на. На руке старик нес еще долгополую старую хламиду из синей холстины,
с медными пуговицами, а кроме того, оба они волокли тяжелые, битком на-
битые ковровые саквояжи.
Другому бродяге было лет тридцать, и одет он был тоже неважно. После
завтрака мы все легли отдохнуть, и из разговора первым делом выяснилось,
что оба эти молодчика друг друга совсем не знают.
- Из-за чего у вас вышли неприятности? - спросил лысый у того, что
помоложе.
- Да вот, продавал я одно снадобье, для того чтобы счищать винный ка-
мень с зубов, - счищать-то оно, положим, счищает, но только и эмаль
вместе с ним сходит, - и задержался на один вечер дольше, чем следует; и
только-только собрался улизнуть, как повстречал вас на окраине города и
вы мне сказали, что за вами погоня, и попросили вам помочь. А я ответил,
что у меня тоже неприятности, и предложил удирать вместе. Вот и вся моя
история... А у вас что было?
- Я тут около недели проповедовал трезвость, и вес женщины мною нах-
валиться не могли - и старухи и молоденькие, - потому что пьяницам я та-
ки задал жару, могу вам сказать; я набирал каждый вечер долларов пять, а
то и шесть - по десять центов с носа, дети и негры бесплатно, - и дело у
меня шло все лучше да лучше, как вдруг вчера вечером кто-то пустил слух,
что я и сам потихоньку прикладываюсь к бутылочке. Один негр разбудил ме-
ня нынче утром и сказал, что здешний народ собирается потихоньку и скоро
они сюда явятся с собаками и лошадьми, дадут мне полчаса, чтобы я отошел
подальше, а там пустятся за мной в погоню; и если поймают, то вымажут в
дегте, обваляют в пуху и перьях и прокатят на шесте. Я не стал дожи-
даться завтрака - что-то аппетит пропал.
- Старина, - сказал молодой человек, - мы с вами, пожалуй, могли бы
объединиться и орудовать вместе... Как по-вашему?
- Я не прочь. А вы чем промышляете главным образом?
- По ремеслу я наборщик; случается, торгую патентованными лекарства-
ми, выступаю на сцене, - я, знаете ли, трагик; при случае занимаюсь вну-
шением мыслей, угадываю характер по руке, для разнообразия даю уроки пе-
ния и географии; бывает, и лекцию прочту, - да мало ли что еще! Берусь
за все, что ни подвернется, лишь бы не работать. А вы по какой части?
- В свое время я много занимался врачеванием. Исцелял возложением рук
паралич, раковые опухоли и прочее - это мне всего лучше удавалось; могу
недурно гадать, если разузнаю от кого-нибудь всю подноготную. Проповедую
тоже, обращаю в христианство; ну, и молитвенные собрания по моей части.
Довольно долго они оба молчали, потом молодой человек вздохнул и ска-
зал:
- Увы!
- Это вы насчет чего? - спросил лысый.
- Подумать только, что я довел себя до такой жизни и унизился до та-
кого общества! - И он принялся тереть уголок глаза тряпкой.
- Скажите, пожалуйста, чем же это общество для вас плохо? - спрашива-
ет лысый этак свысока и надувшись.
- Да, для меня оно достаточно хорошо, ничего другого я не заслужил,
кто виноват в том, что я пал так низко, когда стоял так высоко! Никто,
кроме меня самого. Я вас не виню, господа, вовсе нет; я никого не виню.
Я все это заслужил. Пусть равнодушный свет доконает меня; я знаю одно -
где-нибудь я найду себе могилу. Пускай свет довершит свое дело, пускай
отнимет у меня все - моих близких, мое достояние, все, все решительно,
но этого он отнять не сможет! Когда-нибудь я лягу в могилу, забуду обо
всем, и мое бедное, разбитое сердце наконец успокоится.
А сам все трет глаза тряпкой.
- А, подите вы с вашим разбитым сердцем! - говорит ему лысый. - Чего
вы нам тычете под нос ваше разбитое сердце? Мы-то тут при чем?
- Да, я знаю, что вы тут ни при чем. Я не виню вас, господа, я сам
так низко пал - да, сам довел себя до этого. Мне и следует страдать - по
справедливости следует, я вовсе не жалуюсь.
- Откуда же это вы так низко пали? Значит, было откуда падать?
- Вы мне не поверите... люди никогда мне не верят... но довольно об
этом... не стоит! Тайна моего рождения...
- Тайна вашего рождения? Это вы про что?
- Господа, - очень торжественно начал молодой, - я вам открою мою
тайну, я чувствую к вам доверие! По происхождению я - герцог!
Джим вытаращил глаза, услышав это; да и я, должно быть, тоже. А лысый
сказал:
- Да что вы! Быть не может!
- Да, да! Мой прадед, старший сын герцога Бриджуотерского, в конце
прошлого века бежал в Америку, чтобы дышать чистым воздухом свободы. Он
женился тут и умер, оставив единственного сына; и почти в то же время
умер его отец. Второй сын покойного герцога захватил титул и поместье, а
малолетний наследник остался в забвении. Я прямой потомок малолетнего
герцога, я законный герцог Бриджуотерский, но вот я здесь - одинокий,
лишенный сана, гонимый людьми, презираемый холодным светом, в рубище,
измученный, с разбитым сердцем, принужден якшаться с какими-то жуликами
на плоту!
Джиму стало очень его жалко, и мне тоже. Мы попробовали его утешить,
но он сказал, что это бесполезно, - утешить его невозможно; но если мы
согласны признать его за герцога, это будет для него всего дороже и от-
раднее. Мы сказали, что согласны, пусть только он нас научит, как это
сделать. Он сказал, что мы всегда должны обращаться к нему с поклоном и
называть его "ваша светлость", "милорд" или "ваша милость", но если даже
назовем его просто "Бриджуотер", он не обидится, потому что это титул, а
не фамилия; и кто-нибудь из нас должен подавать ему кушанье за обедом и
вообще оказывать разные услуги, какие потребуются.
Ну, все это было нетрудно, и мы согласились. За обедом Джим прислужи-
вал герцогу стоя и все время спрашивал: "Не хочет ли ваша светлость того
или другого?" - и всякий мог сразу заметить, что герцогу это очень нра-
вится.
Зато старик надулся - совсем перестал разговаривать, и заметно было,
что вся эта возня с герцогом ему очень не по вкусу. Видно было, что он
чем-то расстроен. Вот немного погодя, после обеда, он и говорит:
- Послушайте-ка, герцог, мне, конечно, вас очень жалко, но только не
вы один претерпели такие несчастья.
- Да?
- Да, не вы один. Не вас одного судьба жестоко низвергла с высоты.
- Увы!
- Да, не у вас одного имеется тайна рождения.
И старик тоже начинает рыдать, честное слово.
- Постойте! Что это вы?
- Герцог, можете вы сохранить мою тайну? - говорит старик, а сам все
рыдает.
- До самой смерти! - Герцог взял старика за руку, пожал ее и говорит:
- Расскажите же мне тайну вашей жизни!
- Ваша светлость, я покойный дофин!
Ну, уж тут мы оба с Джимом вытаращили глаза. А герцог говорит:
- Вы... кто вы такой?
- Да, мой друг, это истинная правда - вы видите перед собой несчаст-
ного, без вести пропавшего дофина Людовика Семнадцатого, сына Людовика
Шестнадцатого и Марии Антуанетты.
- Вы! В ваши-то годы! Да нет! Вы, верно, покойный Карл Великий, вам
самое меньшее лет шестьсот - семьсот.
- Все это от несчастий, герцог, все от несчастий! Несчастья породили
эти седые волосы и эту преждевременную плешь. Да, джентльмены, вы видите
перед собой законного короля Франции, в синей холстине и в нищете, изг-
нанника, страждущего и презираемого всеми!
И тут он разрыдался, да так, что мы с Джимом прямо не знали, что де-
лать, - до того нам было его жалко. Принялись было утешать его, как
раньше утешали герцога, но он сказал, что это ни к чему, одна только
смерть положит всему конец и успокоит его, хотя иногда ему все-таки де-
лается как-то легче, если с ним обращаются соответственно его сану: ста-
новятся перед ним на одно колено, называют "ваше величество", за столом
по дают ему первому и не садятся в его присутствии, пока он не позволит.
Ну вот мы с Джимом и начали звать его "величеством", подавали ему то
одно, то другое и не садились, пока он сам не велит. Это ему очень по-
могло - он скоро совсем развеселился и утешился.
Зато герцог обиделся так как видно, был не очень-то доволен таким
оборотом дела; но все-таки король обращался с ним подружески и даже
рассказал, что его папаша-король был очень хорошего мнения о прадедушке
герцога и вообще обо всех герцогах Бриджуотерских и часто приглашал их
во дворец; однако герцог долго еще дулся, пока наконец король не сказал
ему:
- Похоже, что нам с вами долго придется просидеть на этом плоту, гер-
цог, так что какой вам смысл обижаться? Только хуже будет. Я ведь не ви-
новат, что не родился герцогом, и вы не виноваты, что не родились коро-
лем, - зачем же расстраиваться? Надо всегда пользоваться случаем и уст-
раиваться получше - вот я про что говорю, такое у меня правило. Неплохо,
что мы с вами сюда попали, - еды тут много, жизнь привольная. Будет вам,
герцог, давайте вашу руку, и помиримся!
Герцог пожал ему руку, и мы с Джимом очень этому обрадовались. Вся
неловкость сразу пропала, и нам стало гораздо легче, потому что нет ни-
чего хуже, как ссориться на плоту; самое главное, когда плывешь на пло-
ту, - это чтобы все были довольны, не ссорились и не злились друг на
друга.
Я довольно скоро сообразил, что эти бродяги никакие но герцог и не
король, а просто-напросто обманщики и мошенники самого последнего разбо-
ра. Но только я ничего им не сказал, даже и виду не подал, а помалкивал,
и все. Это всего лучше - так и врагов не наживешь, и в беду не попадешь.
Хотят, чтобы мы их звали королями и герцогами, ну и пускай себе, лишь бы
между собой не ссорились; даже и Джиму говорить про это не стоило, так
что я ему ничего и не сказал.
Если я не научился от отца ничему хорошему, зато научился ладить с
такими, как он: самое разумное - это не мешать им, пускай делают, что
хотят.
Они стали нам задавать разные вопросы - все допытывались, для чего мы
так укрыли плот и почему стоим днем, вместо того чтобы плыть дальше, -
может, Джим беглый? Я им сказал:
- Господь с вами! Да разве беглый негр побежит на Юг?
Они согласились, что но побежит. Мне надо было как-нибудь вывер-
нуться, и я начал рассказывать:
- Мои родные жили в округе Пайк, в штате Миссури, там я и родился,
только все они умерли, кроме меня, папаши и брата Айка. Папаша решил все
бросить и переехать на житье к дяде Бену; у него маленькая ферма в соро-
ка четырех милях ниже Нового Орлеана. Папаша совсем обеднел, и долгов у
него тоже было порядком, так что, когда он окончательно со всеми рассчи-
тался, у него осталось всего-навсего шестнадцать долларов да наш негр
Джим. С такими деньгами никак нельзя было доехать за тысячу четыреста
миль, хотя бы и третьим классом. Ну, а когда река поднялась, папаше
вдруг повезло: он поймал этот самый плот, и мы решили добраться на нем
до Орлеана. Только папашино счастье недолго продержалось - ночью пароход
наскочил на передний конец плота, и мы все попрыгали в воду и нырнули
под колеса; мы-то с Джимом ничего - выплыли, а пьяный папаша и братец
Айк, которому было всего четыре года, - они оба так и потонули. Ну, сле-
дующие дня два у нас было много хлопот, потому что всякие люди подплыва-
ли к нам в лодках и хотели забрать у меня Джима, говорили, что он, долж-
но быть, беглый негр. Теперь мы днем все больше стоим, а ночью нас никто
не трогает.
Герцог сказал:
- Предоставьте это мне - я найду какой-нибудь способ, чтобы нам плыть
днем, если понадобится. Я все обдумаю и решу, как это устроить. На се-
годня пускай все останется так, как есть: мы, разумеется, не собираемся
плыть днем мимо города - нам от этого может не поздоровиться.
К вечеру нахмурилось: похоже было, что собирается дождь; зарницы то и
дело вспыхивали на краю неба, и листья затрепетали - сразу было видно,
что идет гроза. Герцог и король отправились с ревизией в шалаш - погля-
деть, какие у нас там постели. У меня был соломенный тюфяк - лучше, чем
у Джима; он спал на маисовом, а в маисовом тюфяке всегда попадаются ко-
