овражка. Одна машина внизу оказалась отрезанной от своих, две
все же добрались до позиции и зацепили по пушке, но от
следующего снаряда один тягач вспыхнул, а пушка перевернулась.
Тогда с позиции побежали все - и водители и командоры.
К этому времени решилось и на холме. Рота не выдержала
испытания молчанием противника и страшным зрелищем - ведь
склон был весь усеян телами их камрадов: и тех, что вчера
здесь погибли, и сегодня во время первой атаки. И рота залегла
еще до того, как по ней открыли огонь. А когда стало ясно, что
батарее конец, солдаты начали отходить. Сначала по одному,
ползком и перебежками, но уже через несколько минут припустили
бежать в открытую, слава богу, и на этот раз красные не
расстреливали их в спину.
Что и говорить, это была постыдная картина. Иоахим Ортнер
поглядел на часы. Начало седьмого. "Интересно, когда
просыпается полковник? Если он ранняя пташка, с минуты на
минуту надо ждать его звонка. Но если он решит выдержать
характер?.. Тогда звонок раздастся не скоро, а прежде девяти и
я звонить не буду: поводов к этому нет, да и охоты тоже.
Значит, все дело упирается в характер господина полковника, а
пока что здесь за эти его плебейские штучки будут
расплачиваться своими жизнями ни в чем не повинные немецкие
парни.
Майору Иоахиму Ортнеру было жаль солдат, которых он так
бездарно и бессмысленно гнал на пулеметы. В который раз за
сегодняшний день он размышлял, что, будь его воля, он бы все
устроил иначе. Не кровью, а прежде всего мыслью, интеллектом и
волей доказывать силу германского духа. Но у него приказ, а
личным мнением никто не интересуется, зато не позже 9.00 у
него спросят, как он, майор Иоахим Ортнер, этот приказ
выполнил. И тогда он назовет число атак, которое подтвердит
его настойчивость и неуемную жажду победы, и перечислит свои
потери; и станет безусловной его непреклонность, никому и в
голову не придет обвинить его в малодушии, никто ему не
скажет, что он пасует перед трудностями.
"Как все глупо, - думал Иоахим Ортнер. - Солдаты честят
меня последними словами, считают идиотом и убийцей. Полковник,
узнав о потерях, тоже решит, что я убийца и болван. Но я
должен играть свою роль, как бы она ни называлась. Главное,
чтобы внешне я был тверд и непреклонен и убежден в правоте
своей идиотской тактики, и тогда я буду прав в любом случае,
перед какими угодно судьями, чего бы ни стоила моя формальная
правота доблестной германской армии".
Впрочем, надо заметить, что сердце у него не болело и душа
была спокойна. У него не было выбора. Как шар в кегельбане, он
катился по единственному, выбранному другими желобу. Чего ж
ему было терзаться?
Он осознавал ясно, что в его положении самое опасное -
проявить малодушие. Это следовало пресекать сразу, даже в
мелочах. И майор Ортнер в этом преуспел. Так, ему заранее было
неприятно предстоящее объяснение с Клюге (он не считал себя
виновным перед гауптманом; напротив - тот был кругом виноват;
но что-то все же было в этом предстоящем разговоре такое, что
майор вообще с радостью избег бы встречи, хотя он и не
осознавал ясно, что именно его смущает, и не собирался в это
вникать), а все вышло на удивление просто, легко и не только
не оставило в душе Иоахима Ортнера какого-либо следа, но даже
и не задело ее.
Клюге пришел без вызова. Он брел по неглубокой траншее,
глядя себе под ноги, сцепив руки за спиной. Без фуражки. Весь
в земле. Мундир справа пониже нагрудного значка был разорван:
сукно, и бортовка, и подклад торчали мятыми лоскутами. Когда
он поднял глаза, Иоахим Ортнер не прочел в них ни страха, ни
гнева, ни озлобления - только усталость.
- Кончено, - сказал он тихим невыразительным голосом. -
Моей батарее крышка. Нет ее больше. Нет - и все.
Вот этот его тон и облегчил задачу Иоахима Ортнера. Теперь
он был прав точно, и не только в прошлом, но и в будущем; прав
уже потому, что держался твердо, не давал воли своим чувствам.
- Во-первых, герр гауптман, - отрывисто отчеканил Иоахим
Ортнер, - прошу вас обращаться как подобает. Во-вторых,
потрудитесь быть конкретнее, если только это доклад офицера, а
не цитата из Вертера.
- Виноват, герр майор, - все так же медленно и тихо сказал
Клюге.
- На вас солдаты смотрят! Где ваша фуражка?
- Не знаю, герр майор.
- Так удирали, что не заметили, как...
- Я не удирал, герр майор, - даже перебив, Клюге не
повысил голоса. - Я оставался на позиции до конца. Даже когда
кругом больше никого не осталось. Но мне не было счастья, герр
майор, и красные меня не убили.
- Прекратите мелодраму, черт побери! Я уже понял: огонь
русских, кстати, весьма бездарный, произвел на вас, гауптман,
неизгладимое впечатление. Но как раз это меня и не интересует.
Может быть, вы все-таки доложите наконец о потерях?
- Точно не могу знать, герр майор. Не все раненые вынесены
с позиции. Проще сказать, что уцелело.
- Как угодно.
- Есть одно орудие и четырнадцать комендоров, герр
майор...
- Одно орудие... Видимо, то самое, что осталось на
позиции?
- Так точно, герр майор.
- Брошенное в панике орудие уцелело. Значит, вы еще могли
продолжать вести огонь и поддерживать нашу атаку, но у вас
нервы не выдержали, и только поэтому наша пехота осталась без
прикрытия. Вы прямой виновник, герр гауптман, что эта
блестящая атака была сорвана.
- Насколько мне известно, герр майор...
- Ничего не желаю слушать. Гауптман Клюге, получите
приказ. Через пятнадцать минут атака будет повторена. Вы
соберете всех своих людей; как они будут распределены - дело
ваше, но подмена должна быть организована безукоризненно.
Когда цепь перейдет шоссе - открываете огонь по пулеметам. И
будете стоять до последнего человека. Иначе - если проявите
малодушие и самоуправство, как в предыдущей атаке - я передам
ваше дело в военно-полевой суд.
Лицо Клюге стало ровным и серым; даже веснушки, такие
яркие, словно стерли с кожи.
- Но это убийство, герр майор, - еле слышно сказал он.
- Повторите.
- Вы посылаете моих людей на верную и бессмысленную
смерть, герр майор.
- Как я понял, гауптман, вы отказываетесь выполнять
приказ?
- Мы выполним ваш приказ, герр майор! - яростно крикнул
Клюге, весь как-то дернулся вверх и демонстративно щелкнул
каблуками.
- Идите, - вяло сказал Иоахим Ортнер и отвернулся.
Предстояло объясниться с ротой; ну, тут он и вовсе не
собирался церемониться.
- Солдаты, - сказал он, - вы сейчас наступали бездарно и
трусливо. Но я не позволю вам порочить чести нации! Не дам
бросать тень на славу германского оружия! Или нет среди вас
национал-социалистов? Или это не вас воспитывал "Гитлерюгенд"?
Пусть выйдет из строя тот, кто сейчас вынес оттуда раненого
товарища, и я ему тут же вручу медаль за доблесть.
Иоахим Ортнер вызывающе, орлиным взором окинул строй.
Солдаты стояли понурясь.
- Это позор!.. Так вот, запомните: на холм санитаров боль-
ше посылать не будем. Так что если сейчас ты не вынесешь
товарища, в следующий раз, если уже ранят тебя, ты тоже
останешься там, умирая от жажды, истекая кровью под этим
солнцем без помощи. Это первое. Второе: сейчас вы пойдете в
атаку снова. Предупреждаю: у вас в тылу будет пулеметный
взвод; и если без сигнала к отходу вы побежите от русских
пуль, вас встретят немецкие.
Смысл в этом был один: если роте суждено быть
уничтоженной, то произойти это должно как можно ближе к доту -
наилучшее подтверждение его, майора Иоахима Ортнера, рвения. К
нему подошел силезец. У взводного была забинтована голова;
забинтована легко, так что над ухом чуть проступило бурое
пятно.
- Я не смогу повести роту в атаку, герр майор, - сказал
он, отводя взгляд.
- Как это вы умудрились? - с досадой сказал Иоахим Ортнер,
придумывая на ходу, кем его заменить. Он так надеялся, что
внезапного пыла этого труса хватит хотя бы на одну хорошую
атаку. Не вышло. - Ведь русские так и не выстрелили по вас ни
разу.
- Это наш осколок, герр майор.
- Но вы неплохо выглядите. И бежали хорошо, я помню. Мне в
голову не могло прийти, что вы ранены.
- Я не смогу повести роту в атаку, герр майор. У меня
повреждена черепная кость, герр майор. Мне надо показаться
настоящему врачу.
- Ну что ж, господин лейтенант, с богом! - Иоахим Ортнер
впервые за это утро рассмеялся. - Надеюсь, что ваша рана не
очень опасна и вы скоро вернетесь в мой батальон. Это не
последняя высота и не последний дот, который предстоит взять.
- Так точно, герр майор. - Силезец впервые поднял на него
глаза. - Но я очень надеюсь, что этот дот вы возьмете еще до
моего возвращения.
"Его можно понять, - посмеивался Иоахим Ортнер, идя на КП.
- Он легко отделался - и счастлив. А мне все только предстоит,
все впереди..."
Эта атака получилась лучше предыдущей. Солдаты добежали до
черты, от которой по ним били пулеметы, дальше ползли и как-то
незаметно рассосались по ямам и воронкам. Вперед не шли, но и
не отступали - ждали сигнальной ракеты. Иоахим Ортнер даже не
сердился на них. "Всякая тварь хочет жить, двуногие тоже, -
вспомнил он банальную книжную фразу, решил для себя: - Пусть
полежат четверть часа, хоть пообвыкнутся с местом, глядишь, и
раненых разберут, а там прикажу дать ракету", - и больше не
интересовался ротой.
Последняя пушка Клюге успела выпустить только четыре
снаряда, после чего прямым попаданием она была уничтожена.
Майор внимательно рассматривал в бинокль бывшую артиллерийскую
позицию, где сейчас возились санитары. Он видел, как положили
на носилки безжизненное тело гауптмана Клюге. Похоже, бинтов
на нем не было. "Пожалуй, убит, - подумал Иоахим Ортнер, - но
это надо было знать точно, и он послал адъютанта, поглядеть,
как и что.
От полковника все не звонили.
И майор, смирившись с мыслью, что до девяти ему придется
заниматься идиотской работой, стал готовить новую атаку. Но на
этот раз обошлось. Позвали к телефону: начальник штаба полка.
Компромисс. Однако когда майор доложил, что потерял без малого
роту и батарея уничтожена полностью, причем гауптман Клюге
имеет две тяжелые раны, одна из которых в голову, так что его
совершенно невозможно транспортировать, а фельдшер заявляет,
что требуется немедленная операция, прямо порочный круг
какой-то, - тут уж господин полковник не выдержал, подключился
к разговору и сказал, чтобы майор пока ничего больше не
предпринимал, он, полковник, сейчас прибудет лично и они
вместе решат, как быть.
Иоахим Ортнер не боялся этой встречи, и она действительно
вышла безобидной. Полковник прежде всего хотел проведать
Клюге, но, узнав, что тот без сознания, смирился и все
остальное время был как будто чуть-чуть в миноре. Действия
майора не вызывали у него критики, планы - тем более.
- Я сейчас еду в дивизию, - сказал он, - постараюсь хоть
что-то из них выбить: самолеты... огневую поддержку....
время...
- Главное - время, - сказал майор Ортнер. - Будет время -
мы что-нибудь придумаем.
- Да, да, - согласился полковник и отвернулся, наконец, от
холма, и в ту же секунду что-то стукнуло по левой руке Иоахима
Ортнера немного пониже локтя, а потом издалека, от холма,
прилетел слабый звук выстрела.
Сердце Иоахима Ортнера подскочило вверх, но сразу не было
больно, он шевельнул рукой и понял, что кость не задета.
- У тебя при себе пакет? - спросил он адъютанта.
- Так точно, герр майор.
- В чем дело? - обернулся полковник.
