жить в помещении клуба, предпочитая в течение года открытые двери
общежития. Другой важной проблемой в университете был спорт. Мои
экс-спортсмены из Оксфорда и Кеймбриджа с их лёгочными и прочими недугами
остерегали меня, но это была такая ошибка, которая спасла меня. Вместе с
остальными первокурсниками я отправился на спортплощадку, чтобы испытать
свои силы в футболе, бейсболе, беге, прыжках и т.п. Захваченный духом,
царившим в университете и в группе, я надеялся подать хоть в чем-нибудь
какие-либо надежды. О бейсболе мне нечего было и думать. В то время, когда
остальные ребята готовились в университет на спортплощадке, я ездил верхом
на лошадях. Бегать я научился ещё в военном училище, при первых же пробных
забегах первокурсников пробежал сто ярдов менее чем за одиннадцать секунд
и был отдан на выучку одному из спортсменов-старшекурсников для
тренировок. Показав мне на Гризли-Пик, высокую гору позади университета,
он сказал: "Единственное, что тебе нужно - это дыхание и мускулы.
Взбирайся на эту гору каждый день в течение года, затем приходи ко мне и
тогда посмотрим".
Я не взбирался на Гризли-Пик каждый день, но всё-таки подымался туда
довольно часто, так что вскоре мог уже взбегать туда и возвращаться
обратно не останавливаясь. В конце года я кружил по гаревой дорожке так
долго, что моему инструктору надоедало наблюдать за мной, но, конечно, я
не мог пробежать сто ярдов намного меньше чем за двенадцать секунд.
Мускулы и дыхание у меня были, но все мои физические реакции были
настолько медленны, что от меня не было толку ни в одной из
университетских спортивных секций. Так же, как и раньше мальчиком, я
оказался от всех в стороне.
Блистал я лишь на военной кафедре. Начальник её, бывший офицер армии
США, заметив, что у меня уже была кое-какая подготовка, назначил меня для
строевой подготовки моей неумелой группы, и, когда я сделал из них лучшую
строевую роту в университете, он дал мне следующую группу первокурсников с
той же целью. В последующие годы я всегда был строевиком у первокурсников
и в конце концов стал командовать строем всех слушателей военной кафедры.
Таким образом я руководил своей группой в одном из самых непопулярных и
бессмысленных занятий. Я сам презирал всё это, ценя её лишь за возможность
побахвалиться и один раз в неделю поважничать перед своими однокурсниками,
которые прозвали меня "П.К.Щ." - профессором кислых щей.
Я получил это прозвище, однако, не только как поборник дисциплины, при
всём при том, я редко кого-либо наказывал и никогда не злоупотреблял своей
властью. Я сумел убедить своих первокурсников заниматься строевой
подготовкой, утверждая, что поскольку она была обязательной, гораздо проще
исполнять её с желанием, чем без него, и что это было такое дело, в
котором они могли преуспеть лучше и посрамить старшекурсников, где
безразличие было таким же напускным, как и их превосходство. В общем, я
заразил их энтузиазмом. Я насмехался над всеми остальными студенческими
увлечениями: спортом, классными и университетскими общественными
делами,модой и обычаями, и всячески поносил их. Я вечно портил всем
удовольствие. Я был вреден, как норовистый конь, поскольку сам не был
счастлив. Я мог с интересом потолковать о чем-либо, что мы изучали, если
это не было слишком трафаретным итривиальным, на старших курсах у нас в
клубе время от времени случались такие разговоры. Но, вообще-то говоря, мы
чаще обсуждали новости или какую-либо из наших проделок.
Однажды ночью, к примеру, мы отправились воровать цыплят у д-ра Бонте,
известного в университете казначея. Я забрался в курятник и, выбирая
цыплят, сворачивал им головы и передавал их наружу другим ребятам,
державшим мешок.
- Вот, - говорил я, - петушок, это сам д-р Бонте, он жестковат, но для
первокурсников сойдёт. Затем хорошенькая пухленькая курочка - старая
миссис Бонте. Вот цыпочка, мисс Бонте, - продолжал я, называя каждую из
дочек Бонте, до техпор, пока нас не прервали. В доме раздался шум, в окнах
вспыхнул свет, и кто-то подошёл к курятнику. Остальные ребята убежали, и
я, вырвавшись из курятника, убежал тоже. Всё вроде бы было в порядке. Но
когда я догнал остальных, узнал, что они бросили мешок с цыплятами там. Мы
уже считали, что наш воскресный ужин пропал, ан нет: на следующий день всё
наше братство было приглашено на воскресный обед к д-ру Бонте. Мы приняли
приглашение с некоторой недоверчивостью и отправились туда в
растерянности. Но нас встретили хорошо, и вскоре д-р Бонте уже рассказывал
нам, как какие-то воры перепугались, когда очищали в курятнике насест.
"Думаю, что это были не студенты, - говорил он. - Студентов не так-то
легко испугать, они могут убежать, но студенты захватили бы с собой мешок
с цыплятами. Думаю, что это были негры или китайцы."
Нас радушно усадили за стол, и мы с интересом наблюдали за тем, как
внесли громадный поднос с жареными цыплятами и поставили его перед д-ром
Бонте. Он встал, поточил нож о вилку и, повернувшись сначала ко мне,
сказал: - Ну, Стеффенс, что вам положить, кусок этого старого петуха, д-ра
Бонте? Или же он слишком жёсток для кого-либо кроме первокурсника? Может
вы предпочитаете эту старую курицу, миссис Бонте, или, скажем, одну из
девочек Бонте?
Я не мог и рта раскрыть. Остальные тоже, и никто не рассмеялся. Ничуть
не смеялся и Бонте. Он стоял у блюда с поднятым ножом и вилкой, глядя на
меня, затем на других и снова на меня. Он ждал ответа: я должен был
выбирать, но я видел, как в его глазах заблестели лукавые огоньки. Тогда я
оправился и выбрал прелестнейшую из цыпок, указав на нежнейшую из курочек.
Д-р Бонте рассмеялся, подал мне выбранное, и у нас вышел весёлый и
обильный обед.
Мы толковали об этом, и не только мы, но и вообще все студенты и
преподаватели и служащие - мы обсуждали этот случай так долго и настолько
усердно, что, если бы это была даже международная проблема, мы бы и её
разрешили. Мы смоглибы вымолотить проблему психологии воров, или же
картёжников, однако - нет. Нам нравилось воровать, но не хотелось думать
об этом, во всяком случае как о воровстве. А некоторые из нас играли в
азартные игры. Нам нужно было доставать деньги на театр, оперу и на другие
городские расходы. Отец платил только за стол, жильё, и одежду, у иных не
было даже и этого. Поэтому мы играли в карты между собой в покер и вист,
итаким образом несколько счастливчиков каждый месяц завладевали почти
всеми деньгами тех, которым не везло, и так мы развлекались вовсю. Играли
мы долго, допоздна и неумеренно, играли на деньги, а не ради интереса.
Напряжение было слишком велико.
Однажды вечером мой приятель по комнате, глубоко погрузившись в кресло,
почувствовал лёгкий толчок в одну из вытянутых ног, секундой позже его
дважды стукнули по другой ноге. Он не подал виду, и проследив за тем, как
раскладываютсякарты, скоро понял систему сигналов двух партнёров, при
которой игрок, у которого карты лучше, продолжал игру. Мы ничего не
сказали, но понаблюдав, убедились, что другие плутуют тоже. Мы хорошо
знали одного профессионального картёжника с рудника, который в это время
жил в Сан-Франциско.
Мы рассказали ему обо всём этом.
- Это точно, - сказал он. - Мошенничество рано или поздно вкрадывается
в игру, если в неё играют достаточно долго. Именно поэтому вам, ребята, не
следует играть в азартные игры. Но уж если вы взялись за это, играйте в
игру так, как играют другие. Карты сродни скачкам. Я никогда не рисковал и
центом, если не знал, что в данной игре шельмуют, и как.
Отсоветовав нам заниматься этим, он сводил нас в игорный дом и на
скачки, и показал нам множество приёмов своей профессии: как метать карты
и выигрывать, на случай, если нам придётся играть.
- Таперича вам больше незачем быть простаками, - учил он. - Но также ни
к чему быть шулерами, - добавил он после паузы.
Но мы пользовались этим против наших противников. Мы разучили несколько
способов жульничества, оттренировали их так, что набрались нахальства и
уверенности.
После того наши "удачи" стали феноменальны. У нас появились деньги,
даже больше, чем нам было нужно. Во время последних двух лет моего
пребывания в университете я получал зарплату как преподаватель военного
дела в одной из подготовительных школ города, а мой приятель по комнате,
приёмный сын богатого золотопромышленника, имел щедрое содержание. Но мы
продолжали играть и мошенничать в карты, как мы считали, ради интереса, но
в самом деле это было из-за денег. И позже, когда я был студентом в
Германии, я продолжал играть, честно, ножестко и ... ради денег, в которых
не нуждался. Я играл до тех пор, пока однажды в берлинском кафе Бауэр,
один американец, которому не везло в покер всю ночь напролёт, проиграл
значительную сумму, из которой я унёс больше, чем мне причиталось. На
следующий день мы прочитали в газетах, что, вернувшись домой, он
застрелился. С тех пор я никогда больше не играл в азартные игры - во
всяком случае в карты.
Глава XVII УЧЕБА ПО-НАСТОЯЩЕМУ
В университете можно получить кое-какое образование. И это случалось,
правда не часто, и тот факт, что некоторая часть студентов, как бы мала
она ни была, получает толчок к интересным и методическим занятиям,
подтверждает мой тезис, а два примера, что я могу привести лично, служат
доказательством тому и показывают, как обойти преподавателей, других
студентов и всю университетскую систему формирования взглядов человека.
Мой метод может стоить студенту диплома, но диплом не так важен, как
способность и стремление к познанию, а желание студента получить, лишь бы
заполучить степень бакалавра, является одним из рычагов, которым эта
системаобразования управляет студентом. Умные студенты со временем
отказываются от степеней, точно так же, как лучшие люди (в Англии,
например) раздают титулы, но сами не принимают их.
Я наткнулся на этот метод случайно и в некотором роде инстинктивно.
Имея по программе несколько предметов, я сосредоточился на одном-двух, что
интересовали меня больше всего, и запустив все остальные, усиленно работал
над своими любимцами. На первых двух курсах, к примеру, я работал над
английским языком и политической экономией и почитывал философию. В начале
третьего курса у меня было несколько пустяковых заданий по истории.
История мне теперь понравилась, раньше я пренебрегал ею частью оттого, что
восставал против метода её преподавания как абсолютной истины, не имеющей
отношения к политике, искусству, жизни или чему-либо ещё. Преподаватели
задавали нам главы из нескольких книг, чтобы мы прочли их, зазубрили и
затем ответили на контрольной работе. Хоть я и был одарён "слабой
памятью", она не воспринимала ничего, чего я не понимал, или же в чем не
нуждалсяинтеллектуально. Простой пересказ истории развития человечества с
именами, датами и несвязанными между собой событиями надоедал мне. Но
занимаясь литературой, философией и политической экономией, я обнаружил,
что история проливает свет на неисторические проблемы. Итак, я предпочёл
на третьем и четвёртом курсе специализироваться в истории, изучая
требуемое по программе, а также то, что я завалил раньше. Имея это в виду,
я внимательно прослушал первую вступительную лекцию профессора Уильяма
Кэри Джоунза по истории создания американской конституции. Он был скучным
лектором, но я отметил, что после того, как он сказал нам, по каким
страницам каких книг мы должны подготовиться, он пробормотал что-то о
литературе для тех, "кому захочется копнуть поглубже".
Когда весь курс хлынул на улицу навстречу солнцу, я подошёл к
профессору, и к его удивлению, попросил у него тот список литературы. Он
дал его мне. Поднявшись в библиотеку, я пробежал требуемые главы в двух
разных книгах, и они расходились по нескольким пунктам. Обратившись к
другим авторитетным источникам, я обнаружил, что они по разному толковали
одни и те же факты, а также некоторые другие. Библиотекарь, к которому я
обратился, помог мне порыться на книжных полках до закрытия библиотеки, а
