этого величия скоро останется только смутное воспоминание.
Как странно, что столь важные дела, столь древний замок и столь знат-
ный и бесцветный род могли пойти прахом и дальнейшая их судьба зависела
от находчивости, осторожности и хитрости бывшего студента Латинского
квартала!
Чтобы помешать их гибели, я должен узнать адрес, как узнал его Бэл-
лерс.
"Случайность или хитрость, хитрость или случайность", - продолжал я
твердить про себя, когда возвращался в деревушку по большой аллее, иног-
да оглядываясь на кирпичный фасад и озаренные солнцем окна дома. Но как
подчинить себе случайность? Какую придумать хитрость?
Размышляя над этим, я незаметно дошел до дверей деревенской гостиницы
и там, согласно моему обычаю со всеми поддерживать хорошие, отношения,
немедленно прогнал свою задумчивость и вежливо принял приглашение пообе-
дать с хозяином в малом зале. Я был единственным постояльцем гостиницы.
И вот я сел за стол с мистером Хиггсом, бывшим дворецким, миссис Хиггс,
бывшей горничнбй, и мисс Агнес Хиггс, их лохматой маленькой дочкой, на
которую не возлагал никаких надежд (но, как показали дальнейшие события,
ошибся). Разговор шел только о господском доме и о господах. Мм успели
отведать ростбифа, йоркширского пудинга, сладкого пирога и сыра, а эта
тема по-прежнему оставалась неиссякаемой. Я узнал множество сведений о
четырех поколениях Картью, но ни одно из этих сведений меня не заинтере-
совало. И, только когда мистер Генри уже погиб во время охоты, когда я
выслушал подробнейшее описание его смерти и торжественных похорон, на
которых присутствовали чуть ли не все жители погруженного в скорбь
графства, мне наконец удалось вывести на сцену моего близкого друга -
мистера Норриса. При упоминании этого имени бывший дворецкий заговорил
дипломатическим тоном, а бывшая горничная - нежным. Насколько я мог по-
нять, мистер Норрис Нартью был единственным представителем этого бесц-
ветного рода, который совершал хоть какиенибудь достойные упоминания
поступки. Но, к сожалению, все они сводились к тому, что он вел беспут-
ную жизнь, вызывавшую сожаление у тех, кто его любил. На свое несчастье,
он был вылитым портретом достопочтенного Бейли, одного из светочей этого
ничем не примечательного семейства, и поэтому чуть ли не с колыбели ему
предсказывали блестящую карьеру. Однако едва он вышел из пеленок, как
выяснилось, что он недостоин носить имя Картью: он выказывал несомненный
вкус к низменным удовольствиям и скверному обществу - ему еще не было
одиннадцати лет, когда он уже отправлялся собирать птичьи яйца вместе с
младшим грумом, а когда ему исполнилось двадцать, то, не заботясь о дос-
тоинстве своей семьи, он начал все чаще отправляться в длинные пешие
прогулки, делая зарисовки пейзажей и панибратствуя с завсегдатаями при-
дорожных гостиниц.
Мне сообщили, что он начисто лишен гордости, что он готов сесть за
стол с кем угодно - последнее было сказано таким тоном, который ясно да-
вал мне понять, что своим знакомством с мистером Норрисом я был обязан
именно этой его прискорбной неразборчивости.
К несчастью, мистер Норрис был не только эксцентричен, но и любил
кутнуть. В университете он прославился двоими долгами, а затем был иск-
лючен из него за какую-то весьма вольную проделку.
- Он всегда был большой шутник, - заметила миссис Хиггс.
- Да уж! - согласился ее супруг.
Однако настоящие неприятности начались после того, как он поступил на
дипломатическую службу.
- Он просто как с цепи сорвался, - сказал бывший дворецкий, мрачно
смакуя эту мысль.
- Он наделал бог знает каких долгов, - сказала бывшая горничная, - и
при всем при том такого прекрасного молодого человека поискать.
- Когда мистер Картью узнал обо всем, началось бог весть что, - про-
должал мистер Хиггс. - Я так все помню, словно это случилось вчера. Ког-
да ее милость вышла из столовой, хозяин позвонил. Я пошел туда сам, ду-
мая, что надо подавать кофе, и вдруг вижу: мистер Картью стоит у стола.
"Хиггс, - говорит он, тыкая тростью (у него как раз разыгралась подаг-
ра), - прикажите немедленно заложить двуколку для этого господина, кото-
рый опозорил себя". А мистер Норрис ничего не сказал. Он сидел, опустив
голову, будто рассматривал узор на тарелке. А я так удивился, что еле на
ногах устоял, - закончил мистер Хиггс.
- Он совершил что-то очень скверное? - спросил я.
- Ничего подобного, мистер Додели! - вскричала хозяйка (таков был ее
вариант моей фамилии). - Бедняжка за всю свою жизнь ничего по-настоящему
скверного не делал. С ним поступили несправедливо. Потому что он не был
любимчиком.
- Миссис Хиггс, миссис Хиггс! - предостерегающе воскликнул дворецкий.
- Ну, и что тут такого? - возразила его супруга, встряхивая кудряшка-
ми. - Об этом всем в доме было известно, мистер Хиггс!
Выслушивая все эти факты и мнения, я отнюдь не забывал о семилетней
дочери дома. Она была не очень привлекательна, но, к счастью, уже дос-
тигла корыстного семилетнего возраста, когда - монета в полкроны кажется
больше блюдечка и редкостнейшей диковинкой. Я быстро снискал ее благово-
ление, опустив в копилку шиллинг и подарив ей золотой американский дол-
лар, который оказался у меня в кармане. Она объявила, что я очень хоро-
ший дяденька, и получила нагоняй от своего папеньки за то, что начала
проводить сравнение между мной и своим родным дядей Уильямом, весьма для
последнего нелестное.
Едва мы кончили обедать, как мисс Агнес вскарабкалась ко мне на коле-
ни вместе с альбомом марок - подарком дяди Уильяма. Надо сказать, я тер-
петь не могу старые марки, но, решив, что в этот день я, видимо, обречен
любоваться всякими достопримечательностями, подавил зевок и принялся
прилежно рассматривать предложенную моему вниманию коллекцию. Я думаю,
что ее начал сам дядя Уильям, а потом ему надоело - альбом, к моему
большому изумлению, был почти весь заполнен. Я уныло разглядывал анг-
лийские марки, русские марки с красным сердцем, старинные неразборчивые
Турн-и-Таксис, давно вышедшие из употребления треугольные марки мыса
Доброй Надежды, марки Лебединой реки с лебедем и гвианские марки с па-
русным кораблем. Иногда я начинал клевать носом, и, вероятно, в одну из
этих минут, задремав, уронил альбом на пол, и из него высыпалось до-
вольно большое количество марок, предназначенных для обмена.
И тут, против всех ожиданий, мне на помощь пришла счастливая случай-
ность, на которую я уже перестал надеяться. Собирая рассыпавшиеся марки,
я с удивлением заметил среди них множество французских марок ценой в
пять су. Значит, кто-то регулярно присылает марки в
Столлбридж-ле-Картью, решил я. А вдруг это Норрис? На штампе одной из
марок я разобрал букву "Ш", на второй к ней прибавилась "а". Остальная
часть штампа была совершенно неразборчивой. Если вы вспомните, что наз-
вания четверти французских городов начинаются с "Шато", вы поймете, что
толк от моего открытия был невелик, и я немедленно присвоил марку, на
которой штамп был наиболее ясен, с тем чтобы показать ее на почте и
уточнить название города. Однако негодная девчонка заметила мой маневр.
- Ты гадкий дяденька, ты уклал мою малку! - закричала она и, прежде
чем я успел что-нибудь возразить, выхватила ее из моего кармана и зажала
в кулачке.
Я оказался в чрезвычайно ложном положении, и, наверное, миссис Хиггс
сжалилась надо мной, потому что она поспешила прийти мне на помощь. Если
мистера Додели интересуют марки, сказала она (скорее всего решив, что я
помешан на них), ему надо бы посмотреть альбом мистера Денмена. Мистер
Денмен собирает марки уже сорок лет, и, говорят, его коллекция стоит
больших денег.
- Агнес, - продолжала она, - будь хорошей девочкой, сбегай в замок,
скажи мистеру Денмену, что у нас в гостях настоящий знаток, и попроси
его прислать к нам с кем-нибудь свой альбом.
- И те марки, которые он хочет обменять, - добавил я, не растеряв-
шись. - У меня в бумажнике, кажется, есть кое-какие интересные экземпля-
ры, и, может быть, мы с ним поменяемся.
Полчаса спустя в гостиницу явился мистер Денмен собственной персоной,
неся под мышкой толстенный альбом.
- Ах, сэр! - вскричал он. - Когда я услышал, что вы филателист, я
бросил все дела! У меня есть поговорка, мистер Додели: те, кто коллекци-
онирует марки, всегда друзья.
Не знаю, насколько это наблюдение верно, но, во всяком случае, тот,
кто пытается выдать себя за филателиста, не имея для этого никаких осно-
ваний, попадает в трудное положение.
- А-а! Второй выпуск, - говорил я, быстро прочитав надпись рядом с
маркой. - Да, да, розовая... нет... я хотел сказать, палевая - самая ин-
тересная на этой странице. Хотя, как вы говорите, вот эта желтенькая -
настоящая редкость.
Мой обман, конечно, был бы открыт, если бы я из чувства самозащиты не
напоил мистера Денмена его любимым напитком - портвейном, настолько
прекрасным, что он, несомненно, не мог дозреть в погребе "Герба Картью",
а был перенесен туда под покровом ночи из подвалов господского дома.
Каждый раз, когда мне грозило разоблачение и особенно когда он задавал
какой-нибудь коварный вопрос, я торопился снова наполнить его стакан, и
к тому времени, когда мы дошли до марок, предназначенных для - обмена,
почтенный мистер Денмен был в таком состоянии, которое обезвреживает да-
же самого рьяного филателиста. Нет, он совсем не был пьян - по-моему,
для этого у него не хватало энергии и живости. Однако глаза его остекле-
нели, и, хотя он продолжал разглагольствовать, ему было решительно все
равно, слушаю я его или нет.
Среди марок мистера Денмена, предназначенных для обмена, как и среди
марок маленькой Агнес, можно было подметить ту же странность, а именно
избыток заурядных французских марок ценой в пять су. Я осторожно разло-
жил их перед собой и, подобрав все необходимые буквы, составил название
города, которое меня так интересовало: Шайи-ан-Бьер, городок вблизи Бар-
бизона, самое подходящее место для человека, который скрывается, самое
подходящее место для мистера Норриса, который совершал длинные экскур-
сии, рисуя пейзажи, самое подходящее место для Годдедааля, который забыл
на борту "Летящего по ветру" свой мастихин. Как странно, я кружил по
Англии с Бэллерсом, а человек, которого мы искали, все это время жил
там, куда влекли меня мои помыслы.
Я не знаю, показывал ли мистер Денмен свой альбом Бэллерсу и сумел ли
Бэллерс по стертому штампу разобрать то, что его интересовало, но теперь
это не имело значения. Я тоже узнал все, что мне было нужно.
Мой интерес к маркам испарился самым беззастенчивым образом, я немед-
ленно распрощался с удивленные Денменом и, приказав закладывать лошадь,
принялся изучать расписание поездов и пароходов.
ГЛАВА XXI
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Я добрался до Барбизона в два часа дня, когда улицы его кажутся вы-
мершими: все прилежные труженики уже где-то пишут свои эскизы, все без-
дельники уже отправились гулять в лес или около реки. Гостиница тоже бы-
ла пуста.
Однако я с большой радостью увидел в общем зале одного из моих преж-
них приятелей. Судя по его городскому костюму, он собирался уехать, и
действительно рядом с ним на полу лежал портплед.
- Стеннис! - воскликнул я. - Вот уж с кем не ожидал здесь встре-
титься!
- Еще немного - и мы бы не встретились, - ответил он. - Мы уже слиш-
ком стары, и для нас в Барбизоне нет места. Я пробыл здесь неделю, и
оказалось, что я никому не известен. Только Фараон узнал меня, ну и, ко-
нечно, супруги Сирон и бессмертный Бодмер.
- И никто не уцелел? - осведомился я.
- От нашей геологической эпохи? Никто, - ответил он. - Полное без-
людье, словно на развалинах древнего Вавилона.
- А какие кочевники разбивают теперь шатры среди руин? - спросил я.
