вав Баллантрэ по имени, в немногих словах изложил ему свое бедственное
положение. Он обернулся, чуть заметно вздрогнув, и смотрел на меня в
упор в продолжение всего моего рассказа, а потом, обратившись к своему
товарищу, что-то сказал ему на местном варварском наречии. Второй, хруп-
кий и худощавый - ноги, как палки, а пальцы, словно соломинки [37], -
тотчас же встал.
- Сахиб [38], - сказал он, - не понимает по-английски. Я знаю по-анг-
лийски и вижу, что произошла небольшая ошибка, о, самая незначительная и
частая ошибка. Но сахиб хотел бы знать, каким образом вы очутились в са-
ду.
- Баллантрэ! - вскричал я. - Неужели у вас хватит наглости отрекаться
от меня, вот так - лицом к лицу?!
У Баллантрэ не дрогнул ни один мускул, он глядел на меня, словно идол
в кумирне.
- Сахиб не понимает английского языка, - повторил туземец так же бой-
ко, как и раньше. - Он хотел бы знать, каким образом вы очутились в этом
саду.
- О, сатана ему в зубы! - говорю я. - Он хочет знать, как мы попали в
этот сад? Так вот, милейший, будь добр передать твоему сахибу привет и
уведомить его, что тут нас двое солдат, которых он видом не видывал,
слыхом не слыхивал, но что сипай этот бравый малый, а я тоже ни в чем
ему не уступлю, и что если нас тут как следует не накормят и не снабдят
чалмой, и туфлями, и разменной монетой на дорогу, то тогда, мой друг, я
мог бы назвать сад, где скоро, очень скоро будет весьма неуютно.
Они продолжали ломать комедию, даже посовещались о чем-то на индуста-
ни, а потом, все с тою же улыбочкой, но вздыхая, словно повторения его
утомили, индус снова проговорил:
- Сахиб хотел бы знать, каким образом вы очутились в этом саду.
- Так вот вы как! - говорю я и кладу руку на эфес, а сипаю приказываю
обнажить оружие.
Все так же улыбаясь, индус достает из-за пазухи пистолет, и хотя Бал-
лантрэ и пальцем не пошевелил, я достаточно хорошо знал его, чтобы пони-
мать, что и он готов к нападению.
- Сахиб полагает, что вам лучше удалиться, - сказал индус.
По правде говоря, я и сам это думал, потому что достаточно было звука
пистолетного выстрела, чтобы отправить нас обоих на виселицу.
- Скажи своему сахибу, что я не считаю его джентльменом! - заявил я и
повернулся с жестом крайнего презрения.
Не сделал я еще и трех шагов, как индус окликнул меня.
- Сахиб хотел бы знать, не из поганых ли вы ирландцев, - сказал он, и
при этих словах Баллантрэ улыбнулся и отвесил низкий поклон.
- Что это значит? - спросил я.
- Сахиб говорит, чтобы об этом вы спросили вашего друга Маккеллара, -
сказал индус. - Сахиб говорит, что вы с ним квиты.
- Скажи своему сахибу, что я еще разделаюсь с ним за все его шот-
ландские штучки при следующей встрече! - закричал я.
Когда мы уходили, эта парочка все так же сидела, ухмыляясь.
Конечно, и в моем поведении найдутся свои слабые стороны, и, когда
человек, каковы бы ни были его доблести, обращается к потомству с изло-
жением своих подвигов, он должен ожидать, что его ждет участь Цезаря и
Александра, тоже оболганных клеветниками. Но одного упрека никто не мо-
жет сделать Фрэнсису Бэрку: он никогда не оставлял товарища в беде...
(Здесь следует абзац, который кавалер Бэрк старательно вымарал, - ви-
димо, перед тем, как посылать мне рукопись. Должно быть, там были вполне
естественные упреки в том, что он считал нескромностью с моей стороны,
хотя сам я ничего не могу поставить себе в вину. Возможно, мистер Генри
был менее осторожен или, что всего вероятнее, Баллантрэ ухитрился доб-
раться до моей корреспонденции и самолично прочел письмо из Труа, от-
месткой за которое и стало это жестокое издевательство над мистером Бэр-
ком, находившимся в столь бедственном положении. Баллантрэ, несмотря на
всю его порочность, не был чужд некоторым привязанностям; мне кажется,
что вначале он был сердечно расположен к мистеру Бэрку, но мысль о его
предательстве иссушила неглубокие ключи его дружбы и обнаружила во всей
неприглядности его истинную натуру. - Э. Макк.)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ВРАГ В ДОМЕ
Небывалое дело, чтобы я не запомнил даты, тем более даты события, в
корне изменившего всю мою жизнь, закинувшего меня в чужие края, - однако
это так. Я был вышиблен из колеи, против обыкновения вел свои записи
беспорядочно, не ставил даты по неделе, по две и вообще писал как чело-
век, махнувший рукой на все. Во всяком случае, это было в конце марта
либо в начале апреля 1764 года. Спал я плохо и проснулся с тяжелым пред-
чувствием. Оно так угнетало меня, что я поспешил сойти вниз, даже не на-
кинув камзола, и при этом, помнится мне, рука моя дрожала, опираясь на
перила. Было холодное солнечное утро, с густым слоем изморози, вокруг
дома распевали дрозды, и во всех комнатах слышен был шум моря. При входе
в зал другой звук остановил мое внимание - звук голосов. Я подошел ближе
и остолбенел. Да, в зале звучал человеческий голос, но я не узнавал его,
и это в доме моего господина; там звучала человеческая речь, но, как я
ни вслушивался, я не понимал ни слова, и это в своей родной стране. Мне
припомнилось старое предание о залетной фее (или просто иноземной
гостье), которая посетила наш край в незапамятные времена и пробыла у
нас неделю, а то и больше, говоря на языке ни для кого не понятном, а
затем исчезла ночью так же внезапно, как и появилась, не раскрыв никому
ни своего имени, ни цели своего посещения. Мной овладел не столько
страх, сколько любопытство, я отворил дверь и вошел.
На столе еще не было убрано после ужина, ставни еще не были открыты,
хотя свет уже проникал в щели, и большая комната была освещена только
свечой и отсветом тлеющих углей. У самого камина сидели двое. Одного,
одетого в плащ, из-под которого виднелись сапоги, я узнал сразу: это был
все тот же вестник несчастья. А о другом, который сидел вплотную к огню,
закутанный во что-то, словно мумия, я мог сказать только, что он чужезе-
мец, что кожа у него гораздо темнее, чем у нас, европейцев, что сложения
он тщедушного и что глаза у него глубоко запали под необычно высоким
лбом. По полу было раскидано несколько тюков и небольшой чемодан, и, су-
дя по скудности этого багажа и по состоянию сапог самого Баллантрэ,
кое-как залатанных каким-нибудь деревенским сапожником, можно было су-
дить, что зло не принесло ему богатства.
При моем появлении он встал, взгляды наши скрестились, и сам не знаю
почему, но смелость во мне так и взыграла.
- А! - сказал я. - Так это вы? - И я остался доволен развязностью
своего голоса.
- Вот именно я самый, почтеннейший Маккеллар, - сказал Баллантрэ.
- На этот раз вы приволокли за собою свою черную тень, - продолжал я.
- Вы это о Секундре Дассе? - спросил он. - Позвольте его представить.
Это туземный джентльмен из Индии.
- Так, так! Не могу сказать, чтобы мне нравились вы сами, мистер Бал-
ли, или ваши друзья. Но дайте-ка я погляжу на вас при свете, - и, говоря
это, я открыл ставни выходившего на восток окна.
При ярком утреннем свете видно было, насколько изменился этот чело-
век. Позднее, когда мы все были в сборе, меня еще более поразило, нас-
колько слабо по сравнению с другими отразилось на нем время; но первое
впечатление было не такое.
- А вы постарели, - сказал я.
Лицо его омрачилось.
- Если бы вы видели самого себя, - сказал он, - вы, может быть, не
стали бы распространяться на эту тему.
- Почему же, - возразил я. - Старость меня не страшит. Мне сейчас ка-
жется, что я всегда был стариком; а теперь с годами я, милостью божьей,
стал лишь более известен и уважаем. Не каждый может сказать это о себе,
мистер Балли. Ваши морщины говорят о страстях и напастях; ваша жизнь
постепенно становится вашей тюрьмой; смерть скоро постучит к вам в
дверь; и не знаю, в чем вы тогда почерпнете утешение!
Тут Баллантрэ обратился на индустани к Секундре Дассу, из чего я зак-
лючил (признаюсь, не без удовольствия), что мои слова задели его. Само
собой, что все это время, даже и подшучивая над незваным гостем, я, не
переставая, ломал голову над другим: прежде всего, как бы мне поскорее и
незаметнее известить милорда Я сосредоточил на этом все силы ума, как
вдруг, подняв глаза, увидел, что он стоит в дверях, с виду совершенно
спокойный. Поймав мой взгляд, он тотчас же переступил порог. Баллантрэ
заметил его и пошел навстречу; шагах в четырех оба брата остановились, в
упор глядя друг на друга, потом милорд улыбнулся, слегка наклонил голову
и резко отошел в сторону.
- Маккеллар, - сказал он, - надо позаботиться о завтраке для этих пу-
тешественников.
Ясно было, что Баллантрэ несколько смущен, но тем наглее он стал в
словах и поступках.
- Я умираю с голоду, - сказал он. - Надеюсь, ты нас хорошо угостишь,
Генри?
Милорд обернулся к нему все с той же жесткой улыбкой.
- Лорд Дэррисдир... - поправил он.
- Ну, не в семейном же кругу! - воскликнул Баллантрэ.
- Все в этом доме называют меня так, - сказал милорд. - Если ты хо-
чешь быть исключением, подумай, как поймут это посторонние, и не пока-
жется ли это им признаком бессильной зависти?
Я чуть было не захлопал в ладоши от удовольствия, тем более что ми-
лорд, не давая времени для ответа, сделал мне знак следовать за ним и
тотчас вышел из залы.
- Скорее, - сказал он, - надо очистить дом от заразы. - И он так
быстро зашагал по коридорам, что я едва поспевал за ним. Подойдя к двери
Джона Поля, он открыл ее и вошел в комнату. Джон делал вид, что крепко
спит, но милорд и не пытался будить его.
- Джон Поль, - сказал он как нельзя более спокойно, - ты много лет
служил моему отцу, не то я вышвырнул бы тебя, как собаку. Если через
полчаса ты оставишь дом, то будешь по-прежнему получать жалованье в
Эдинбурге. Если же я узнаю, что ты торчишь тут или в Сент-Брайде, то
хоть ты старик, старый слуга и все прочее, но я найду способ жестоко на-
казать тебя за измену. Вставай и убирайся. Через ту же дверь, в которую
ты впустил их. Я не желаю, чтобы ты попадался на глаза моему сыну.
- Меня радует, что вы это приняли так спокойно, - сказал я, когда мы
опять остались вдвоем.
- Спокойно? - воскликнул он и приложил мою руку к своему сердцу, ко-
торое молотом колотилось у него в груди.
Это поразило и испугало меня. Самая могучая натура не вынесла бы та-
кого бешеного напряжения; каково же было ему, силы которого были уже
подточены. Я решил, что этому чудовищному положению надо как можно ско-
рее положить конец.
- Я думаю, что мне надо предупредить миледи, - сказал я.
Ему бы следовало, конечно, пойти к ней самому, но я имел в виду его
равнодушие к ней - и не ошибся.
- Ну что ж, - сказал он. - Предупредите. А я потороплю завтрак. За
столом мы все должны быть в сборе, даже Александер; не надо подавать ви-
ду, что мы встревожены.
Я побежал к миледи и без излишней жестокости всяких предуведомлений
сообщил ей новости.
- Я давно уже к этому готова, - сказала она. - Сегодня же надо тайно
собраться и в ночь уехать. Слава создателю, что у нас есть другой дом. С
первым же кораблем мы отплывем в Нью-Йорк.
- А как же с ним? - спросил я.
- Ему мы оставим Дэррисдир! - воскликнула она. - Пусть его радуется!
- Ну нет, с вашего позволения, будет не так, - сказал я. - При доме
есть цепной пес, и зубов он еще не лишился. Мы обеспечим мистеру Джемсу
кров и стол, а если будет смирен, то и лошадь для прогулок; но ключи -
подумайте об этом, миледи, - ключи должны остаться в руках Маккеллара. А
он уж их сбережет, в этом не сомневайтесь!
- Мистер Маккеллар! - воскликнула она. - Спасибо вам за эту мысль.
Все будет оставлено на ваше попечение. Если уж нам суждено спасаться к
дикарям, то вам я завещаю отомстить за нас. Пошлите Макконнэхи в
