: "Закрой дверь! "
Она не закрывает, стоит себе и стоит, да еще глядит на меня и улыба-
ется. Меня это разозлило; я опять ей говорю, громко так говорю: "Не слы-
шишь, что ли? Закрой дверь! "
А она стоит все так же и улыбается. Я взбесился и прикрикнул:
"Ну, так я же тебя заставлю!" Да как шлепнул ее по голове, так она у
меня и полетела на пол. Потом ушел в другую комнату, пробыл там минут
десять и прихожу обратно; смотрю, дверь все так же открыта настежь, де-
вочка стоит около самой двери, опустила голову и плачет, слезы так и те-
кут; разозлился я - и к ней, а тут как раз - дверь эта отворялась наружу
- налетел ветер и - трах! - захлопнул ее за спиной у девочки, а она и с
места не тронулась. Я так и обмер, а уж что я почувствовал, просто и
сказать не могу. Подкрался, - а сам весь дрожу, - подкрался на цыпочках,
открыл потихоньку дверь у нее за спиной, просунул осторожно голову да
как крикну во все горло! Она даже не пошевельнулась! Да, Гек, тут я как
заплачу! Схватил ее на руки и говорю: "Ох ты, моя бедняжка! Прости, гос-
поди, старика Джима, а сам он никогда себе не простит!" Ведь она оглох-
ла, Гек, совсем оглохла, а я так ее обидел!
ГЛАВА XXIV
На другой день, уже под вечер, мы пристали к заросшему ивняком ост-
ровку посредине реки, а на том и на другом берегу стояли городишки, и
герцог с королем начали раскидывать умом, как бы их обобрать. Джим ска-
зал герцогу, что, он надеется, это не займет много времени, - уж очень
ему надоело и трудно лежать по целым дням связанным в шалаше.
Понимаете, нам приходилось все-таки связывать Джима веревкой, когда
мы оставляли его одного: ведь если бы кто-нибудь на него наткнулся и
увидел, что никого с ним нет и он не связан, так не поверил бы, что он
беглый негр. Ну и герцог тоже сказал, что, конечно, нелегко лежать целый
день связанным и что он придумает какой-нибудь способ обойтись без это-
го.
Голова у него работала здорово, у нашего герцога, он живо сообразил,
как это устроить. Он одел Джима в костюм короля Лира - длинный халат из
занавесочного ситца, седой парик и борода из конского волоса; потом взял
свои театральные краски и вымазал Джиму шею, лицо, руки и все сплошь
густой синей краской такого тусклого и неживого оттенка, что он стал по-
хож на утопленника, пролежавшего в воде целую неделю. Провалиться мне,
но только страшней этого я ничего не видел. Потом герцог взял дощечку и
написал на ней:
Бешеный араб. Когда в себе, на людей не бросается - и приколотил эту
дощечку к палке, а палку поставил перед шалашом, шагах в четырех от не-
го. Джим был доволен. Он сказал, что это куда лучше, чем лежать связан-
ному по целым дням и трястись от страха, как только где-нибудь зашумит.
Герцог советовал ему не стесняться и вести себя поразвязнее: а если кто-
нибудь вздумает совать нос не в свое дело, пускай Джим выскочит из шала-
ша и попляшет немножко, пускай взвоет разика два, как дикий зверь, - не-
бось тогда живо уберутся и оставят его в покое. Это он в общем рассудил
правильно; но только не всякий стал бы дожидаться, пока Джим завоет. Ес-
ли бы еще он был просто похож на покойника, а то куда там - много хуже!
Нашим жуликам хотелось опять пустить в ход "Жирафа" - уж очень при-
быльная была штука, только они побаивались: а вдруг слухи за это время
дошли уже и сюда? Больше ничего подходящего им в голову не приходило, и
в конце концов герцог сказал, что полежит и подумает часа два, нельзя ли
какнибудь околпачить арканзасский городок; а король решил заглянуть в
городок на другом берегу - без всякого плана, просто так, положившись в
смысле прибыли на провидение, а по-моему - на сатану. Все мы купили но-
вое платье там, где останавливались прошлый раз; и теперь король сам
