черыжки и больно колют бока, а когда перевертываешься, то маисовая соло-
ма шуршит, словно катаешься по куче сухих листьев, и шум такой, что по-
неволе просыпаешься. Так вот, герцог решил, что он возьмет себе мой тю-
фяк, но король ему не позволил. Он заметил:
- Мне кажется, вы бы сами должны были понять, что мой сан выше и по-
тому мне не подобает спать на маисовом тюфяке. Ваша светлость возьмет
себе маисовый тюфяк.
Мы с Джимом опять было испугались, думали - вдруг они снова поссорят-
ся, и очень обрадовались, когда герцог сказал:
- Моя судьба быть втоптанным в грязь железной пятой деспотизма. Нес-
частья сокрушили мой некогда гордый дух: я уступаю и покоряюсь - таков
мой жребий. Я один на всем свете обречен страдать; что ж, я и это пере-
несу.
Мы двинулись в путь, как только совсем стемнело. Король велел нам
держаться поближе к середине реки и не зажигать фонаря, пока мы не проп-
лывем мимо города. Скоро мы завидели маленькую кучку огней - это и был
город - ив темноте благополучно проскользнули мимо него. Проплыв еще три
четверти мили, мы вывесили наш сигнальный фонарь, а часам к десяти под-
нялся ветер, полил дождь, загремел гром, и молния засверкала вовсю; а
король велел нам обоим стоять на вахте, пока гроза не пройдет. Потом они
с герцогом забрались в шалаш и улеглись спать. Я должен был сторожить
после полуночи, только я все равно не лег бы, даже если бы у меня была
постель, потому что не каждый день приходится видеть такую грозу.
Господи, как бушевал ветер! И каждую секунду или две вспыхивала такая
молния, что становились видны белые гребешки волн на полмили кругом, и
острова - словно пыльные сквозь сетку дождя, и деревья, которые гнулись
от ветра; а потом как трахнет - бум! бум! бах! тра-та-та-та-та! - гром
ударит, раскатится и затихнет, а потом - р-раз! - опять вспыхнет молния,
и опять удар грома. Меня несколько раз чуть не смыло волной с плота, но
я разделся догола, и теперь мне все было нипочем. Насчет коряг нам бес-
покоиться тоже не приходилось: молния то и дело сверкала и освещала все
кругом, так что коряги нам довольно хорошо были видны, и мы всегда успе-
вали повернуть плот в ту или другую сторону и обойти их.
У меня, видите ли, была ночная вахта, но только к этому времени мне
здорово захотелось спать, и Джим сказал, что посторожит за меня первую
половину ночи; на этот счет он всегда был молодец, говорить нечего. Я
заполз в шалаш, но герцог с королем так развалились и раскинули ноги,
что мне некуда было деваться; я лег перед шалашом, - на дождь я не обра-
щал никакого внимания, потому что было тепло и волны теперь были уже не
такие высокие. Часов около двух, однако, опять поднялось волнение, и
Джим хотел было меня разбудить, а потом передумал; ему показалось, что
волны стали ниже и беды от них не будет; но он ошибся, потому что вдруг
нахлынула высоченная волна и смыла меня за борт. Джим чуть не помер со
смеху. Уж очень он был смешливый, другого такого негра я в жизни не ви-
дывал.
Я стал на вахту, а Джим улегся и захрапел; скоро гроза совсем прошла,
и как только в домиках на берегу зажегся первый огонек, я разбудил Джи-
ма, и мы с ним ввели плот в укромное место на дневную стоянку.
После завтрака король достал старую, замызганную колоду карт, и они с
герцогом уселись играть в покер по пяти центов за партию. А когда им на-
доело играть, они принялись "составлять план кампании", как это у них
называлось. Герцог порылся в своем саквояже, вытащил целую кипу ма-
леньких печатных афиш и стал читать нам вслух. В одной афише говорилось,
что "знаменитый доктор Арман де Монтальбан из Парижа прочтет лекцию "О
науке френологии" - там-то и там-то, такого числа, такого-то месяца,
вход десять центов, - и будет "составлять определения характера за двад-
цать пять центов с человека". Герцог сказал, что он и есть этот самый
доктор. В другой афише он именовался "всемирно известным трагиком, ис-
полнителем шекспировских пьес, Гарриком Младшим из лондонского театра
"Друри-Лейн". В овальных афишах он под другими фамилиями тоже проделывал
разные удивительные вещи: например, отыскивал воду и золото с помощью
орехового прута, снимал заклятия и так далее. В конце концов он сказал:
А все-таки трагическая муза мне всего милей. Вам не годилось высту-
пать на сцене, ваше величество?
- Нет, - говорит король.
- Ну, так придется, ваше бывшее величество, и не дальше чем через три
дня, - говорит герцог. - В первом же подходящем городе мы снимем зал и
представим поединок из "Ричарда Третьего" и сцену на балконе из "Ромео и
Джульетты". Как вам это нравится?
- Я конечно, стою за всякое прибыльное дело, но только, знаете ли, я
ведь ничего не смыслю в актерской игре, да и видеть актеров мне почти не
приходилось. Когда мой папа приглашал их во дворец, я был еще совсем
мальчишкой. А вы думаете, вам удастся меня научить?
- Еще бы! Это легче легкого.
- Ну, тогда ладно. У меня давно уже руки чешутся - хочется попробо-
вать что-нибудь новенькое. Давайте сейчас же и начнем.
Тут герцог рассказал ему все, что полагается: кто такой был Ромео и
кто такая Джульетта, и прибавил, что сам он привык играть Ромео, так что
королю придется быть Джульеттой.
- Так ведь если Джульетта совсем молоденькая, не покажется ли все-та-
ки странно, что у нее такая лысина и седые баки?
- Ну что вы! Не беспокойтесь - этим деревенским олухам и в голову не
придет усомниться. А потом, вы же будете в костюме, это совсем другое
дело: Джульетта на балконе, вышла перед сном полюбоваться на луну, она в
ночной рубашке и чепчике с оборками. А вот костюмы для этих ролей.
Он вытащил два-три костюма из занавесочного ситца и сказал, что это
средневековые доспехи для Ричарда Третьего и его противника, и еще длин-
ную ночную рубашку из белого коленкора и чепец с оборками. Король успо-
коился. Тогда герцог достал свою книжку и начал читать роли самым внуши-
тельным и торжественным голосом; расхаживая по плоту, он показывал, как
это надо играть; потом отдал королю книжку и велел ему выучить роль наи-
зусть.
Милями тремя ниже излучины стоял какой-то маленький городишко, и пос-
ле обеда герцог сказал, что он придумал одну штуку и теперь мы можем
плыть и днем, нисколько не опасаясь за Джима; надо только съездить в го-
род и все подготовить. Король решил тоже поехать и посмотреть, не под-
вернется ли чтонибудь подходящее. У нас вышел весь кофе, поэтому Джим
сказал, чтоб и я поехал с ними и купил.
Когда мы добрались до города, там все словно вымерло. На улицах было
пусто и совсем тихо, будто в воскресенье. Мы разыскали где-то на задвор-
ках больного негра, который грелся на солнышке, и узнали от него, что
весь город, кроме больных да старых и малых, отправился за две мили в
лес, на молитвенное собрание. Король спросил, как туда пройти, и сказал,
что постарается выколотить из этого молитвенного собрания все, что мож-
но, и мне тоже позволил пойти с ним.
Герцог сказал, что ему нужно в типографию. Мы ее скоро нашли в ма-
леньком помещении над плотничьей мастерской; все плотники и наборщики
ушли на молитвенное собрание и даже двери не заперли.
Помещение было грязное, заваленное всяким хламом, на стенах везде бы-
ли чернильные пятна и объявления насчет беглых негров и продажных лоша-
дей. Герцог снял пиджак и сказал, что больше ему ничего не нужно. Тогда
мы с королем отправились на молитвенное собрание.
Мы попали туда часа через полтора, мокрые хоть выжми, потому что день
был ужасно жаркий. Там собралось не меньше тысячи человек со всей окру-
ги, многие приехали миль за двадцать.
В лесу было полным-полно лошадей, запряженных в повозки и привязанных
где придется; они жевали овес из кормушек и били копытами, отгоняя мух.
Под навесами, сооруженными из кольев и покрытыми зелеными ветвями, про-
давались имбирные пряники, лимонад, целые горы арбузов, молодой кукурузы
и прочей зелени.
Проповеди слушали под такими же навесами, только они были побольше и
битком набиты народом. Скамейки там были сколочены из горбылей, с ниж-
ней, круглой, стороны в них провертели дыры и вбили туда палки вместо
ножек. Спинок у скамей не было. Для проповедников под каждым навесом
устроили высокий помост.
Женщины были в соломенных шляпках, некоторые - в полушерстяных
платьях, другие - в бумажных, а кто помоложе - в ситцевых. Кое-кто из
молодых людей пришел босиком, а ребятишки бегали в одних холщовых рубаш-
ках. Старухи вязали, молодежь потихоньку перемигивалась.
Под первым навесом, к которому мы подошли, проповедник читал молитву.
Прочтет две строчки, и все подхватят их хором, и выходило очень торжест-
венно - сколько было народу и все пели с таким воодушевлением; потом
проповедник прочтет следующие две строчки, а хор их повторит, и так да-
лее. Молящиеся воодушевлялись все больше и больше и пели все громче и
громче, и под конец некоторые застонали, а другие завопили. Тут пропо-
ведник начал проповедовать, и тоже не как-нибудь, а с увлечением: снача-
ла перегнулся на одну сторону помоста, потом на другую, потом наклонился
вперед, двигая руками и всем туловищем и выкрикивая каждое слово во все
горло. Время от времени он поднимал кверху раскрытую Библию и повертывал
ее то в одну сторону, то в другую, выкрикивая: "Вот медный змий в пусты-
не! Воззрите на него и исцелитесь!" И все откликались: "Слава тебе, бо-
же! А-а-минь!"
Потом он стал проповедовать дальше, а слушатели кто рыдал, кто пла-
кал, кто восклицал "аминь".
- Придите на скамью, кающиеся! Придите, омраченные духом! (Аминь!)
Придите, больные и страждущие! (Аминь!) Придите, хромые, слепые и увеч-
ные! (Аминь!) Придите, нуждающиеся и обремененные, погрязшие в стыде!
(А-аминь!) Придите, все усталые, измученные и обиженные! Придите, падшие
духом! Придите, сокрушенные сердцем! Придите в рубище, не омытые от гре-
ха! Хлынули воды очищения! Врата райские открылись перед вами! Войдите в
них и успокойтесь! (А-аминь! Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе!)
И так далее.
Из-за криков и рыданий уже нельзя было разобрать, что говорит пропо-
ведник. То там, то здесь люди поднимались со своих мест и изо всех сил
старались пробиться к скамье кающихся, заливаясь слезами; а когда все
кающиеся собрались к передним скамейкам, они начали петь, выкликать и
бросаться плашмя на солому, как полоумные.
Не успел я опомниться, как король тоже присоединился к кающимся и
кричал громче всех, а потом полез на помост. Проповедник попросил его
поговорить с народом, и король изъявил согласие. Он рассказал, что был
пиратом, тридцать лет был пиратом и плавал в Индийском океане, но этой
весной большую часть его шайки перебили в стычке, вот он и приехал на
родину набрать новых людей, да, слава богу, его обокрали вчера ночью и
высадили с парохода без единого цента в кармане, и он очень этому рад;
лучше этого с ним ничего не могло случиться, потому что он стал теперь
новым человеком и счастлив первый раз в жизни. Как он ни беден, он пос-
тарается опять добраться до Индийского океана и всю свою жизнь положит
на то, чтобы обращать пиратов на путь истины; ему это легче, чем ко-
му-либо другому, потому что все пиратские шайки на Индийском океане он
знает наперечет; и хотя без денег он доберется туда не скоро, все же он
туда попадет непременно и каждый раз, обратив пирата, будет говорить:
"Не благодарите меня, я этого не заслужил, все это сделали добрые жители
Поквилла, братья и благодетели рода человеческого, и их добрый проповед-
ник, верный друг всякого пирата".
И тут он залился слезами, а вместе с ним заплакали и все прочие. По-
том кто-то крикнул:
- Устроим для него сбор, устроим сбор!
Человек десять сорвались было с места, но кто-то сказал:
- Пускай он сам обойдет всех со шляпой!
