пошли на штурм. На этот раз дозоры не вмешивались, зато по
фронту наступали два танковых взвода и несколько десятков
автоматчиков. Они спешили и не помышляли о маскировке, и все
же Тимофей их проглядел. Это было совсем на него не похоже и
объяснялось разве что невероятной сосредоточенностью, которой
требовала от него корректировка, да еще тем, может быть, что
он почти не отрывал бинокля от глаз, так что общая панорама им
не контролировалась. Но как ни был Тимофей поглощен своим
делом, все же он отметил какое-то незначительное изменение в
окружающей обстановке. Не отрываясь от бинокля, Тимофей
одновременно попытался понять, что его обеспокоило. Ответ
пришел быстро: немецкие танки уже не стреляли, и одна за
другой замолкали батареи. Еще минута - и вокруг стало тихо,
только звонко шлепались на землю последние комья земли и
осколки.
Лишь теперь он увидел приближающихся немцев. До них
оставалось метров триста. Автоматчики шли скорым шагом, и
танки не спешили - старались держаться купно с ними.
Их появления, как говорится, под самым носом, Тимофей не
ждал. Тем более ему было приятно отметить, с каким
спокойствием он принял эту неожиданность. Еще три дня назад,
видя приближающегося врага, в последние минуты перед схваткой
с ним он испытывал не только решимость, но и едва ли не
отчаяние: он не боялся умереть, но умирать так не хотелось!..
А сейчас его сердце молчало. Не только отчаяния, но даже
ненависти - вообще никаких эмоций. Лишь спокойствие и холодный
расчет. Как в тире. Ни здесь, ни там нет людей с их страстями,
судьбами, талантами и детьми. Есть только задача, которую
поставили перед тобой три дня назад; тогда ты был не в силах
ее выполнить, но сейчас она пересекла твой жизненный путь
снова, как те огненные библейские письмена на стене: "Не
пропустить!.. Не пропустить!!!" Ради этого была вся предыдущая
жизнь - чтобы сегодня в этой уютной долине - не пропустить. От
этого зависело... Что от этого зависело? Будущее?.. Какое
бесцветное слово. Чье будущее? И почему именно будущее? Нет,
"будущее" - это слишком громко и красиво и скорее всего ни при
чем. Тут было что-то большее и простое, чего Тимофей не мог
объять, как не мог знать, что с того момента, когда он,
стреляя по фашистам, перестал думать, что он убивает людей, он
стал настоящим солдатом, а эта война стала его войной - не
только ветром его судьбы, но и частью его естества.
Медведев ответил сразу: возле ШКАСов патронов нет, все
внизу.
- Возьми шесть коробок, по две на каждую машинку, - сказал
Тимофей. - Залогин укажет, кому какая.
Он хотел на этом кончить, но почувствовал: и в каземате и
внизу ждут от него хоть одного слова, хоть намека - где враг.
- Немцы близко. Очень, - сказал Тимофей.
- Ага, - удовлетворенно отозвался Медведев, и в трубке
щелкнуло.
- Тю! - сказал Чапа.
Тимофей не стал вникать в смысл этого междометия и повесил
трубку. Ему пора было уходить. Хотя для удара по наступающей
цепи с фланга его позиция не имела себе равных, он знал, что
не воспользуется этим: для обороны дота тайна подземного хода
значила куда больше, чем даже десяток убитых фашистов.
Он придирчиво осмотрел свой приямок - не оставляет ли
после себя следов, не обвалился ли маскировочный мох с крышки
люка. Выглянул напоследок. Автоматчики были близко. Молодые
парни, вверх идут легко, прыгают с камня на камень; форма
пропыленная, но все равно видно, что новенькая; новую форму
всегда издали узнаешь.
Тимофей отступил внутрь, щелкнул замком, проверил, хорошо
ли закрылось - и вдруг свалился: в глазах потемнело. Он даже
сознание потерял, но, наверное, ненадолго; может, всего-то на
несколько мгновений выключился, а когда понял, что произошло,
сразу заторопился. Он сидел и щупал вокруг себя, искал
фонарик, нашел наконец, однако зажигать не стал, а медленно
пополз вперед на четвереньках, все время заваливаясь на правый
бок. Он решил, что это рана его валит, и перевесил автомат на
левое плечо, чтобы уравнять силы, но тут же снова завалился, и
опять на правый бок. Это было совсем не больно. Он собрался с
духом и опять пополз - не поднимая головы, с закрытыми
глазами. Левую руку передвинуть, правую; теперь левое
колено... Он спешил как только мог, спешил на помощь к своим
товарищам, которые там, вверху, одни уже давно, ужасно давно
бьются с фашистами. Он спешил - и вдруг замер, потому что
труба, по которой он полз, которую мотало из стороны в
сторону, наконец успокоилась, и тогда он почувствовал, что
ползет вниз...
Потом - а уж как хотел сделать все самостоятельно до
конца! - оказалось совершенно невозможным пролезть через люк
со снарядом в руках. "Я так и думал, что из этого ни черта не
выйдет", - пробормотал Тимофей и позвал Чапу. Тот обернулся,
неторопливо снял наушники, слез с креслица, сначала забрал
снаряд, потом зашел со спины и ловко, уверенно придержал
командира под мышками.
Тимофей перевалился через край люка и сел на полу. В доте
было не продохнуть от дыма и пыли. И духота. Впрочем, только
что в трубе ему казалось, будто он через раскаленную печь
ползет. Не стоит обращать внимания.
Стрельбы не слыхать; только танковые моторы ревут, будто
ходят кругом дота голодные дикие звери.
- Как, отбили атаку?
- Ще не-а. Хвашисты ще тамечки.
Тимофей попытался свести концы с концами. Не сходилось.
- Чапа, - сказал он наконец, - как давно мы говорили с
тобой по телефону?
- А я не знаю, товарищ командир. То, може, минута вже
збигла. А може, и меньше.
Ладно...
- Там весь подъемник набит осколочными, - сказал Тимофей,
- так я тебе на всякий случай бронебойный приволок. Мало ли
что.
- Ото добре, товарищ командир, - дипломатично похвалил
Чапа и поднял голову, потому что где-то рядом в шесть-семь
выстрелов ударил крупнокалиберный и сразу в ответ ему сыпанули
автоматы. - То не начало, - уверенно определил он. - То Гера
на ихних нервах грает.
- Ну, вроде отдохнул. - Тимофей с помощью Чапы поднялся. -
Я буду тебе помогать. Пушка заряжена?
Чапа замешкался - и вдруг чуть ли не крикнул:
- Так броневбойный же отам.
Он уже и не пытался скрыть досаду. Как неловко получилось!
Ведь надеялся, что удастся промолчать; так не хотелось
признаваться! - ну просто слов нет. А вот пришлось. Это же
уметь надо - вляпаться в такое неловкое положение. Натурально:
командир хоть и не виновен ни в чем - он же сам и виноват.
Надо ему было спрашивать! Но опять же: откуда он мог знать,
что своим вопросом ставит Чапу в глупое положение? Не задай
Тимофей этого вопроса - и все бы тихо сошло; а так получается,
что раненый командир тратил последние силы, чтобы сделать как
лучше - и все зря. И только он один, Нечипор Драбына, в этом
виноват...
Тимофей засмеялся.
- Там дурень один в мене под самисеньким носом
копырсается, - приободрился Чапа. - То я его и стережу.
Это был средний танк с хорошим мотором, а скорее всего
просто механик-водитель на нем был классный. Танк шел
уверенней других, и подъем брал легче, и техника вождения
здесь была мастерская - сразу видать. Его цепкость и ловкость
приводили к поразительному эффекту: моментами танк казался
гибким. Он должен был взобраться наверх; во всяком случае,
Чапу его действия убедили настолько, что он предпочел не
рисковать, оставил на время в покое полуразгромленную
автоколонну и сторожил только этого подкрадывающегося к нему
врага.
Остальные танки заметно поотстали.
Сначала они взяли слишком широко, и крайний едва не завяз
в болоте; оно лежало справа от холма, по всей почти пойме
между рекой и старицей. Это, впрочем, не остановило немцев;
танк прошел по краю топкого места, уткнулся в старицу и замер
на нешироком песчаном пляже; в метре от него раскачивались
потревоженные им кувшинки - словно вдруг предостерегающе
всплыли на поверхность огромное минное поле, красивенькие
такие мины с белыми и желтыми взрывателями.
Из башни неспешно, уверенно выбрался на броню танкист;
встал на капоте, широко расставив ноги, и, закрывшись от
бокового солнца ладонью, разглядывал холм. Второй вылез
сначала до пояса, затем отжался руками и сел на край башни, и
они стали о чем-то спорить, это даже издали было ясно. Их
поведение не было нахальным, скорее просто беззаботным. Ведь
система огня русских не была известна до конца; почему бы не
допустить в таком случае - а рельеф местности подсказывал
именно этот вывод, - что танк уже вошел в мертвую зону не
только для артиллерийского, но и для стрелкового оружия? Но
танкистам не повезло. Во-первых, пляж простреливался, а
во-вторых, сейчас за ШКАСом в этом секторе сидел Герка
Залогин. Он снял обоих совсем короткой очередью (ее-то и
прокомментировал Чапа, и ошибся в ее смысле, как видим), если
учесть, конечно, расстояние, которое Герку от них отделяло:
шесть-семь выстрелов, не больше. Выстрелы демаскировали Герку
раньше времени; он шел на это сознательно; внезапный удар по
автоматчикам стоил бы немцам лишних двух-трех человек, если не
больше, но и соблазн был велик: смешно даже сравнивать
автоматчиков и танкистов. Герка пошел на это не колеблясь.
Первые же пули сбили обоих танкистов на песок, но одного
словно ветром понесло: он катился по пляжу, как бревно, весь
вытянутый в струнку, с закинутыми над головой руками, катился,
подгоняемый черт те какой силой, может быть, даже ударами тех
же пуль; он прокатился так несколько метров, но шестая или
седьмая пуля пригвоздила его к песку, он затих лицом вверх, с
закинутыми за голову руками, и больше не шелохнулся ни разу.
Третий танкист на это не отреагировал никак. Еще с минуту
Герка поглядывал, не выберется ли он, чтобы подобрать убитых
товарищей, но немец попался терпеливый. А потом Герке стало не
до него, автоматчики подобрались совсем близко и так густо
лепили из своих машинок по амбразуре, что одна пуля ввинтилась
внутрь бронеколпака и рикошетом саданула Герку по башке. На
счастье, не оглушила совсем, но все же это была контузия: он
потерял на какое-то время способность говорить, а может быть,
ему это только казалось; как бы там ни было, а Тимофею он
отвечал только "в уме", хоть тот, судя по его голосу в
наушниках на том конце провода, готов был разнести телефон
вдребезги.
Герка снова вспомнил о танке лишь после того, как отбился
от автоматчиков. Танка на месте не было. Герка поискал - и
увидел его в стороне: танк уже приближался к исходной позиции
своего батальона; оба трупа лежали позади башни на капоте.
Пулемет в центральном секторе обороны достался Медведеву.
Произошло это случайно: в спешке Герка заскочил не в тот люк,
а когда разобрался в ошибке, меняться было поздно.
Был ли Медведев рад, что может наконец принять участие в
бою? Трудно сказать. Ему было не до размышлений. Его затянуло
так стремительно - успевай поворачиваться! Единственное, чего
он боялся, - это отстать от других, подвести своих новых
товарищей. И потому он излишне суетился, и опять начал
тушеваться - на этот раз перед Залогиным; он так волновался,
что почти ничего не видел; но едва нырнул в железобетонную
трубу и прикрыл за собой люк - едва остался наедине с собою,
без командиров и просто свидетелей, - как уверенность
возвратилась к нему. Правда: только уверенность, но не
спокойствие.
Потому что впереди, в каких-нибудь шести метрах труба была
разбита и завалена обломками камней и землей. Поверх завала
