- Красные снайперы. Ваша пуля, герр оберст, - постарался
улыбнуться Иоахим Ортнер.
- Когда вы успели? И почему думаете, что стреляли в меня?
Ортнер объяснил.
- Надеюсь, это не очень серьезно? - сказал полковник. - И
вы меня не бросите в такую тяжелую минуту?
- Можете располагать мною по-прежнему, герр оберст.
- Благодарю вас, майор.
"Ну, что ж, раненый офицер не покинул поле боя - орден уже
можно считать заработанным", - удовлетворенно подумал Иоахим
Ортнер. С полковником он продолжал держаться сдержанно и на
дистанции, но полковник это уже не так остро воспринимал, а
скорее всего перестал замечать: не до того ему было. Он
предчувствовал, что главные события еще впереди. "Куда делась
ваша плебейская спесь и высокомерие, герр оберст?" -
посмеивался про себя Иоахим Ортнер. Всем плебеям присуще
чувство коллективизма, рассуждал он; и, когда им приходится
туго, они ищут локоть соседа; они не привыкли полагаться на
себя: они считают, что общая опасность стирает сословные
различия и границы. Как бы не так, герр оберст!..
18
После отъезда командира полка Иоахим Ортнер послал
разведчиков изучить все подходы к доту. На это ушло часа два.
Еще через час позвонил полковник; "выбить" авиационную
поддержку пока не удалось; тем не менее освободить дорогу от
него требовали.
- Я попробую атаковать их с двух направлений сразу, -
сказал майор.
- Ах, - сказал полковник, - конечно же, делайте что-нибудь,
все время что-нибудь делайте, прошу вас, чего бы это ни
стойло...
Жара палила невыносимо. Солдаты, проклиная все на свете,
зарывались в землю, потому что быстро разобрались: красный
снайпер был не любитель - профессиональный стрелок. И то, что
затея с одновременной атакой с двух сторон провалилась, было
его прямой заслугой: цепи еще только достигли подножья холма,
а среди них уже не осталось офицеров.
Потом майору сообщили, что к нему направлена еще одна
батарея 75-миллиметровок, то есть такая же, как и предыдущая,
с той только разницей, что подразделение гауптмана В. Клюге
принадлежало к так называемым приданным огневым средствам, а
это входило в состав артиллерийского полка. На деле различие
оказалось куда большим. Это чувствовалось во всем. Они быстро
развернулись на открытом месте; их огонь по амбразуре дота был
столь превосходен, что красные только четыре раза выстрелили,
причем последний выстрел был наихудшим - они были ослеплены,
ничего не видели, а снаряды 75-миллиметровок ложились с такой
устрашающей кучностью, что красные прекратили огонь и закрыли
амбразуру.
Зато ударили крупнокалиберные. Впервые в этот день они
били на такое большое расстояние. Им удалось нарушить четкий
ритм работы комендоров, но две пушки тут же переключились на
новые цели, каждая взяла на себя по бронеколпаку - и пулеметы
замолчали тоже.
Майор глазам своим не верил. Он бросил в атаку резервную
роту. Оказалось, напрасно. В решающий момент пулеметы пресекли
эту попытку. Батарея тоже не избегла потерь. Едва она
перестала вести огонь, чтобы отойти до следующей атаки в
укрытие, как ожил дот. Красные успели поджечь один из тягачей;
комендоры оттащили пушку в сторону, здесь она и была
уничтожена прямым попаданием.
Опять появился полковник. Видать, ему крепко досталось
"наверху": недавней приветливости как не бывало; ни единого
намека в духе "общая опасность стирает границы" и "сближает".
- Майор, почему здесь так тихо? - заорал он еще издали
неожиданно сильным голосом. - Может быть, вы уже взяли дот и я
один об этом еще не знаю?
- Герр оберст, люди отдыхают после пятой атаки.
- Как! За весь этот длинный день, с четырех утра, вы
провели только пять атак? Их должно было быть десять!
пятнадцать! двадцать пять! Позвольте узнать, майор, что же вы
делали все остальное время?
Иоахим Ортнер едва не рубанул сплеча: "Загорал!", но этого
полковник мог и не простить.
- Я думал, герр оберст, - сказал он.
- И что же вы придумали замечательного - если только это
не секрет, конечно?
- Пока ничего, герр оберст.
- Довольно, майор, - полковник вдруг перешел почти на
шепот; возможно, у него это было признаком величайшего
волнения.- Немедленно... весь батальон, в полном составе... в
атаку!
- Слушаюсь, герр оберст.
У него оставалось меньше трехсот солдат и
один-единственный офицер, обер-лейтенант, командир второй
роты; когда ранили начальника штаба, майор уже и не помнил: из
взводных не уцелел никто.
Когда Иоахим Ортнер разыскал ротного, тот сидел позади
окопов за кустом ивы без мундира, без сапог; портянки сохли,
расстеленные на камне: он то жмурился на предвечернее солнце,
то старательно, с нежностью мусолил сухой ваткой между
пальцами разопревших ног, испытывая - об этом говорило не
только его лицо, но и все тело, содрогавшееся каждый
раз,величайшее наслаждение.
Отвратительно. И это немецкий офицер! Иоахим Ортнер
мобилизовал всю свою выдержку; не выдавать истинных чувств,
однако и не заискивать: деловитость, и только деловитость. Как
будто он сейчас не отправит этого типа на верную гибель, а
даст ему заурядное рабочее задание. А разве это и на самом
деле не так? Оба они профессионалы. Это их, так сказать, кусок
хлеба...
Предстояло выбраться из траншеи. Иоахим Ортнер поневоле
оглянулся на холм. Если у снайпера сейчас не перекур, если он
поджидает очередную жертву... Конечно, можно бы окликнуть
обер-лейтенанта и отсюда. Рисковать без пользы, ради какого-то
сомнительного престижа...
Но тут же Иоахим Ортнер понял, что это необходимо для него
самого. Для самоутверждения. Подозвал солдата, с его помощью
неловко - стесняла раненая рука, - взобрался на бруствер и,
подавляя слабость в ногах, напряженным, но неторопливым шагом
подошел к обер-лейтенанту.
- С виду неплохое местечко, а? - сказал Иоахим Ортнер.Но
земля дрянь. Камни да глина. Разве что под виноградник сойдет.
Обер-лейтенант неторопливо взглянул на него снизу вверх и
улыбнулся с близорукой беспомощностью.
- Я больше не поведу людей на дот, герр майор. Сегодня -
ни за что...
Он автоматически провел ваткой возле большого пальца,
опомнился: "Извините", но встать перед старшим по званию
офицером ему и в голову не пришло.
- Ну, ну, - сказал майор, - сегодня действительно нелегкий
день. И от истерики никто не застрахован. Но от этого есть
лекарство. Хлебните коньяку. Если ваш кончился, могу
предложить свой.
- Я не пью, герр майор.
- Ну, ну, не надо распускаться. Возьмите себя в руки,
успокойтесь.
- А я и не волнуюсь, герр майор. Но туда я не пойду. По
крайней мере, сегодня. Сегодня я успел побывать там дважды. Не
знаю, какому чуду и чьим молитвам я обязан, что выбрался из
этого дерьма не только живым, но и невредимым. Герр майор, я
никогда не искал острых впечатлений - теперь я знаю, что это
такое. После них я заново открыл, как это прекрасно: жизнь,
солнце, запах травы. Но испытать еще раз... Сегодня я дважды
поднимался на эшафот, дважды пережил свою казнь; у меня есть
предчувствие, что третьей атаки я не переживу. И я не пойду
туда, герр майор.
- Все это довольно интересно, и на досуге я готов
побеседовать с вами об этом, - терпеливо сказал Иоахим Ортнер.
- Но, кроме предчувствий и страха, существует еще и долг. И
приказ, который мы обязаны выполнить.
- Правильно, герр майор. Но не такой ценой. И не такими
средствами. Не мне вас учить, герр майор, но эту штуку можно
раскусить только тяжелыми бомбами. Или подкопом.
- Я это понимаю, - терпеливо сказал Иоахим Ортнер, - а вот
господа из высоких штабов - вряд ли.
Он сразу пожалел, что ляпнул это, но потом подумал: какая
разница? Самое большее через час этого офицерика уже не будет.
И продолжал в том же тоне:
- Но их не заставишь ползать, как вас, кстати, по камням
под пулями. Значит, эта истина дойдет до них не сразу, а со
временем. А пока они считают, что немецкому батальону вполне
по силам взять какой-то паршивый красный дот. И любая
сверхподдержка - блажь. Тем более что самолеты заняты куда
более важными операциями на фронте.
- Я не пойду туда сегодня, герр майор.
- Батальон сосредоточивается в овражке. Через пять минут я
желаю видеть вас там.
- Слушаюсь, герр майор.
По его приказу был выдан весь запас шнапса. Солдаты пили
жадно, кружками. Они знали, что их ждет. Когда процедура
закончилась, их выстроили, и майор прошел вдоль неровного
строя. Осоловелые глаза; закрытые глаза; блуждающие,
неконтролируемые улыбки. Но пьяных вдрызг нет, хотя при других
обстоятельствах после такой "заправки" мало кто из них смог бы
держаться на ногах, а уж половину наверняка пришлось бы
отправить в лазарет.
- Солдаты! - сказал Иоахим Ортнер. - Вы помните, сколько
вас было утром. И видите, сколько вас осталось теперь. Ваши
товарищи лежат там, на холме, хотя, если бы самым первым из
них в последнюю минуту не изменило мужество, они взяли бы этот
проклятый дот. Они струсили. Они хотели схитрить. Но судьбу не
обманешь - они все остались там. То же ожидает всех
малодушных... Солдаты! Чтобы пережить сегодняшний день, вы
должны добраться до вершины. Там, наверху, слава, ордена, а
самое главное - жизнь. Солдаты! Я обращаюсь к вашему мужеству.
Если вы броситесь разом - не останавливаясь, не прячась, не
глядя по сторонам - вперед, и только вперед! - красные не
успеют многого сделать. И если один из вас падет смертью
героя, то десять его товарищей останутся живы и победят.
Помните: наверху - победа и жизнь! Вас поведет...
- Я не пойду туда, герр майор, - спокойно сказал
обер-лейтенант, выходя из строя. Солдаты при этом словно
проснулись, глядели изумленно. Строй сломался, а один верзила
даже упал и тщетно пытался встать хотя бы на четвереньки.
- Пойдете.
- Нет, герр майор, на сегодня с меня хватит.
- Трус!
- Какой же я трус, герр майор? Я дважды ходил сегодня на
эти пулеметы.
- Вы желаете погибнуть здесь? Сейчас же? - Иоахим Ортнер
выдрал из кобуры парабеллум и наставил на обер-лейтенанта.
- Он у вас не взведен, герр майор, - улыбнулся ротный.
- Негодяй! - Иоахим Ортнер неловко, оскалясь зубами, взвел
парабеллум.
- Все равно не посмеете, герр майор. Я у вас последний
офицер...
- Ну?!
- Нет.
- Ты забыл про меня! - Он выстрелил ротному в ненавистное
лицо, отскочил к противоположной стенке овражка и закричал
срывающимся, истеричным голосом: - Ну, есть еще желающие
остаться здесь?
Кто-то всхлипнул в задней шеренге. Солдаты испуганно
переглядывались, подравнивали строй.
Иоахим Ортнер поправил черную косынку, которая
поддерживала раненую руку на уровне груди.
- Солдаты! Это будет наша последняя атака, - сказал он. -
Мы или победим, или все останемся там, потому что пулеметчикам
отдан приказ стрелять по каждому, кто повернет, а сигнал об
отходе давать некому. Докажем, что мы достойны славы отцов. С
нами бог!
Знаменательный день: первый убитый им человек, первая в
жизни атака. Станет ли он последним? Не должен. Ни на одно
мгновение Ортнер не утратил контроля над собой, но
обстоятельства сложились так - иначе он поступить не мог;
другого выхода не было; он должен был идти. Но если на его
поведении отпечаталась истерия, голова была ясной и холодной.
Он не думал, удастся атака или нет; дело было не в этом.
Главное - выжить. Он не выпил ни грамма, потому что сейчас
делал ставку не на храбрость свою, а на хитрость и быстроту
