ниться с Бэллерсом, что мне давно уже следовало это сделать и, уж во
всяком случае, теперь откладывать больше нельзя. Мне следовало погово-
рить с ним, когда он предложил поехать в Столлбридж-Минстер; мне следо-
вало поговорить с ним в поезде; мне следовало поговорить с ним сейчас
же, вот здесь, на ступеньках гостиницы, едва только отъехал извозчик.
Тут я повернулся к Бэллерсу. Он как-то побледнел и весь съежился, слова
замерли у меня на губах, и я вдруг предложил, чтобы мы пошли осмотреть
собор.
Пока мы бродили по собору, полил дождь, напоминавший тропический ли-
вень. Сверкали молнии, грохотал гром, из всех водосточных труб хлестали
водопады, и когда мы наконец добрались до гостиницы, то были мокры наск-
возь. Потом мы долго сидели в общем зале, прислушиваясь к монотонному
шуму дождя. В течение двух часов я говорил на самые разнообразные темы,
лишь бы поддержать разговор. В течение двух часов я уговаривал себя ис-
полнить свой долг - и откладывал его исполнение еще на одну минуту. Что-
бы как-то подбодриться, я за обедом заказал шампанского. Оно оказалось
отвратительным, так что я не допил даже и первого бокала, но Бэллерс, не
отличавшийся большой разборчивостью и в этом отношении, с удовольствием
докончил бутылку. Несомненно, вино ударило ему в голову. Несомненно, он
заметил, что я весь день смущался и колебался. Несомненно, он сознавал,
что наступает кризис и что в этот вечер, если я не захочу стать его со-
юзником, я открыто объявлю себя его врагом.
Но, как бы то ни было, после обеда он куда-то исчез. Произошло это
так. Когда мы кончили есть, я, твердо решив приступить к решительному
объяснению, поднялся к себе в номер за табаком (я надеялся, что трубка
поможет мне успокоить нервы), а когда вернулся, Бэллерса в столовой уже
не было. Официант сообщил мне, что он ушел из гостиницы.
Дождь по-прежнему лил как из ведра, улицы были совсем пустынными.
Ночь выдалась темная, безветренная, и мокрые мостовые отражали огни фо-
нарей и свет окон. Из трактира напротив доносились звуки арфы и унылый
голос, распевавший популярные матросские песни. Куда мог деваться Бэл-
лерс? Скорее всего он отправился в этот музыкальный трактир. Других
развлечений Столлбридж-Минстер в дождливый вечер не предлагал: здесь бы-
ло уныло, как в загоне для овец.
Снова я мысленно перебрал аргументы и доводы, которые собирался пус-
тить в ход (во время нашей поездки я проделывал это каждый раз, когда
оставался один), и снова они показывались мне неубедительными.
Затем я стал рассматривать гравюры, висевшие на стенах, затем начал
листать железнодорожный справочник, но, узнав, с каким поездом я смогу
быстрее всего покинуть Столлбридж и сколько времени мне понадобится для
того, чтобы добраться до Парижа, лениво отложил его в сторону. Альбом,
рекламирующий различные отели, окончательно вверг меня в уныние, а когда
дело дошло до местной газеты, я чуть не расплакался.
И тут меня вдруг охватила тревога. А что, если Бэллерс обвел меня
вокруг пальца? Что, если он катит теперь по дороге в
Столлбридж-ле-Картью? А может быть уже добрался туда и как раз в эту ми-
нуту излагает свои требования бледному как смерть хозяину дома, подкреп-
ляя их угрозами. Человек порывистый, вероятно, бросился бы за ним в по-
гоню, но, каков бы я ни был, порывистым меня назвать нельзя. Я сразу на-
шел три серьезные причины, по которым мне не следовало этого делать.
Во-первых, я не знал точно, куда отправился Бэллерс. Во-вторых, меня
вовсе не привлекала перспектива ехать по темным дорогам в такой поздний
час, да еще под проливным дождем. В-третьих, я не имел ни малейшего
представления ни о том, как я смогу попасть к Картью, ни о том, что ска-
жу ему, если он согласится меня принять. "Короче говоря, - сказал я се-
бе, - более нелепое положение трудно придумать. Ты сам виноват, что очу-
тился в таком месте, где ничего сделать не можешь. В Сан-Франциско ты
мог бы оказаться куда полезнее. В Париже ты чувствовал бы себя заметно
счастливее. Но раз уж по божьей немилости ты находишься в
Столлбридж-Минстере, то ложись-ка ты спать, все равно ничего умнее не
придумаешь".
Когда я поднимался в номер, меня вдруг осенило, что я давно мог бы
уже кое-что предпринять и что теперь уже поздно: я мог бы написать
Картью, изложив все факты, описав Бэллерса, и предоставить ему самому
защищаться или бежать, пока еще было время. Моему самоуважению был нане-
сен последний удар, и я бросился на кровать, испытывая отчаянное недо-
вольство собой.
Не знаю, который был час, когда меня разбудил Бэллерс, вошедший ко
мне в номер со свечой. Я сразу увидел, что перед этим он, вероятно,
сильно напился, потому что был с ног до головы облеплен грязью, но те-
перь он казался совсем трезвым и, как легко было заметить, с трудом
сдерживал волнение. Он весь дрожал, и несколько раз в течение нашего
разговора по его щекам начинали катиться слезы.
- Простите меня, сэр, за такое несвоевременное посещение, - сказал
он. - Я не - оправдываюсь. Мне нет оправдания. Я сам виноват и наказан
за это. Я пришел к вам просить у вас помощи, а не то, боюсь, я сойду с
ума.
- Да что случилось? - спросил я.
- Меня ограбили, - сказал он. - Но я сам виноват и поделом наказан.
- Господи! - воскликнул я. - Да кто же мог вас ограбить в таком го-
родке?
- Не знаю, - ответил он, - не знаю. Я лежал без чувств в канаве. Это
- унизительное признание, сэр. Могу только сказать в свое оправдание,
что вы сами по доброте душевной могли отчасти стать этому причиной. Я не
привык к шипучим винам.
- А что у вас были за деньги? Может быть, их удастся проследить? -
спросил я.
- Это были английские соверены. Я очень выгодно обменял на них в
Нью-Йорке свои доллары, - ответил он и вдруг застонал: - О господи, как
мне пришлось трудиться, чтобы скопить их!
- Да, золотые монеты проследить трудно. Это не банкноты, - сказал я.
- Надо, конечно, обратиться в полицию, но надежды мало.
- Никакой, - сказал Бэллерс. - Вся моя надежда только на вас, мистер
Додд. Я мог бы просить вас дать мне взаймы на крайне выгодных для вас
условиях, но я предпочитаю воззвать к вашей человечности. Мы познакоми-
лись с вами при необычных обстоятельствах. Но теперь между нами устано-
вились отношения, которые почти можно назвать дружескими. Побуждаемый
искренней симпатией, я рассказал вам о себе то, мистер Додд, чего никому
не рассказывал, и мне кажется... я надеюсь... я почти уверен, что вы
слушали меня с сочувствием. Вот почему я пришел к вам так непозволи-
тельно поздно. Поставьте себя на мое место: могу ли я спать, могу ли я
даже подумать о сне, когда меня терзает такое отчаяние? Но ведь со мной
рядом друг - так я посмел подумать о вас. И я бросился к вам, как утопа-
ющий хватается за соломинку. Право, я не преувеличиваю. Наоборот. У меня
нет слов, чтобы полностью описать, что я чувствую. И подумайте, сэр, как
легко вам вернуть мне надежду, а может быть, и рассудок. Небольшой заем,
который будет возвращен вам с превеликой благодарностью. Пятисот долла-
ров мне хватит с избытком. - Он уставился на меня горящими глазами. -
Хватит и четырехсот долларов. И, на худой конец, мистер Додд, я попробую
обойтись двумястами.
- А потом вы расплатитесь со мной деньгами Картью? - заметил я. -
Весьма обязан. Теперь выслушайте меня. Я готов отвезти вас в Ливерпуль,
оплатить ваш проезд до Сан-Франциско и вручить капитану пятьдесят долла-
ров для передачи вам в Нью-Йорке.
Он слушал меня как завороженный. Выражение его лица было напряженным
и хитрым. Я не сомневался, что он думает только о том, как бы меня обма-
нуть.
- Но что я буду делать во Фриско? - спросил он. - Я больше не юрист,
я не знаю никакого ремесла. У меня нет сил выполнять черную работу. Я не
могу просить милостыню... А веды вы знаете, что я не один, что мне надо
думать и о других.
- Я напишу Пинкертону, - ответил я. - Он, наверное, сумеет подыскать
вам какую-нибудь подходящую работу, а пока, в течение первых трех меся-
цев со дня вашего приезда, он будет каждый месяц первого и пятнадцатого
числа выплачивать вам лично двадцать пять долларов.
- Мистер Додд, я не могу поверить, что вы не шутите, - сказал он. -
Неужели вы забыли, как обстоит дело? Ведь речь идет о здешних магнатах.
Я слышал, как о них говорили сегодня в трактире. Одно их недвижимое иму-
щество оценивается в несколько миллионов долларов. Их дом - местная дос-
топримечательность. А вы хотите подкупить меня какими-то жалкими сотня-
ми!
- Я не хочу вас подкупить, мистер Бэллерс. Я оказываю вам одолжение,
- ответил я. - Я не собираюсь способствовать вашим отвратительным наме-
рениям, но тем не менее я вовсе не хочу, чтобы вы умерли от голода.
- Ну, так дайте мне сто долларов, и покончим с этим.
- Либо вы примете мое предложение, либо нам больше говорить не о чем,
- сказал я.
- Берегитесь! - воскликнул он. - Вы делаете глупость. Вы приобретаете
врага без всякой для вас пользы... - Тут его тон снова изменился: -
Семьдесят долларов... Только семьдесят, мистер Додд! Ну пожалейте меня,
у вас же доброе сердце! Не отнимайте у меня последнюю надежду! Вспомни-
те, в каком положении я, подумайте о моей несчастной жене!
- Вам самому следовало бы подумать о ней раньше, - ответил я. - Я
сказал все и хочу спать.
- Это ваше последнее слово, сэр? Подумайте, прошу вас. Взвесьте все:
мои несчастья, опасность, которая вам угрожает. Берегитесь... Пожалейте
меня... Взвесьте все хорошенько, прежде чем вы дадите мне окончательный
ответ! - И он полуумоляющим-полуугрожающим жестом протянул ко мне руки.
- Это мое последнее слово, - сказал я.
Он вдруг страшно изменился в лице. Его охватила ярость. Весь дерга-
ясь, он заговорил, уже не сдерживая своего бешенства:
- Позвольте, я выскажу вам все, что о вас думаю, - начал он с прит-
ворным хладнокровием. - Когда я буду святым на небесах, вы будете вопить
в аду, тоскуя о капле воды, и я не сжалюсь над вами. Ваше последнее сло-
во! Вы знаете, кто вы? Вы шпион! Лицемерный друг! Самодовольный преда-
тель!.. Я вас презираю и плюю на вас! Я сведу счеты и с ним и с вами. Я
чую кровь и пойду по следу! На коленях поползу, с голоду умру, но не
сойду с него. Я вас затравлю, затравлю! Будь я силен, я сейчас же вырвал
бы ваше сердце, вырвал бы... вырвал! Будьте прокляты! По-вашему, я слаб?
Я искусаю вас, загрызу, покрою позором...
Тут в мой номер вбежали привлеченные шумом хозяин гостиницы и кори-
дорные в халатах и ночных колпаках.
- Отведите его к нему в номер, - сказал я, - он просто пьян.
Но, говоря это, я не верил своим словам. Несколько минут назад я сде-
лал еще одно открытие относительно характера мистера Бэллерса, который я
изучал столько времени: я понял, что бедняга не в своем уме!
ГЛАВА XX
СТОЛЛБРИДЖ-ЛЕ-КАРТЬЮ
Когда я проснулся, оказалось, что Бэллерс скрылся из гостиницы, не
заплатив по счету. Мне незачем было спрашивать, куда он отправился, я
знал это слишком хорошо. Другого выхода не оставалось - я должен был
последовать за ним. И вот часов в десять утра я нанял экипаж и поехал в
Столлбридж-ле-Картью.
Долина реки скоро осталась позади, и мы поднялись на вершину меловой
гряды, где паслись стада овец, а в небесах звенели бесчисленные жаворон-
ки. Это был приятный, но не слишком интересный пейзаж, так что мои мысли
вскоре обратились ко вчерашнему бурному разговору. Бэллерс рисовался мне
теперь в другом облике. Я представил себе, как он неукротимо стремится к
своей опасной цели, и ни страх, ни доводы рассудка не заставят его отс-
тупить ни на шаг. Прежде он мне казался хорьком, теперь я увидел в нем
бешеного волка. Теперь он не станет подбираться к добыче, а кинется на
