и тот, прежний, "сержантский", узнавший его взгляд был стерт,
а вместо него появилось что-то новое, одной только улыбкой
рожденное. Они были ровней. Они были товарищами.
- Ладно ты здесь устроился. - Сержант присел рядом и
поскреб бинты под своей диковинной музейной курткой. - Однако
здесь им не пройти.
- Не пройти, - подтвердил Медведев, счастливо улыбаясь. -
Разве что пехотой. Но ШКАСы здесь весь склон чистенько, как
граблями, подбирают.
- Без мертвых зон?
- Какое! Поначалу были: кой-где скала выпирала, большие
камни видимость закрывали. Так их еще позапрошлой осенью в
одну ночь рванули. Позицию, значит, готовили загодя.
- А рыбу глушили?
- Зачем? - удивился Медведев. - В старице и на удочку,
просто на хлеб прет как сумасшедшая. Уха - хоть залейся. А
спортивного интересу никакого. У нас любители на речку бегали.
Там даже форель есть. Во какой толщины.
Он показал пальцами, и они оба засмеялись, собрали гранаты
и пошли к доту, потому что танки уже отползали на исходные
позиции и с минуты на минуту обстрел мог возобновиться.
15
Медведев не ошибся: перемена в отношении к нему сержанта
действительно произошла; по крайней мере - внешняя; внешняя
потому, что, хотя Тимофей и понимал умом необходимость
отказаться от своей привычной манеры общения именно с таким
типом солдат, это далось ему непросто и не сразу.
О своем отношении к Медведеву он задумался дважды: на
мгновение - когда увидел его впервые, и гораздо дольше и
напряженней - когда тот появился в люке с гранатами в одеяле.
Задуматься пришлось. Медведев заглянул в каземат с такой
понятной мальчишеской жадностью, с нетерпением зрителя,
опоздавшего на первую часть приключенческого фильма. Он даже
шею все еще тянул вверх. Его глаза были широко раскрыты; не
отдавая в том себе отчета, он хотел зрелища!.. Но едва он
встретился глазами с сержантом, парня словно смяли, стерли,
превратили в куклу. Он послушно делал, что ему говорили, но
движения были скованными, и спина была все время напряжена,
как будто сзади него стоит придирчивый экзаменатор.
Не боец - тюря! А еще пограничник!.. - такой была первая
реакция Тимофея.
Он и Чапа остались возле пушки, готовые стрелять, как
только атакующие пересекут мертвую зону. У немцев не ладилось.
Они снова и снова пытались взобраться - и каждый раз неумолимо
сползали на исходный рубеж. Тимофей стал наблюдать за ними
куда спокойнее. Мысли опять вернулись к Медведеву.
Ведь вот же не повезло, думал он. Ведь мог на месте этого
рохли оказаться справный парень, пусть не такой шустрый, как
Ромка, но хотя бы полноценный боец, черт побери! А этот вроде
бы не в себе, словно какой-нибудь очкарик интеллигент; тоже та
еще публика...
Но каждый боец был нужен, каждый - незаменим; с каждым -
воевать. Медведева надо было наставить на путь истинный.
Тимофей в своей практике привык обходиться знанием
военного дела, буквой устава, да воспринятыми на веру
стереотипами, да здравым смыслом. Он был строевик, воспитывать
бойцов не входило в его прямые обязанности. Однако сейчас он
был не только командиром, но и политруком. Думай! - сказал он
себе.
Времени не было. Две-три минуты - разве это время, чтобы
расшифровать человека, которого видишь впервые? С другим пуд
соли...
А что, если этого парня всю жизнь кнут учил, а пряничного
вкуса он и не ведает?
"Ладно. Погладить можно. Но ради чего я должен себя
ломать?" Эту мысль он даже заканчивать не стал: мало ли какая
дурь в голову ударит!
Насчет немцев было ясно: просто так танкам не взобраться.
Тимофей высунулся из амбразуры, высмотрел Залогина и приказал
ему разыскать Ромку и отходить в дот. А сам пошел за
Медведевым. Когда они возвратились и задраили за собой люк,
танки, пятясь, уже спустились с холма и малым ходом отползали
к своим. Все три полка были развернуты в боевые порядки. Но в
настроении немцев - и это было совершенно очевидно - наметился
перелом. Они успокоились. Танки уже не выполняли
противоартиллерийский маневр - это было бессмысленно: пушка
молчала. Правда, они рассредоточились - единственная мера
предосторожности, которая сейчас уже казалась достаточной.
Экипажи повыбирались наружу, отдыхали, дышали предвечерним
воздухом; наблюдали, как их товарищи пробуют заработать
Железные кресты. Небось завидуют. Дело-то плевое, не
серьезное, а без крестов не обойдется: генералу надо будет
оправдаться за два подбитых танка, такое напишет про этот холм
- на бумаге выйдет целый укрепрайон, почище линии Мажино! Нет,
кресты за эту славную победу будут непременно!
Мотопехота тоже перестала психовать. Начала неспешное
обратное движение: из ям да ложбинок потянулась к дороге. И на
самом шоссе зашевелились: шоферня ходила между машинами,
кто-то копался в моторе, лезли в кузова и кабины. До головных
машин было чуть поболее километра, так что и без стереотрубы
была видимость лучше не надо.
Наконец, самое любопытное происходило возле двух подбитых
танков. Немцы зря времени не теряли. Пока внимание
красноармейцев было отвлечено приступом, они успели погасить
огонь на одном из танков, занялись вторым, и к ним выбрался на
шоссе еще один тяжелый; от него уже заводили трос.
Если расчистят шоссе, так ведь и прорвутся, чего доброго!
- Чапа, а ну-ка вжарь осколочным в просвет промеж тех
троих.
- А у меня броневбойный туды затолканный.
- Бей чем придется.
- Есть.
- Медведев!
- Вас понял, товарищ командир! - И Медведев ловко, вроде и
не придержавшись ни за что, то ли соскользнул, то ли прыгнул в
люк.
Первый взрыв полыхнул из-под подошедшего танка. Дал ли он
что-нибудь, сказать трудно: немцы залегли на несколько секунд,
потом забегали вокруг, засуетились снова. Но второй уже был
осколочным и угодил именно туда, куда намечал Тимофей: в центр
треугольника между танками. Это была удача. Не только от
прямых осколков, но от одного рикошета (броневые стены с трех
сторон!) спастись было невозможно. Уцелевшие немцы прыснули в
стороны. Но ведь кто-нибудь с крепкими нервами мог и остаться,
чтобы, переждав налет, все-таки сделать дело...
- Чапа, еще один снаряд туда же, а потом по грузовикам!
Танковые батальоны ударили беглым огнем, их тотчас же
поддержали приданные мотопехоте артиллерийские батареи. Они
были развернуты по обе стороны шоссе, совсем близко; возможно,
через те буераки не было ходу тягачам, а скорее всего они
рассчитывали, что вот-вот двинутся дальше.
Этот обстрел был куда интенсивней предыдущего. Вначале еще
можно было работать, используя просветы между разрывами; затем
поднимающаяся от земли пыль затянула всю видимость тонкой
кисеей, она темнела, сгущалась, становилась все плотнее прямо
на глазах; и вот уже все исчезло, тем более тусклое позднее
солнце не в силах было пробиться; перед амбразурой клубилась
буря, и едва она чуть отступала, как очередной взрыв вспенивал
землю и щедро плескал осколками стали и камней.
Тимофей взял бинокль, немецкий автомат, засунул в каждый
из карманов по рожку с патронами и неловко полез в нижний
этаж. Медведев помог ему открыть люк, ведущий в запасной ход.
- Ты не отходи от телефона, - сказал Тимофей. - Мало ли
что.
- Ага, - сказал Медведев. - А что, если я им наверх
накидаю снарядов - и до вас мотнусь? Вдвоем никак веселее.
- Нет, - сказал Тимофей, переступив через высокий стальной
порог люка. Ход железобетонной трубой полого ускользал вниз в
темноту. Здесь была прохладная сырость. Пожалуй, сейчас
единственное прохладное место во всей долине. - Нет, -
повторил он, отметая на этот раз уже немую просьбу Медведева,
и взял из его рук фонарик. - Ты здесь нужнее. Это знаешь как
важно, чтобы у них перебоев не было. - Он мотнул головой в
сторону потолка.
- Ага.
- Только телефон слушай. Если долго буду молчать - скажем,
минуты две, - сам вызывай.
- Не помешаю?
- Нет. А то мало ли что... и ход останется открытый...
- Ага.
Вверху громыхнула пушка. Это уже третий снаряд вслепую,
отметил про себя Тимофей. Ему так не хотелось лезть в эту
дыру. И риск большой, и демаскировка возможна. Но ведь кому-то
надо корректировать Чапину пальбу.
- Ну ладно.
Ход показался ему очень длинным. И выполнен был не везла
качественно: местами швы между железобетонными кольцами
заделали плохо, из щелей, пульсируя в такт канонаде, сыпался
песок. Добро, что не вода, а то б много они здесь навоевали.
Выходной люк был такой же конструкции, что и остальные: с
таким же замком и со смотровыми щелями, пригодными для ведения
огня, только помощней штуковина: на глаз - трехслойная сталь
миллиметров эдак около ста.
Тимофей заглянул в щель, но не разобрал ничего, кроме
осыпающейся на плоские каменные плиты комьев глины. Тогда он
открыл замок, взял автомат наизготовку и - раз, два, пошли! -
резким движением выскочил наружу и сразу присел в простенке
между скалой слева (она играла роль естественного бруствера) и
откинутой крышкой люка.
Никого.
Тимофей приподнялся. Выше по склону били в небо бурые
фонтаны; косматая туча клубилась, вздыхала, стремительными
волнами вдруг скатывалась вниз; некоторые снаряды рвались в
полусотне метров, наверное, случались и поближе, потому что
осколки так и шипели вокруг. Но выбирать не приходилось.
Опасность усугублялась еще и тем, что этот выход, замаски-
рованный под скопление валунов, приспособили для обороны с
трех сторон; тыл, обращенный к вершине холма, был пологим и
открыт совершенно. Это было толково: нападающие не могли
использовать углубление как естественный окоп - сверху он
простреливался весь. Однако сейчас и Тимофей не мог в нем
укрыться.
Ладно. Что там у фашистов?
Отсюда перспектива была не столь замечательной, но враг
весь на виду. Возле подбитых танков - никакого движения;
третий, который должен был освободить от них шоссе, не горел,
однако и признаков жизни не проявлял. На километр дальше в
одном месте дымили сразу три грузовика - результат удачного
снаряда, когда Чапа еще имел возможность наводить. Выходит,
вся пальба вслепую была зряшной. Во всяком случае, на немцев
она не произвела впечатления: в автоколонне даже признаков
паники не было.
Вот в долине всплеснулся взрыв. Не совсем бестолково: где-
то там лежала мотопехота; среди ее порядков и рвануло. Но от
шоссе далеко.
Тимофей передал Чапе поправку. Не угадал. Вторая оказалась
ближе к истине. Только с четвертой попытки ухватили колонну и
пошли ее щипать, как добрая хозяйка курицу. Когда заполыхало
сразу в нескольких местах, немцы опять качнулись откатной
волной. Но еще не всех убедили те снаряды, и находились
храбрецы, которые пытались развести машины, и некоторым это
удалось: они перебирались через глубокий кювет и там петляли
по целине, и все же, когда после очередного снаряда в хвосте
автоколонны начался фейерверк - угодило в фургон с
боеприпасами, - шоферня побросала даже то, что могла спасти, и
стало очевидно: колонна обречена; разве что единичные машины
уцелеют.
Корректировать стрельбу было трудно. Без опыта, без
сноровки. Ладно - на глазомер Тимофей не жаловался никогда,
только это и выручало. Напряжение же было такое, что вначале
его дрожью било. Потом прошло, но само напряжение не стало
меньше, он весь ушел в эту корректировку и, кроме машин,
ничего не видел, и напрасно, потому что неудача первой
танковой атаки не убедила командира дивизии и немцы снова
