посоветуюсь с Нили и дам ему знать. Матушка так посмотрела на него, что он
только щёлкнул пальцем по газете и перешёл к последним известиям. Каждый
из родителей считал, что другой не понимает меня, и в этом я был согласен
с ними обоими. И я был доволен таким положением, ибо сёстры, понимавшие
меня, злоупотребляли своим пониманием.
- Давай посмотрим, - сказала одна из них, - ты собираешься на ферму
Нили работать со скотом в субботу, а затем на ранчо в воскресенье, чтобы
молиться.
План такой?
В пятницу в полдень в день отъезда мы поехали в школу на лошадях, взяли
с собой ружья и собрали всех собак в округе. Привязав животных в тени
деревьев снаружи забора школы, мы отправились на полуторачасовой урок,
который как это нистранно, тянулся дольше обычных двух часов в остальные
дни. Было жарко, в классе было как в духовке. Единственно прохладным
местом в поле зрения был снег на маячивших вдалеке горах, единственной
интересной вещью был циферблат часов. Учительница сердилась, но ей тоже
было жарко и она торопилась. Она тоже посматривала на часы, я видел, как
она это делает, а она видела, как я расшнуровываю ботинки и расстёгиваю
пуговицы. Она знала, зачем я раздеваюсь, и в 2:29, кивнув мне, она
тряхнула звонок, и я первым выскочил из класса, первым вырвался на улицу,
где меня радостным лаем встретили собаки. Остальные следовали за мной, но
когда они прибыли, я уже был на коне и вместе с собаками (большейчастью
гончими Джейка Сторца) мчался вдоль дороги в направлении Америкэн-ривер.
Гонка началась.
Так как Сакраменто расположен квадратами, то можно ехать по любой улице
и затем свернуть там, где хочется. Некоторое время я ехал по улице один,
вначале мы всегда ездили врозь. Но железную дорогу можно было пересечь
только в несколькихместах, и там мы собирались группами и затем
устремлялись к реке, где у нас был сборный пункт. В тот день мы переехали
железную дорогу в одном месте, я первый, об этом позаботилась учительница,
но сквозь кусты и по песчаной пойме реки мы ехали вместе, ватага раздетых
и раздевающихся ребят, бросавших одежду кучами на песке и въезжавших
нагишом в реку. Когда разгорячённые кони въезжали в ледяную воду,
приходилось нырять прямо со спины и либо плыть, либо брести назад, чтобы
успеть встретить коней на берегу, иначе они могли разбрестись. Так что,
когда выберешься и выстроишь их в ряд, гонка заканчивалась. И я был первым.
Привязав лошадей в кустарнике, мы шли плавать, то есть мы ныряли, и
сделав несколько взмахов руками, выскакивали и катались в песке, повторяя
это до тех пор, пока "не привыкнем" к холодной воде. Затем мы обычно плыли
за реку и умыкали арахис и дыни у китайских фермеров, но в тот день они
(сарацины) уже ждали нас. Их было несколько человек, мы видели как они
прячутся, поджидая нас.
У нас же впереди былокое-что поинтереснее, чем война с сарацинами.
Покупавшись всего каких-либо пару часов, мы быстренько оделись, вернулись
в город и устремились к стоктонской дороге. Было жарко, лошади потели,
собаки пыхтели, а нас саднил песок, набившийся в одежду. Но через
несколько миль мы вспугнули зайца, и когда собаки бросились за ним,
последовали за ними через забор. Охота была краткой, но стремительной.
Одна из собакДжейка Сторца схватила зайца, так что он был мой, и я повесил
его как скальп на ремне.
Подъезжая к Флорину, мы разъехались по одному, каждый со своими
собаками в тот дом, где собирался ночевать. Я подъехал к аллее Нили, за
мной следовали три собаки, встречать меня вышли Джим и г-жа Нили.
- Это ещё что такое? - вопрошала она. - Ещё и собаки? Ты никогда не
говорил, что будут собаки. Что же нам делать с...
На выручку пришёл Джим. - Я найду им место, - сказал он Я отдал ему
поводок, и он увел их прочь весте с пони. Хоть г-жа Нили и сетовала насчёт
собак, она схватила меня за плечо, и когда Джим удалился, она воскликнула,
разглядывая меня. После купания всегда бываешь не очень-то чистым, но она
стала ругать меня, провела рукой по волосам и по шее. - Песок, - выяснила
она. - Везде песок.
Пойдём со мной.
Она притащила меня к большой оросительной бочке в саду, содрала с меня
одежду и сунула меня в холодную воду. - Помокни здесь, - скомандовала она
и стала вытряхивать мою одежду. Развесив её на ветке дерева, она сбегала в
дом, и вернувшись со щёткой и мылом, стала мыть и скрести меня, ворча тем
временем по поводу мальчиков, пони и собак, эгоизма, бездумности,
неудобств и собак. - К тому же и собаки, - восклицала она. Но она всё-таки
вымыла меня, помогла мне облачиться в одежду своего мужа с закатанными
рукавами и штанинами, и мне показалось, что всё-таки ей нравились
мальчики, пони, неудобства и собаки. Я чувствовал, что негодованиеу неё
напускное, но не был уверен в этом, так как она была очень сурова. Она всё
время дёргала меня, не давала мне одеваться самому, ей хотелось одеть
самой всё, рубашку, штаны, ботинки и носки. А когда я был полностью одет,
она причесала мне волосы и отвела меня за руку на кухню, где мне пришлось
сидеть у огня, пока она заканчивала подготовку к ужину, с которым я,
очевидно, задержался. Как бы там ни было, г-н Нили пришёл сам без зова, и
она с негодованием стала рассказывать ему обо мне, как я явился весь в
песке и грязи и с собаками, но тот улыбнулся и прервал её.
- Да, да, а ты-то. Ты-то как?
Да у меня-то всё будет в порядке, - нетерпеливо ответила она. Но он
тронул ей щеки, и я заметил, что они красные.
- Это от печи, - сказала она, но он только встревожено покачал головой.
Мы ели горячий ужин с горячим хлебом, по обыкновению молча, нас трое
мужчин, а г-жа Нили крутилась около меня и подавала мне лакомые кусочки.
Сама же она почти ничего не ела, и г-н Нили в конце отметил это. - Нет, не
могу, - ответила она и встала, и пока мы молча сидели, она стала убирать
стол и всё на кухне. Что-то было не так, но меня клонило в сон, я старался
держаться, но голова у меня явно свешивалась вниз, и наконец, помнится,
г-жа Нили, закончив работу, заявила.
- Ну вот, грязнуля, ты устал, - заявила она. - Ты уж совсем спишь на
стуле.
Пошли со мной. - Г-н Нили вызвался отвести меня в мою комнату, но она
резко отказала ему. - Я сама уложу его спать.
Она обняла меня за шею и увлекла в гостиную, где у неё уже всё было
готово на диване, взбитая белая постель. Выглядело всё это очень хорошо, и
я мог бы улечься сам, если бы она мне позволила. Но нет, ей понадобилось
раздеть меня, одеть на меня один из ночных халатов г-на Нили, затем мы
стали на колени у постели и стали молиться. У меня не было особых просьб,
поэтому я произнёс обычную молитву "Отче наш", да и ту еле одолел, так как
уж очень устал. Но г-жа Нили молилась о том, чтобы "избавиться от болезни,
именуемой праздностью". Затем она повалила меня в постель, крепкообернула
простынёй, и пока я засыпал, она вроде бы тихонько плакала. Я чувствовал,
как она по-прежнему стоя на коленях и обняв меня руками, всхлипывает.
Всё-таки что-то было не так.
Глава Х Я СТАНОВЛЮСЬ ГЕРОЕМ И СПАСАЮ ЖИЗНЬ
Одна из бед, от которых страдают мальчики, - так это то, что их любят до
того, как они полюбят сами. Так рано и легко они обретают любовь и
преданность матерей, сестёр и учителей, что сами не могут научиться
любить. И вот, когда они вырастают и становятся любовниками и мужьями, то
вымещают своё неудовольствие на жёнах и любимых. Не имев возможности
любить, они и не умеют делать этого, они даже не знают как. Я, к примеру,
вырос в атмосфере любви, родители любили меня.Разумеется. И они любили
меня так долго, что, когда у меня пробудилось сознание, то у моей детской
любви уже не было возможности развиться. Она зародилась было, но так и не
расцвела. Затем, по очереди, сёстры. Их тоже любили от рождения, и они
могли бы стать такими, как и я, но девочки совсем другие существа, сёстры
уже родились и любящими, и любимыми. Во всяком случае моя первая сестра,
хоть и моложеменя, полюбила меня задолго до того, как я даже стал замечать
её, и я не могу забыть того удивления и унижения, когда обнаружил, как она
любит меня. Она поехала в Стоктон в гости к семье полковника Картера и
через неделю так заскучала по мне, что отец с матерью даже взяли меня с
собой, когда поехали за ней. Они взяли меня с этой целью, а мне же нужно
было познакомиться с великим руководителем того обоза, с которым отец ехал
сюда через равнины, и потолковать с ним о скоте. Можете представить себе
мои чувства, когда мы подошли к дому, открылась парадная дверь, и сестра
выскочила оттуда,обвила меня руками и заплакала, в самом деле заплакала, и
слёзы потекли у неё по щекам : "Лэн, мой Лэн!"
Мне пришлось вытерпеть это, но что подумает полковник Картер и его
сыновья? Так же как и у себя в семье, то же было и с г-жой Нили. Я полюбил
её, как полюбил мать и сестёр, с большим трудом, потому что она полюбила
меня первой, полюбила тогда, когда я любил не её, а её превосходную
стряпню. И хуже всего было то, что она любила меня таким, как я был...
всадник, следопыт, охотник, рыцарь... не могут позволить себе быть
любимым. И отсюда мои чувства в тот вечер, когда некоторое время спустя
после того, как г-жа Нили молилась со мной перед сном, г-н Нили позвал
меня. Что-то случилось, а я вовсе не сожалел, я был чуть ли не рад.
- Г-жа Нили заболела, - сказал он. - У неё температура, и я должен
просить тебя быстренько встать и съездить в город за доктором. Поедешь?
Поеду ли я? - "Пол Ревер",- подумал я одеваясь. Да ни один из верховых
почтовиков не одевался так быстро как я. И с большим удовольствием. Г-н
Нили говорил мне, к какому доктору ехать, где найти его, что сказать, и я
выслушал егонаставления. Ну да. Но мне не терпелось отправиться в долгое,
трудное ночное путешествие, надо проехать семь миль, шесть, пять, четыре и
так далее до тех пор, пока, запыхавшись и выбившись из сил вместе с пони,
я постучу в дверь к доктору и...
Вошёл Джим Нили. - Твоя лошадь готова у ворот, - сообщил он. Прекрасно!
Джим верно сказал, и я ответил: "Я тоже". Г-н Нили повернулся уходить. -
Мне надо вернуться к г-же Нили, - сказал он, а лицо у него было
встревоженным и испуганным. Дело было, видимо, серьёзным. Я выскочил, Джим
прошёл со мной до ворот сада, я схватил уздечку и вскочил на коня.
- Минуточку, - окликнул меня Джим, взяв коня за уздечку. Он говорил
очень медленно. - Ты знаешь ведь, как надо ехать быстро на далёкие
дистанции?
Конечно же знаю, и хотел было тронуться, но нет, Джим просто тратил
драгоценное время на разговоры.
- Вначале надо ехать потихоньку, не торопясь, ну скажем, до большой
дороги.
Затем надо дать пони пройти шагом метров сто, затем можно опять ехать
рысью примерно до дома Даденов. К этому времени пони разогреется, но уже
немного запыхается.Пусти его снова шагом, пока он не отойдёт, а потом уже
гони галопом с милю. Затем снова шагом, быстрым, но шагом, затем можно
опять поскакать, но немного. Проскачи с полмили...
Это было ужасно. Джим прав. Так и надо было ехать, я знал это, но это
трудно.
Ведь в стихотворении о Поле Ревере всё совсем не так, в других
стихотворениях то же, во всех книгах парень гнал во весь опор всю дорогу,
и в этом-то и было удовольствие, гнать, пока лошадь не падёт. Но
кавалеристы, разведчики, индейцы и ковбои, все они торопились так, как
говорил Джим, кроме тех случаев, когда были пьяны. А Джимговорил, что мне
не надо пьянеть, даже от возбуждения. Нужно сохранять холодную голову и
думать обо всём.
- К примеру, о твоих собаках, - сказал он, - и других ребят. Что мне
делать с ними?
Я был рад, что в темноте Джим не мог рассмотреть, как мне стало стыдно
оттого, что я забыл обо всём. Он спросил, правильно ли будет, если он
поедет во Флорин с собаками, встретит там ватагу и скажет, чтобы они ехали
на ранчо сами.
- Да, - ответил я, - так будет верно. Отпусти.
Но он не отпустил. Он предложил мне после того, как я увижусь с
доктором, поехать домой, позавтракать там и приехать на ферму снова
