мало есть и усердно трудиться, то когда-нибудь смогу стать жокеем.
Мне захотелось стать жокеем так же, как когда-то хотелось стать
рыцарем, поэтом или ковбоем. Я усердно работал. Я проезжал по четыре-пять
миль в день на четырёх-пяти лошадях. Я изучил и освоил язык, манеры а
также походку вразвалку, как у жокеев. И я стал продвигаться вперёд, в
скаковых кругах мой авторитет стал быстро расти. Иногда возникали
трудности дома. Иногда я не ел совсем, другой раз как бы постился, и был
очень голоден. Мать моя забеспокоилась. Она не могла понять, что со мной
творится, и обратилась к отцу, который по обыкновению покачал головой, но
ничего не говорил примерно неделю. Он видел, как время от времени я
нарушал свой пост и упоённо поедал всё, и раз наевшись, снова начинал свои
"тренировки". Наконец он отвёл меня в сторонку и завёл разговор.
- Чего ты хочешь добиться? - спросил он. - Голодать? Я же вижу, что ты
то отказываешься от еды совсем, затем вдруг начинаешь жрать как свинья.
Так, знаешь ли, не голодают. Если уж голодать, то не надо есть ничего, и
это в порядке вещей. Но к чему это всё?
Я рассказал ему всё: как я стал лучшим наездником без седла на рысаках
на треке и какое блестящее будущее ждёт меня в качестве жокея, если только
я смогу удержать свой вес. Он выслушал меня и задал несколько вопросов:
как называется конюшня, где я занимаюсь, как зовут тренеров и имя моего
любимого жокея, "Копчёного".
- Ну хорошо, - сказал он, - если уж ты собираешься стать жокеем, то
надо делать это правильно. Но чтобы сохранить небольшой вес, вовсе не
значит, что не надо есть совсем, надо соблюдать диету. Надо умеренно есть
простую пищу, отказаться от сладостей, жиров, никаких тяжёлых мучных
изделий, которых ты всегда так много поглощал. Я помогу тебе подбирать и
ограничивать пищу, а ты время от времени будешь мне рассказывать, как у
тебя идут дела на треке.
На этом мои трудности дома прекратились. Мать немного сердилась, но не
очень, взгляд отца избавлял меня даже от тех пирожных, которые она пекла,
чтобы соблазнить меня. И как всегда она помогала мне подогнать одежду к
моим новым занятиям. Она сменила рубашку, которую сшила для пожарника, на
узкую рубашку с высоким воротом, а также поставила высокие каблуки на
одной из пар обуви. Теперь я стал жокеем дома, а на треке я стал просто
образцом, и не только как наездник и тренер рысистых лошадей.
Разумеется, я посещал все скачки. Меня пропускали туда бесплатно через
ворота конюшни. Мне было жалко отца и друзей, которым приходилось
расставаться со мной там, а самим идти через общие ворота для публики и
затем сидеть на трибунах, а я же бежал в загоны, на дорожку и на
тотализатор. Это были места между забегами.
Когда лошади выходили на старт, я взбирался на свой столб, одну из
стоек, поддерживающих трибуну, он находился как раз напротив судейской
ложи, к которой была привязана проволока. И там, в развилке между столбом
и одной из раскосин, я усаживался, и у меня был лучший вид на всё поле.
Мне было видно даже лучше чем судьям. Мне было видно так же хорошо как и
им, какая лошадь пройдёт первой под проволокой. Игроки и "жучки" скоро
поняли это, они уже знали, что мне известны правила, лошади и жокеи, и
когда случаи были спорными, и судьи начинали совещаться, то наездники
обращались ко мне за результатом.
- Эй, паренёк, кому достанутся деньги?
Я отвечал им сразу и наверняка, затем спускался вниз и бежал по треку
смотреть, как конюхи разнуздывают, чистят, моют лошадей и накрывают их
попонами. Скачки для меня стали тем, чем их называли: спортом королей и
королём спорта. Я идеализировал их, как идеализировал и всё остальное, и
следовательно, мне пришлось пережить разочарование... как всегда в
молодости.
Бывая на конюшне, я вскоре прослышал о "подставных скачках". Что такое
подставные скачки? Вначале ответом мне был просто смех, хор хохота со
стороны жокеев. "Послушай, пацан хочет знать, что такое подставные
скачки!" Я обиделся.
"Копчёный" вероятно видел моё унижение, он подошёл ко мне и сказал: "Не
расстраивайся, малыш, я расскажу тебе как-нибудь".
- Вот-тот, - сказал другой. - Уж он-то знает.
А другой добавил: "Подставные скачки, малыш, - это хорошая штука. Это,
когда мы получаем своё, понял?"
И "копчёный" объяснил мне всё. Обычно на каждой из скачек бывает
несколько заездов, где заранее договариваются, чтобы к финишу пришла
первой лошадь, которую никто не ожидал. Поскольку все жокеи, конюхи,
тренеры и владельцы играли в тотализатор, то они могли сорвать "большой
куш", когда заранее знали о подставной скачке. Иногда одна группа знала об
этом, иногда другая, иногда знали все, а бывало и так, что заговор
раскрывался в последний момент и "все проигрывали", кроме владельца,
тренера и жокея.
Я не делал ставок. У меня не было зарплаты, и поэтому я не получал
компенсации за огорчение от таких сведений. Я больше не страдал оттого,
что потерял веру.
Жалко было смотреть на знакомого жокея, который придерживал фаворита,
которого я любил и знал, что он может выиграть. Я чуть не плакал, я
чувствовал, как у меня наворачиваются слёзы, когда случались такие вещи.
"Копчёный" сочувствовал мне, и всё же однажды он сообщил мне, что ему
придётся сдерживать коня, на котором нужно будет скакать. Это был мерин, о
котором негр так много мне рассказывал, и мы оба восхищались им. Это был
верный выигрыш, этот конь, молодой, но подающий надежды. И все в конюшне
знали об этом, они знали, что "копчёный" может выжать из него максимум.
"Копчёный" улыбался, когда сказал мне, что конюшня запродала его лошадь.
Мне было жалко коня и стыдно за "копчёного". Я отвернулся, и тогда
услышал, как "копчёный" сказал: "Ну во всяком случае, я вложил кучу денег
в эти скачки, всё, что у меня было, всё, что мне удалось выпросить, занять
или украсть".
Cо своего столба под проволокой я наблюдал за этим заездом и, будучи "в
курсе", видел, как "копчёный" придерживал лошадь. Он был вынужден. Эта
лошадь привыкла побеждать и ей хотелось снова выиграть. Между лошадью и
жокеем завязалась борьба. Я опасался, что остальные, возможно судьи,
заметят, что делает "копчёный". Он плохо начал, но лошадь наверстала это
по внешней стороне первой прямой, затем он повёл и так держал, не
торопясь, вдоль дальней прямой. Ссора началась на дальнем повороте. Голова
лошади дважды взметнулась, как бы затем, чтобы перехватить удила, но
"копчёный" придержал её, и в начале последней прямой он уже ехал в куче.
Там конь вдруг освободился на некоторое время и поплыл вперёд, легко и
свободно, догоняя лидеров, только "копчёный" прижимал его к бровке, и он
не мог прорваться вперёд. А когда он выдвинулся на последний рывок, уже
было слишком поздно. "Копчёный" крепко держал его, он не мог догнать их и
под проволокой оказался третьим. Намеченная к победе лошадь была первой.
После этого заезда мне не хотелось уж идти и смотреть на лошадей. Я
тихо сидел и смотрел, как наш любимец возвращается сердито грызя удила и,
как мне показалось, сбитый с толку, к судейской ложе. Когда "копчёный"
поднял свой кнут перед судьями и получил разрешение спешиться, чтобы
пройти взвешивание, и спрыгнул с коня, представьте себе, конь повернул
голову и посмотрел на него. Он глянул только раз, но я заметил, что
"копчёный" не откликнулся на взгляд, он повернулся и, схватив седло,
побежал взвешиваться. Ему было стыдно перед лошадью. А лошади, я уверен,
было стыдно перед зрителями. Она пошла домой понурив голову, грызя удила,
и когда конюхи начали чистить её, она стала лягаться.
Некоторое время спустя я оправился и пошёл в конюшню искать
"копчёного". Его не было видно нигде, а конюх, видя моё положение,
подмигнул и кивнул головой в сторону задней части, а там, в глубине
конюшни, "копчёный" плакал.
- Да, всегда так, - всхлипнул он, когда я подошёл ближе. - Это хорошее
дело для белых, негр просто не в счёт, но как быть с конём! Конь ведь
джентльмен, малыш.
Ему больно проиграть гонку, это ломает его ... навсегда... проиграть
гонку. Ты бы только видел, как он посмотрел на меня, когда я спешился. Мне
пришлось смыться с его глаз долой, и я теперь не знаю, как я буду снова
смотреть ему в глаза.
Я стал терять интерес к скачкам. Скачки оказались вовсе не тем, чем они
обещали стать, и мостовой обходчик, с которым я посоветовался, ничем не
мог мне помочь.
- Ты не очень-то расстраивайся, - сказал он, выслушав всю историю. -
Негр прав, если судить по-простому, а конь, как он сказал, оказался
благородным. В скачках, как и в любом деле, надо же как-то поживиться. Ну,
к примеру, на железной дороге. Политики мошенничают, но кое-кто из нас
всё-таки работает достаточно честно, чтобы перевозить грузы и пассажиров.
И он рассказал мне многое о "дороге" и жизни, но я мало чего понял из
того. Я только понял, что всё делается не так, как оно кажется на первый
взгляд, но это в общем-то в порядке вещей. Он винил в этом "простофиль",
посторонних людей, которые покупают акции железной дороги и играют на
скачках ... вслепую.
Отец заметил, что я охладел к скачкам, стал есть всё, что попало, и
разговаривал уже о других вещах. Я перестал ходить на скачки, за
исключением новых, и то только тогда, когда он брал меня с собой, и,
наконец, я перестал ходить даже с ним. Причина же этого была в том, что
когда в последний раз я ходил с ним и его сотрудниками по работе, и он и
всё они оказались простофилями. Я оставил их на трибуне, пошёл в конюшню,
и ребята там рассказали мне, что главным событием дня была подставная
гонка, как и кто должен был обыграть фаворита. Вернувшись в компанию отца
и его приятелей, я выяснил, что все они ставят на фаворита. Я хотел было
предупредить их, но они считали, что знают всё о лошадях, рекордах,
породах, владельцах, жокеях ... ну всё. Они были уверены, что победит
фаворит. Я подождал, пока лошадей пустили и прекратили брать ставки. И
тогда я сказал им, какая лошадь выиграет. Они как-будто и не слышали меня,
но вспомнили об этом, когда названная мной лошадь пришла первой. Они
повернулись ко мне и спросили, как это я угадал. Я ответил им так, как
однажды ответил жокей на такой же вопрос.
- Ну, уж не по породе и не по старым результатам.
- А почему же ты не сказал нам?
- Не знаю, - ответил я. Не мог же я сказать им, что они простофили, а
на простофиль мне было просто наплевать. Только негры, лошади и прочие
благородные существа, как мой обходчик. Отец мой не то рассердился, не то
задумался, он подождал, пока мы останемся одни дома, и тогда я искренне
ответил на все его вопросы, не только об этой гонке, но и о скачках
вообще: все мои приключения и переживания на треке. Он не стал много
говорить. Просто сидел и думал. Он вообще частенько просто сидел и
размышлял. Помню, как беспокоило мать это продолжительное молчанье. На
этот раз оно длилось всего лишь час-другой. Мне нужно было идти спать, но
когда яуже засыпал, он поднялся ко мне, сел на краешек постели и сказал: "
На твоём месте я бы не стал совсем отказываться от скачек.
Скачки на лошадях - прекрасный спорт, но туда как и в другие дела
попадают плохие люди, они-то и стараются всё испортить. Но они не смогут
добиться своего, если мы, работающие честно, будем делать своё дело. У нас
на работе тоже есть плохие люди, но ведь дело всё-таки делается. Да. Так
что заходи на трек время от времени. Старайся не переборщить, как это у
тебя было раньше, не надо быть жокеем, но продолжай ходить туда и узнай
всё, что можно, о лошадях."
Меня этот совет по-человечески удивил, и я внял ему. На скачки я ходил
не часто, но на трек ходил время от времени, пока почти одновременно не
случились два события, из-за которых я перестал посещать трек. Однажды
утром я ехал на рысаке, штаны у меня съехали вниз, задница у меня
оголилась, и по мере того как я трясся на лошади, у меня возникло какое-то
очень странное ощущение, настолько упоительное, что отпустив поводья, я
