- Молодежь, Додд, молодежь. Цветущая, самодовольная молодежь. Пакость
невообразимая. И подумать, что мы сами были такими! И как это Сирон не
выгонял нас с позором из своего заведения!
- Ну, может, мы были не так уж плохи, - попробовал я возразить.
- Не буду разбивать ваши иллюзии, - ответил Стеннис, - но должен ска-
зать, что единственная терпимая личность здесь - это один англичанин.
Его последние слова напомнили мне о цели, ради которой я сюда приехал
и о которой эта приятная встреча заставила меня забыть.
- А кто он? - спросил я. - Расскажите.
- Терпимая личность? - переспросил он. - Ну, очень приятный человек.
Довольно замкнутый, скучноватый и вежливый, но очень-очень приятный. И к
тому же он истый британец, простодушный британец. Боюсь, это будет
действовать на ваши заатлантические нервы. Хотя, впрочем, вы должны от-
лично поладить. Он большой поклонник одной из (простите меня!) самых
неприятных черт вашей великой республики. Он выписывает и внимательно
прочитывает множество американских газет. Я же вас предупредил, что он
человек простодушный.
- А какие именно газеты? - воскликнул я.
- Выходящие в Сан-Франциско, - ответил Стеннис. - Дважды в неделю он
получает их целую кипу и прочитывает от первой до последней строчки. Это
одна из его слабостей. А другой его недостаток - сказочное богатство. Он
снял прежнюю мастерскую Массона - помните, на перекрестке? - обставил
ее, не считаясь ни с какими расходами, и живет там, окруженный тонкими
винами и предметами искусства. Когда современная молодежь отправляется в
Пещеру Разбойников варить пунш - они ведь проделывают все, что проделы-
вали мы, отвратительные обезьяны (я прежде никогда не замечал, до чего
сильна в человеке склонность следовать установившимся традициям)... -
так вот, когда они отправляются в Пещеру Разбойников, этот Мэдден отп-
равляется туда же с корзиной шампанского. Я попробовал объяснить ему,
что он совершает ошибку и что пунш гораздо вкуснее, но он считает, что,
с точки зрения этих молодчиков, шампанское куда шикарнее, и, наверное,
так оно и есть. Он человек очень добрый, очень меланхоличный и довольно
беспомощный. Ах да, у него есть еще третья слабость, о которой я чуть не
забыл. Он малюет. Он никогда не учился живописи. Ему уже за тридцать
лет, и все-таки он пишет картины.
- Ну и как? - спросил я.
- Весьма неплохо, мне кажется, - ответил Стеннис. - Это-то и неприят-
но. Судите сами. Вот одна из них.
Я оглянулся. Я хорошо помнил эту комнату еще с прежних времен: столы,
расставленные в форме буквы "П", большой буфет, разбитый рояль и картины
на стенах. Среди них были мои старые знакомые: "Ромео и Джульетта", "Вид
Антверпена с реки", "Корабли в замерзшей гавани" и огромный охотник,
трубящий в огромный рог, - но к ним прибавилось несколько новых - дары
следовавших за нами поколений художников - совершенно такие же в смысле
качества. На одну-то из этих последних и указывал Стеннис. Выполнена она
была чрезвычайно неровно, некоторые места поражали удачным колоритом,
другие были более чем посредственны. Однако мое внимание привлек сам
пейзаж, а не искусство его воплощения. На первом плане тянулась полоса
кустарника и песка, усеянного обломками. За ней простиралась многоцвет-
ная лагуна, окруженная белой стеной прибоя. Дальше виднелась синяя поло-
са океана. На небе не было ни облачка, и я словно услышал грохот валов,
разбивающихся о риф, ибо передо мной был остров Мидуэй, изображенный с
того самого места, где я в первый раз сошел на сушу с капитаном и где я
побывал вторично в день нашего отплытия. Я несколько минут рассматривал
картину, и вдруг мое внимание привлекло пятнышко на линии горизонта.
Всмотревшись внимательнее, я понял, что это дымок парохода.
- Да, - заметил я, обращаясь к Стеннису, - в картине что-то есть. А
какое место на ней изображено?
- Так, фантазия, - ответил он. - Вот это мне и нравится. У
большинства современных художников фантазии не больше, чем у гусеницы.
- Вы говорите, его фамилия Мэдден? - продолжал я свои расспросы.
- Да, - ответил Стеннис.
- А он много путешествовал?
- Не имею ни малейшего представления. Я уже говорил, он человек замк-
нутый. Он чаще всего молчит, курит, посмеивается чужим шуткам, а иногда
и сам пробует шутить. Но интересным собеседником его не назовешь. Нет, -
добавил Стеннис, - он вам все-таки не понравится, Додд. Вы не любите
скучных собутыльников.
- У него большие золотистые усы, похожие на слоновьи клыки? - спросил
я, вспоминая фотографию Годдедааля.
- Конечно, нет. С чего вы это взяли?
- А он пишет много писем? - продолжал я.
- Не знаю, - ответил Стеннис. - Что это на вас нашло? Я прежде никог-
да не замечал в вас такого любопытства.
- Дело в том, что я, кажется, знаком с этим человеком, - ответил я. -
Кажется, он именно тот, кого я ищу.
К гостинице подъехал экипаж, заказанный Стеннисом, и мы распрощались.
До обеда я бродил по полям. Мне никого не хотелось видеть, и я пытал-
ся разобраться во множестве одолевавших меня чувств. Очень скоро мне
предстояла встреча с человеком, чей голос я когда-то слышал, кто в тече-
ние стольких дней наполнял мою жизнь интересом и тревогой, о ком я думал
столько бессонных ночей. Еще немного - и я наконец узнаю тайну подмены
корабельной команды.
Солнце начало клониться к западу, но с каждой минутой, которая приб-
лижала нашу встречу, я все больше терял мужество. Я шел так медленно,
что, когда вошел в обеденный зал, все постояльцы уже сидели за столом и
в комнате стоял оглушительный многоголосый говор. Я сел на свободное
место и вскоре обнаружил, что напротив меня сидит Мэдден. Это был высо-
кий, хорошо сложенный человек с серебряными нитями в темных волосах. Ка-
рие глаза смотрели ласково, добродушная улыбка открывала превосходные
зубы. Одежда, голос, манеры выдавали в нем англичанина, выделяя его сре-
ди всех, сидевших за этим столом. В то же время он, по-видимому,
чувствовал себя здесь как дома и пользовался несомненной симпатией шум-
ной молодежи, которая его окружала. У него был странный серебристый сме-
шок, звучавший как-то нервно и плохо вязавшийся с его высокой фигурой и
мужественным, грустным лицом. Весь обед этот смешок раздавался постоян-
но, точно звон треугольника в каком-нибудь произведении новейших фран-
цузских композиторов; Мэдден, казалось, поддерживал общее веселье не
столько шутками, сколько сочувственной манерой держаться. Казалось, он
принимает участие в застольных развлечениях не потому, что у него хоро-
шее настроение, а потому, что, по доброте душевной, не любит мешать удо-
вольствию других, Такую же грустную улыбчивость и умение стушевываться я
замечал у отставных военных.
Я боялся глядеть на него, так как мой взгляд мог выдать снедавшее ме-
ня волнение; однако судьба была на моей стороне, и не успели еще убрать
со стола суп как мы познакомились самым естественным образом Я отхлебнул
глоток местного вина, вкус которого давно уже успел забыть, и, не удер-
жавшись, воскликнул:
- Фу, какая гадость!
- Не правда ли? - заметил Мэдден и добавил: - Разрешите налить вам
моего вина. Здесь его называю! "шамбертэн", хотя это вовсе не шамбертэн,
но пить его можно, чего не скажешь обо всех остальных напитках которые
тут подаются.
Я принял его предложение - я был рад любому предлогу завязать с ним
знакомство.
- Ваша фамилия, кажется, Мэдден? - сказал я. - Мне рассказывал о вас
мой старый приятель Стеннис. Я еще застал его здесь сегодня утром.
- Очень жаль, что он уехал, - заметил он. - Среди этой молодежи я
чувствую себя настоящим дедушкой
- Моя фамилия Додд, - продолжал я.
- Я знаю, - ответил он, - мне сказала мадам Сирон.
- Я довольно долго жил в Сан-Франциско, - пояснил я.
- Компаньон фирмы "Пинкертон и Додд", если не ошибаюсь? - сказал он.
- Именно, - ответил я.
Мы не смотрели друг на друга, но я заметил, что он нервно катает
хлебные шарики.
- Мне нравится эта ваша картина, - сказал я. - Передний план тяжело-
ват, зато лагуна сделана превосходно.
- Кому же это знать, как не вам, - сказал он.
- Да, - ответил я, - я могу судить достаточно точно... об этой карти-
не.
Наступило долгое молчание.
- Вы, кажется, знаете некоего Бэллерса? - начал он.
- Так, значит, - воскликнул я, - вы получили письмо от доктора Эрк-
варта?
- Сегодня утром, - ответил он.
- Ну, Бэллерс может и подождать, - сказал я. - Это длинная история и
довольно глупая, но, мне кажется, нам есть о чем поговорить друг с дру-
гом. Но не лучше ли отложить разговор, пока мы не останемся одни?
- Вы правы, - ответил он. - Конечно, этим юнцам не до нас, но нам бу-
дет удобнее у меня в мастерской. Ваше здоровье, Додд!
И мы чокнулись с ним через стол.
Вот так странно состоялось наше, знакомство в компании тридцати с
лишним художников и напудренных дам в халатах - великан Сирон передавал
тарелки над нашими головами, а его шумные сыновья вбегали с новыми блю-
дами.
- Еще один вопрос, - сказал я. - Вы узнали мой голос?
- Ваш голос? - повторил он удивленно. - А как я мог его узнать? Я ни-
когда его не слышал. Мы ведь с вами не встречались?
- И все же до этой нашей встречи мы с вами один раз разговаривали, -
сказал я. - Я задал вам вопрос, на который вы не ответили и который я с
тех пор по очень веским причинам неоднократно задавал сам себе.
- Так, значит, тогда звонили мне вы? - воскликнул он, вдруг бледнея.
Я кивнул.
- И вам, - продолжал он, - я обязан своими бессонными ночами? Эти
раздавшиеся в трубке тихие слова с тех пор свистели у меня в ушах, как
ветер в замочной скважине. Кто это мог быть? Что это могло означать? Мне
кажется, они причинили мне больше терзаний, чем... - Он умолк и нахму-
рился. - Хотя терзаться я должен был бы совсем из-за другого, - добавил
он и медленно допил свое вино.
- Видимо, мы оба были обречены судьбой сводить друг друга с ума за-
гадками. Иной раз мне казалось, что у меня вот-вот голова расколется.
Картью испустил свой странный смешок.
- Однако есть люди, которым пришлось хуже, чем нам, - заметил он, -
они и вовсе ничего не понимают.
- Кто это? - спросил я.
- Судовладельцы, - ответил он.
- Ну конечно же! - воскликнул я. - Мне это и в голову не приходило.
Как же они это объяснили?
- Никак, - ответил Картью. - Случившееся объяснению не поддавалось.
Они все были люди небогатые, организовавшие небольшой синдикат. Один из
них теперь ездит в карете, и о нем говорят, что он превосходный делец и
еще станет финансовым воротилой. Другой на полученную прибыль купил себе
небольшую виллу. Но все они совсем сбиты с толку и, когда встречаются,
боятся смотреть друг другу в глаза, как авгуры.
Как только обед кончился, Картью повел меня к себе. Старую мастерскую
Массона совсем нельзя было узнать. На стенах висели гобелены, несколько
хороших гравюр, а также изумительные картины, принадлежавшие кисти Рус-
со, Коро, Уистлера и даже Тициана. В комнате стояли удобные английские
кресла, несколько американских качалок и дорогой письменный стол. На бу-
фете выстроились бутылки и сифон с содовой водой, а в углу за портьерой
я увидел раскладную кровать и большую ванну. Такая комната в Барбизоне
поражала пришельца не меньше, чем чудеса пещеры графа Монте-Кристо.
- Ну, - сказал мой хозяин, - здесь нам никто не помешает. Садитесь и,
если вам не трудно, расскажите мне всю вашу историю.
Я выполнил его просьбу, начав с того дня, когда Джим показал мне за-
метку в "Дейли Оксидентел", и закончив эпизодом с марками и почтовым
штампом Шайи.
Мой рассказ занял много времени, а Картью к тому же перебивал меня,
расспрашивая о подробностях. Словом, прежде чем я кончил, большие часы в
