рога. И все же у него ни на секунду не появлялось желания отказаться от
своего намерения - нужда гналась за ним по пятам, голод (его старый зна-
комый) держал его за горло. Иной раз я не мог решить, презираю я его или
восхищаюсь этой робкой и героической готовностью совершить подлость. Об-
раз, возникший у меня после того, как он ко мне приходил, был вполне
справедлив. Меня действительно боднул ягненок. Человек, которого я сей-
час изучал, больше всего заслуживал названия взбунтовавшейся овцы.
Надо сказать, он прожил тяжелую жизнь. Он родился в штате Нью-Йорк;
его отец был фермером и, разорившись, отправился на Запад. Ростовщик-но-
тариус, который разорил этих бедняков, кажется, почувствовал в конце
концов некоторое раскаяние: выгнав отца на улицу, он предложил взять на
воспитание одного из сыновей, и ему отдали Гарри, пятого ребенка в семье
и к тому же очень болезненного. Мальчик начал помогать своему "благоде-
телю" в конторе, набрался кое-каких сведений, читал запоем, участвовал в
собраниях Христианского союза молодых людей и в юности мог послужить об-
разчиком для героя какого-нибудь нравоучительного рассказа.
Но, на беду, он влюбился в дочь своей квартирной хозяйки (он показал
мне ее фотографию, судя по которой она была высока, довольно красива,
вульгарна, глупа, зла и, как показали дальнейшие события, распутна).
Когда ей нечего было делать, она кокетничала с болезненным и робким
жильцом и всячески помыкала им, а он по уши влюбился в нее, мечтал о ней
днем и видел ее во сне ночью. Он весь отдавался работе, желая стать дос-
тойным своей возлюбленной, и даже превзошел своего "благодетеля" в крюч-
котворстве. Он стал старшим клерком и в тот же вечер сделал предложение,
но его только высмеяли. Однако не прошло и года, как "благодетель",
чувствуя приближение старости, взял его в компаньоны. Он снова предложил
своей красавице руку и сердце. На этот раз его предложение было принято.
Но не прошло и двух лет, как жена сбежала от него со щеголем-коммивояже-
ром, предоставив мужу расплачиваться с ее долгами. Судя по всему, именно
долги, а вовсе не чары коммивояжера побудили ее бросить мужа, который к
тому же ей надоел. Коммивояжер был для нее только средством. Бэллерс не
выдержал такого удара. Его компаньон к тому времени уже умер, и он дол-
жен был один вести дело, а на это у него не было сил. Долги жены съели
весь его капитал, он обанкротился и с тех пор переезжал из города в го-
род, берясь за все более и более сомнительные дела. Следует помнить, что
его учителем был ростовщикнотариус в маленьком городке и что он привык
смотреть на темные сделки как на основу всякой коммерции; не удиви-
тельно, что в омуте больших городов он окончательно пошел ко дну.
- Вам что-нибудь известно о дальнейшей судьбе вашей жены? - спросил
я.
Он смутился.
- Боюсь, вы будете дурно обо мне думать, - сказал он.
- Вы помирились? - спросил я.
- Нет, сэр, настолько-то я себя уважаю, - ответил он. - И, во всяком
случае, она сама этого не пожелала бы. Кажется, она питает ко мне глубо-
кую неприязнь, хотя я всегда старался быть хорошим мужем.
- Так, значит, вы все-таки поддерживаете с ней какие-то отношения? -
спросил я.
- Судите сами, мистер Додд, - ответил он, - в нашем мире жить нелег-
ко, я это знаю по своему опыту, но насколько же труднее приходится жен-
щине! Пусть она даже сама виновата в своей судьбе.
- Короче говоря, вы даете ей деньги? - спросил я.
- Не могу отрицать. Я помогаю ей по мере сил, - признался он. - Это
камень на моей шее. Но я думаю, что она благодарна мне. Вот судите сами.
Он достал письмо, написанное корявым, малограмотным почерком, однако
на прекрасной розовой бумаге с монограммой. Оно показалось мне глупым и,
если не считать нескольких приторно-льстивых фраз, бессердечным и ко-
рыстным.
Жена Бэллерса писала, что долго болела (чему я не поверил); утвержда-
ла, что все присланные деньги пришлось уплатить по счету доктора (вместо
"доктора" я взял на себя смелость подставить слова "портнихи" и "вино-
торговца"), и просила прибавки (которой я от всей души пожелал ей не по-
лучить).
- По-моему, она искренне мне благодарна? - спросил он с каким-то
страхом, когда я вернул ему письмо.
- Да, кажется, - ответил я. - А вы обязаны ей помогать?
- О, нет, сэр, что вы! Я развелся с ней, - объяснил он. - В подобных
вопросах я очень щепетилен и развелся с ней немедленно же.
- А какую жизнь она ведет сейчас? - осведомился я.
- Не стану вводить вас в заблуждение, мистер Додд, я не знаю. Я не
желаю ничего знать. Так, помоему, более достойно. Меня весьма сурово по-
рицали, - закончил он со вздохом.
Как вы, вероятно, замечаете, у меня завязалась бесславная дружба с
человеком, чьи планы я собирался разрушить. Меня по рукам и по ногам
связали жалость к нему, восхищение, с, которым он ко мне относился, и то
искреннее удовольствие, которое доставляло ему мое общество. Честность
заставляет меня признаться, что известную роль сыграл мой собственный,
не всегда уместный интерес ко всем сторонам жизни и человеческого харак-
тера.
По правде говоря, мы проводили вместе чуть ли не целые дни, и я бывал
на носовой палубе гораздо чаще, чем на прогулочной палубе первого клас-
са. И в то же время я ни на минуту не забывал, что Бэллерс - бесчестный
крючкотвор, собирающийся в недалеком будущем заняться грязным шантажом.
Сперва я убеждал себя, что наше знакомство - это ловкий прием и что тем
самым я помогаю Картью. Я убеждал себя, но не был так глуп, чтобы пове-
рить своим доводам даже тогда. Эти обстоятельства позволили мне пол-
ностью проявить два главных моих качества - беспомощность и любовь ко
всяческим промедлениям и отсрочкам. И в результате я предпринял ряд
действий, настолько нелепых, что теперь краснею, вспоминая о них.
В Ливерпуль мы прибыли днем, когда проливной дождь хлестал по его
грязным улицам. У меня не было никаких особых планов, но мне не хотелось
дать ускользнуть моему мошеннику, и кончилось тем, что я поехал в ту же
гостиницу, что и он, пообедал с ним, отправился с ним гулять под дождем
и вместе с ним сидел на галерке, наслаждаясь весьма древней пьесой: Быв-
ший каторжник".
Бэллерс был в театре чуть ли не в первый раз в жизни (он считал такие
развлечения греховными), и его наивные замечания приводили меня в вос-
торг.
Рассказывая о том, какое удовольствие извлекал я из общества бывшего
адвоката, и, пожалуй, преувеличивая это удовольствие, я стараюсь как-то
оправдать себя. А в оправданиях я нуждаюсь: ведь я лег спать, так ни ра-
зу и не поговорив с ним о Картью, хотя мы и условились отправиться на
другой день в Честер.
В Честере мы осмотрели собор, прошлись по парапету старинных стен,
поговорили о Шекспире - и условились назавтра отправиться куда-то еще. Я
забыл (и, по правде говоря, рад этому), сколько времени продолжалась на-
ша поездка. Во всяком случае, мы побывали в Стратфорде, Уорике, Ковент-
ри, Глостере, Бристоле и Бате. Всюду мы вели беседы об исторических со-
бытиях, связанных с этими местами, я делал наброски в своем альбоме, а
Бэллерс цитировал стихи и списывал интересные эпитафии с могильных плит.
Кто усомнился бы в том, что мы обыкновенные американцы, путешествующие с
образовательными целями? Кто догадался бы, что один из нас - шантажист,
робко подбирающийся к месту, где живет его жертва, а Другой - беспомощ-
ный сыщик-любитель, ожидающий развития событий?
Пожалуй, бесполезно будет указывать, что я все еще не мог изыскать
способа защитить Картью, и тщетно ждал какого-нибудь случая, который по-
мог бы мне в этом. Но ничего не произошло, если не считать двух пустяч-
ных событий, которые помогли мне окончательно разобраться в характере
Бэллерса. Первое из них случилось в Глостере, куда мы приехали в воскре-
сенье. Я предложил Бэллерсу пойти в собор послушать службу, но, к моему
удивлению, выяснилось, что он не то баптист, не то методист, и, оставив
меня, он отправился искать молельню своих братьев по вере.
Когда мы встретились за обедом, я начал поддразнивать его, и он нах-
мурился.
- Можете не скрывать вашего мнения, мистер Додд, - сказал он вдруг. -
Если не ошибаюсь, вы, к моему величайшему сожалению, считаете меня лице-
мером.
Этот неожиданный выпад несколько смутил меня.
- Вы знаете, что я думаю о вашем ремесле, - ответил я растерянно и
поэтому грубо.
- Извините, если я позволю себе задать вам вопрос, - продолжал он, -
но скажите: если вы считаете, что я веду жизнь неправильную, то, по-ва-
шему, я не должен заботиться о спасении своей души? Раз вы думаете, что
я заблуждаюсь в одном, вы хотели бы, чтобы я заблуждался во всем? А ведь
вы знаете, сэр, что церковь - это прибежище грешника.
- И вы отправились просить благословения божьего для дела, которым
теперь занимаетесь? - спросил я зло.
Он весь задергался, выражение его лица изменилось, глаза гневно зас-
веркали.
- Я скажу вам, о чем я молился! - вскричал он. - Я молился о несчаст-
ном человеке и о бедной женщине, которой он старается помочь.
Признаюсь, я не нашелся, что ответить.
Второе из упомянутых происшествий случилось в Бристоле, где Бэллерс
куда-то исчез на несколько часов. Когда мы снова с ним увиделись, язык у
него заплетался, ноги не слушались, а спина была белая от штукатурки. Я
давно уже подозревал его в склонности к крепким напиткам, и все же меня
охватила глубокая жалость. На долю этого слабого человека выпало слишком
много испытаний - несчастный брак, нервная болезнь, неприятная внеш-
ность, нищета и, наконец, скверная привычка, которая сделала его рабом
алкоголя.
Не отрицаю, что наше длительное совместное путешествие объяснялось
взаимной трусостью. Каждый из нас боялся расстаться с другим, каждый бо-
ялся начать откровенный разговор, да и не знал, что сказать. Если не
считать моих запальчивых слов в Глостере, мы ни разу не касались темы,
которая интересовала нас больше всего. В наших разговорах мы ни разу не
упомянули Картью, Столлбридж-ле-Картью, Столлбридж-Минстер (эта станция,
как мы узнали - каждый в отдельности, - была ближайшей от вышеупомянуто-
го поместья) и даже названия графства Дорсетшир. Но все это время мы по-
немногу, кружным путем, приближались к месту нашего назначения, и нако-
нец, уже не помню как, мы вышли из последнего вагона местного поезда на
пустынную платформу Столлбридж-Минстера.
Это старинный, тесно застроенный город, где крытые черепицей домики и
обнесенные высокими стенами сады кажутся совсем маленькими из-за со-
седства огромного собора. С любого места главной улицы, которая разделя-
ет городок пополам, можно видеть поля и рощицы, лежащие за обоими ее
концами, а боковые улочки, словно шлюзы, впускают в город потоки зеленой
травы. Пчелы и птицы кажутся главными обитателями города, в каждом саду
стоят ряды ульев, карнизы каждого дома облеплены ласточкиными гнездами,
а над шпилями собора весь день кружат тучи птиц.
Городок был основан римлянами, и я, стоя в тот день у низенького окна
гостиницы, совсем не был бы удивлен, если бы вдруг увидел на улице цен-
туриона, шагающего во главе отряда усталых легионеров.
Короче говоря, Столлбридж-Минстер - один из тех городков, которые
Англия, словно нарочно, сохраняет на радость и поучение американскому
путешественнику, а тот отыскивает их благодаря какому-то удивительному,
прямо собачьему инстинкту и, восхитившись ими, покидает с не меньшей ра-
достью.
Но у меня было совсем другое настроение. Я потратил зря несколько не-
дель и ничего не добился, не сегодня-завтра предстояло решительное сра-
жение, а у меня не было ни плана, ни союзников; я взял на себя роль неп-
рошеного защитника и сыщика-любителя; я бросал деньги на ветер и вел се-
бя позорно. Все это время я убеждал себя, что мне надо наконец объяс-
