реакции. Именно так. Перехитрить и опередить красного снайпера
и пулеметчиков: в этом не много доблести, зато это истинно.
Он развернул солдат в две цепи и сначала шел впереди. Он
был воплощением спокойствия и уверенности; его шаг был
нетороплив. И только стороннему наблюдателю - в особенности
красноармейцам на холме, поскольку им и адресовалось, - была
заметна одна особенность: если все солдаты шли напрямик, по
принципу "кратчайшее расстояние между двумя точками есть
прямая линия", то майор шел замысловатейшим зигзагом; он и
трех шагов не делал в одном направлении, любой камень или
впадина служили ему поводом, чтобы повернуть чуть в сторону
или изменить темп. Он не сомневался, что красный снайпер его
заметил, и тот наконец прислал подтверждение. Это случилось,
когда Иоахим Ортнер пошел вдоль цепи, горланившей в шаг Хорста
Весселя. У него было в запасе несколько чужих и пошлых, но тем
не менее подходящих к случаю шуток, и он их произносил снова и
снова, а некоторых солдат просто поощрительно хлопал по плечу
и останавливался, обращаясь к другим, только тогда, когда
между ним и вершиной дота была чья-нибудь спина. И вот в один
из таких моментов, едва он остановился, спина вдруг исчезла:
солдат сел на землю, не понимая, что с ним произошло. Алкоголь
спас его от боли, но он не прибавит сил, когда этот парень,
очнувшись наконец, попытается добраться до лазарета.
- Не останавливаться! Он сам поможет себе. Вперед! Вперед!
- Иоахим Ортнер призывно размахивал парабеллумом, ни на миг не
забывая о своем маневре.
Когда стали подниматься, его задача усложнилась, тем более
что пушки перестали вести слепящий огонь - осколки становились
опасными. Солдаты прибавили шагу, многие обгоняли его; цепи
смешались, каждый что-то орал, каждый нес на эту молчаливую
голгофу свой ужас и свое отчаяние, и только один человек среди
этих сотен шел сосредоточенным, решая сложнейшую
математическую задачу: если раньше опасность грозила ему по
одной прямой, то теперь - из трех точек; но он не отчаивался,
он шел среди своих солдат, что-то кричал, командовал и
подбадривал, а мозг был занят одним: чтобы все три прямые были
перекрыты...
Как завершилась атака, ему не довелось увидеть. Он лежал
ничком, зарывшись лицом в землю, закрытый от пулемета телом
убитого еще утром солдата. От жары тело уже начало распухать,
и все равно оно было тщедушным, а главное - какая асе это
защита от крупнокалиберного? Если бы пулеметчик догадался, что
майор здесь прячется, он пробил бы своими тяжелыми пулями этот
распухающий труп как картон.
Лежать пришлось долго - до темноты. Потом майор так и не
смог припомнить, что он передумал за эти часы. Скорее всего
никаких у него мыслей не было. Он просто ждал.
Он добрался до окопов лишь около полуночи. Какой-то капрал
- Иоахим Ортнер был уверен, что видит его впервые, - доложил,
что полковник уехал в девятом часу, пообещав прислать к утру
две роты из своего резерва. Значит, с утра опять то же самое?
Эта мысль показалась Иоахиму Ортнеру невыносимой. Только
этим, пожалуй, и можно объяснить, что около трех ночи он
предпринял еще одну попытку взять дот. Он собрал всех писарей,
телефонистов, поваров, всю хозяйственную братию; вместе с
уцелевшими солдатами набралось сорок два человека. Их и повел
он на приступ. Они сначала крались, потом ползли. Красные
обнаружили их вовремя. Ракеты одна за другой полетели в небо,
пулеметы для острастки дали по нескольку выстрелов - этого
оказалось достаточным.
Ночь была разбита; спал он недолго и плохо. Разбудили
сообщением от полковника: в 10.00 дот обработают пикирующие
бомбардировщики, скорее всего, "юнкерсы". Роты уже прибыли.
Майор с первого взгляда определил опытных солдат. Но даже к
офицерам не стал присматриваться, ни к чему: все равно через
несколько часов вместо них появятся еще другие. И они это сами
предчувствовали. На холм они глядели с ужасом. Не удивительно:
склоны были усеяны трупами немецких солдат, над ними кружило
воронье, и, когда ветер начинал дуть с той стороны, воздух
наполнялся трупным смрадом.
"Юнкерсы" появились с опозданием почти на час. Три машины.
На высоте тысячи метров они сделали круг, затем спустились до
шестисот метров, сделали еще круг, и лишь тогда головная
машина перевернулась через крыло и пошла в пике. Красные
встретили ее огнем из всех пулеметов, но бомбы легли хорошо, и
уже мчалась вниз вторая машина, и третья выходила на цель:
"юнкерсы" завертели знаменитое колесо.
Рота уже шла в атаку. Уцелевшие от вчерашнего побоища
пушки выехали на огневую позицию и стояли, готовые включиться
в дело, как только авиация закончит партию. Еще заход, еще...
Иоахим Ортнер поймал себя на странном чувстве: конечно же, он
болел за своих, он страстно желал, чтоб под одной из бомб дот
раскололся бы, как орех, и тогда закончился бы наконец этот
кошмар; но одновременно он следил за боем и с ревностью; он не
хотел, чтобы для "юнкерсов" все обошлось безболезненно. Это,
бесспорно, повысило бы цену дота. "Черт побери, - бормотал
он,- вчера эти красные были куда точнее, мне ли не помнить!.."
И майор накликал-таки беду. "Юнкерсы" успели отбомбиться,
но на последнем заходе у головной машины вспыхнул мотор.
- Фриц, оп-ля, давай пари! - услышал он у себя за спиной
торопливый голос. - Пять марок против одной, что он ковырнется
у нас на глазах.
- А пошел ты!..
Трагедия закончилась в несколько секунд. Ни один из
летчиков выпрыгнуть не успел, да и не смог бы - земля была ря-
дом. "Так-то, господа", - иронически пробормотал майор, уловил
момент, когда стало ясно, что атака провалилась, и приказал
дать сигнал к отходу.
Сегодня он был недоволен собой. Что-то с ним случилось:
или надломилось в душе, или же он дал слишком много воли
сомнениям, и теперь этот процесс невозможно было остановить,
только на душе у него делалось все тяжелей. Он знал, как это
опасно, попытался бороться с собой, но самовнушения оказалось
недостаточно; требовались куда более радикальные средства,
попросту говоря - маленький успех. Но его не было. И тогда
растерянность сменилась ощущением беспомощности, и он уже
знал, что затем последует самая настоящая паника; он
засуетился, заспешил, но поскольку он понятия не имел, как
быть дальше, его действия и распоряжения выглядели со стороны,
по меньшей мере, странными. Он вовремя это понял, приказал
ротным заниматься фортификационными работами и ушел спать в
свою палатку.
На этот раз он поспал неплохо. Проснулся сам. Рядом с
палаткой громким шепотом пререкались двое. Иоахим Ортнер
прислушался и понял, что новый адъютант не пропускает к нему
какого-то офицера, прибывшего по важному делу. По отдельным
фразам офицера Ортнер понял - это человек свой: каждая реплика
его была заряжена некой приятно-барственной,
снисходительно-уверенной интонацией. "Но и адъютант молодчина,
знает свое дело, дал поспать", - отметил Иоахим Ортнер. Уже
выбираясь из палатки, он зачем-то попытался вспомнить лицо
прежнего адъютанта, который ходил за ним трое суток; из этого
ничего не вышло, а куда он делся? и когда? Наверное, пустой
был человек, никакой, раз уж так бесследно проскользнул мимо
из ниоткуда в никуда - как тень, - решил он и напрочь выкинул
из головы эту никчемную пустяковину.
Перед ним стоял капитан люфтваффе, улыбчивый верзила лет
двадцати двух с внешностью чемпиона по гольфу своего
монархического клуба.
- Милый гауптман, вы играете в гольф? - едва успев
представиться, спросил Иоахим Ортнер.
- Еще как! И не только в гольф. Я играю во все, черт меня
побери! - воскликнул капитан и радостно захохотал. - А что,
мессир, это и есть ваше поле для гольфа? - Он широким жестом
обвел долину. - На мой взгляд, лунок многовато, а? - и он
захохотал снова, ужасно довольный своей шуткой.
Общих знакомых у них не нашлось, тем не менее они провели
четверть часа в приятной болтовне, пока не добрались до дела.
А оно заключалось в следующем. В семи километрах отсюда, в
этой же долине, почти рядом с шоссе был аэродром, на котором
сейчас находились несколько самолетов-разведчиков, ожидавших
приказа о переброске ближе к линии фронта, и две эскадрильи
двухместных монопланов, маленьких машин, какие обычно
используются для небольших грузовых перевозок, для связи,
неопасной рекогносцировки и т. п. Командиру группы монопланов
и было поручено помочь 1027-му батальону каким либо образом
взять дот. Конечно же, больше одного-двух звеньев никто
выделять не собирался, да и то на один вылет.
Что смогут эти букашки, если "фокке-вульфы" и "юнкерсы" не
смогли?
Иоахим Ортнер придумал сразу. Бомбить не придется. У этого
дота, видать, такое перекрытие, что бомбами его грызть и
грызть. Вопрос: "Сколько бочек нефти одновременно сможет
поднять одна ваша "керосинка"?" - "Четыре, мессир". -
"Прибедняетесь, милый гауптман?" - "Четыре, мессир. Ведь само-
лет должен лететь, порхать, парить, а не ползти наподобие
утюга, не так ли?" - "Хорошо, пусть будет по-вашему. Сколько
же бочек нефти понадобится, чтобы устроить на этом холме
небольшую Этну?" - "Двадцать". - "Почему двадцать, а не
тридцать или сорок?" - "А потому, мессир, что пять самолетов
сделают один вылет. И других цифр от нас не ждите". - "Ну и
стервецы ж вы, ребята..." - "Ха-ха!.."
Точного времени не назначили: срок зависел от того, как
летчики обернутся. В шестом часу они сообщили: вылетаем. Пушки
вывернулись из овражка все разом - теперь у каждой был свой
выезд - и начали ослепляющий огонь по пулеметам. Монопланы
появились неожиданно даже для Иоахима Ортнера. Они зашли со
стороны солнца и скользили по пологой наклонной на дот, словно
и впрямь по солнечным лучам. Красные спохватились поздно.
Монопланы проносились в нескольких метрах над вершиной холма,
бочки шлепали тяжело и глухо, сыпались зажигательные бомбы.
Рев моторов. Растерянные, рваные пулеметные строчки. В бинокль
было отчетливо видно, как расползается, расплывается, пухнет
багрово-красный огненный пирог на вершине. Еще миг - и он
взметнется вверх смертоносными языками, и траурный шлейф
поднимется в предвечернее тихое небо - химерический памятник,
зловещий мемориал. Как просто все решилось; даже примитивно.
Сразу бы это придумать - сколько бы сил, сколько бы нервов он
себе сберег...
Иоахим Ортнер увидел, как словно из-под земли неподалеку
от дота появилась фигурка человека. Она метнулась в одну
сторону, в другую. Отовсюду наползал огонь. "Не нравится!" -
злорадно подумал майор, и вдруг человек отчаянными прыжками
бросился напрямик через пламя - на вершину дота - сорвал флаг
и исчез, закрытый взметнувшимся сразу отовсюду вверх жирным
чадным пламенем.
Иоахим Ортнер тихонько засмеялся. "О господи, - думал он,
- какая варварская страна! Они ценят что угодно: красивые
слова, анекдоты из прошлого, цветные геральдические тряпки, но
только не саму жизнь, прекрасную "и сладостную жизнь,
одну-единственную реальность, с которой следует считаться и
которую надо благоговейно доить - и так, и сяк, и эдак. Они
живут мифами, а не реальной жизнью! Они не знают, что бог
умер, - вспомнил он слова любимого философа, - и что пришел
сверхчеловек, которому принадлежит все..."
Между тем роты поднялись только до половины холма: дальше
не пускало пламя. Его плотная стена разъединила противников на
несколько минут, но даже издали было видно, что фронт пламени
неровен; еще немного, и оно начнет отступать непосредственно к
