Это его приструнит, - сказал обходчик и пожалел, что у нас нет ни одного
бобра, чтобы показать им. - Я бы заплатил хорошие деньги, если бы можно
было где-нибудь купить его.
А меня бобры совсем не волновали. Мужчины фыркали, и вначале так
поступали и некоторые мальчишки, но вскоре вся наша ватага стала ставить и
проверять ловушки на речке. И к тому же мы вели войну. Всё та же
арахисовая ферма, которой управляли китайцы, для нас они были турками и
сарацинами. Мы же, мальчишки, были крестоносцами, рыцарями. Так что, когда
мы переплывали речку, чтобы воровать арахис, то либо возвращались с
орешками, что было хорошо, либо нам приходилось воевать с сарацинами, что
было ещё лучше. Они нападали на нас, бросаясь комками грязи. мы же
отстреливались, а когда те подходили слишком близко, мы ныряли в речку и,
уворачиваясь и виляя, уплывали домой к христианскому берегу.
Моя ватага была небольшой и пополнялась очень медленно. Это всё были
ребята, у которых были лошади, весьма разношёрстная компания. Первым... и
последним...был Хьялмар Бергман, шведский мальчик. Его отец был гончаром,
они с матерью жили в избушке на окраине города, по-английски не говорили и
были очень бедными. Лошадь оказалась у Хьялмара по тому, что отцу его она
досталась в уплату долга, а тому она была ни к чему. Чёрная Бесс, как я
называл её, была большойкобылой, очень своенравной, но хорошо выученной
для работы со скотом. Если только надо было выполнить какую-нибудь опасную
работу, то ковбои брали для неё Чёрную Бесс, а мы, мальчишки, отправлялись
за ней, чтобы получить удовольствие. Джейк Шорт, лучший ковбой в городе в
то время, хорошо знал Бесс, а она знала его и его дело.
Однажды в поле появился бешеный бык, и его надо было пристрелить. Мы
уселись на забор и смотрели, как Джейк выехал на Бесс с большим
револьвером "кольт"
наготове. Когда Бесс увидела быка, несущегося с опущенной головой прямо
на них, она остановилась, напряглась и стала намертво, поворачиваясь
только для того, чтобы бытьлицом к бешеному быку. Джейк бросил поводья
сдвинулся на седле влево и склонился далеко на правую сторону. Бык несся
как угорелый прямо на них, и когда оставалось метра три, Джейк выстрелил,
Чёрная Бесс бросилась всем корпусом влево, и бык упал как раз на то место,
где она стояла. Джейк спрыгнул и докончил быка, а Бесс так и осталась
стоять там, где он её оставил.
- Вот это лошадь, - сказал он, и я был горд этим. Хоть Бесс и
принадлежала Хьялмару, но она ведь была из нашей ватаги.
Были и другие ребята с лошадьми, разного рода ребята и разномастные
лошади, но и те и другие большей частью имели отношение к скотоводству и
мясопереработке. У Уила Кланесса, сына доктора, был пони "просто для того,
чтобы кататься", но он не очень-то хотел водиться с нами. Он предпочитал
шарики, волчки и прочие игры на земле. Я же изобретал или приспосабливал
другие игры для верховой езды, и Уилу нравились некоторые из них.
Например, прятки. Мы нашли длинный прямой отрезок дороги в старом
Ист-парке, по сторонам которой были кусты и тропинки.
Там в конце отрезка примерно в восьмую часть мили, мы прочертили
поперёк дороги черту. Мальчик, которому выпадало водить, оставался у
черты, а остальные рассыпались по лесу. Водивший время от времени кричал
:"Готовы?" до тех пор, пока ответа не было, и он отправлялся на поиски. Он
старался оставить себе хороший путь назад к черте, но ему надо было
выследить либо нас, либо лошадей.
Игра заключалась в том, что нам надо было незаметно пробраться к той
черте. Если водивший замечал кого-либо из нас, то выкрикивал имя
наездника, указывал на него и, повернувшись назад, гнал лошадь к черте.
Тот, кого узнали, тоже бросался к черте и начиналась гонка.
Лошади вскоре выучились этой игре и иногда, заметив водившего,
бросались к черте так стремительно, что порой мальчик оставался позади.
Однажды я прятался под деревом, а мой пони заметил лошадь водившего Эрни
Саутуорта. Он прыгнулвперёд и прижал меня к ветке дерева. Я схватился за
ветку, а мой пони выскочил из леса, встретил водившего на дороге, бросился
вдогонку и выиграл. Мы было заспорили, должен ли всадник быть на лошади в
конце гонки, и так как нередко оказывалось, что лошадь приходила к финишу
одна, то мы установили правило, что лошадь, пришедшая к финишу первой или
последней, хоть с наездником, хоть без него, выигрывала илипроигрывала.
Но Уилу вскоре надоели как эта, так и другие игры. Он не мог сражаться
с сарацинами, которые были всего-навсего китайцами, и с огромным
презрением относился к ловушкам на бобров, которых не существует. Были и
другие такие ребята.Они были реалистами, как я бы сказал сейчас, люди
практического склада ума. Я научился играть и с такими ребятами, но
всё-таки предпочитал таких, которые умели создавать свой собственный мир и
жить в нём.
В свою ватагу я принимал и мужчин, особенно наездников. Другие были не
согласны с этим, они утверждали, что взрослые смеются над нами и портят
всё дело. И по существу это было правда. Но я знал и таких людей как
путевой обходчик, которые умели играть. Например Джейк Сторц, немец,
который жил рядом, его амбар стоял позади нашей конюшни. Джейк работал
уборщиком улиц в городе, а ещё был пожарником и возчиком. У него было
много лошадей. Жена его, босая крестьянская женщина, ухаживала за
лошадьми, и они с Джейком стали моими главными советниками по уходу,
кормлению моего пони и обращению с ним. Джейк позволил мне стать пожарным.
Он укрепил трензель на поводе моего пони, как это было сделано у одной
изего лошадей, так что можно было одним махом вставить его в рот лошади,
развязать, освободить повод, прыгнуть на лошадь без седла и броситься на
пожар в тот миг, как прозвучит гудок. Сначала мне приходилось ездить на
пожар с Джейком, но он не ждал меня ни секунды, и вскоре я научился сам
различать сигналы и понимать, куда надо ехать. Несколько раз я приезжал на
пожар раньше Джейка, и пожарники знали об этом.
- А где же Джейк? - кричали они, когда я появлялся там один.
Первый раз, когда случился пожар, я сидел за обеденным столом. Вскочив,
я опрокинул стул и перепугал всю семью, но всё произошло так быстро, что
никто не успел ничего сказать, пока я не вернулся час спустя. Тогда мне
пришлось объясниться, отец поговорил с Джейком, и всё уладилось. Мне
разрешили ездить на пожар в любое время, кроме того, когда я был в школе и
в постели, а мать сшила мне красную рубашку пожарника.
А вот с жеребцом возникли совсем ненужные трудности. Г-жа Сторц,
отвечавшая за разведение всех животных, посвятила меня в тайну появления
жеребят. Я держал кобылу, а она подводила жеребца. Это была тяжёлая
работа. Жеребец нервничал, онсовсем не хотел ждать, пока кобыла будет
готова, и г-же Сторц приходилось сдерживать его. Если кобыла оказывалась
своенравной и брыкалась, мне приходилось виснуть на ней и удерживать её.
Но нам случалось проделывать это так часто, что вскоре всё у нас
получалось как по маслу. И мне также следовало было быть "начеку", когда
подходило время жеребиться. Отвечала за всё г-жа Сторц, но она была очень
занята, так что мне приходилось помогать: следить за кобылой, которую
оставили в поле пастись, и наказом сразу же звать её при первых же
признаках родов.
Однажды я ехал на своём пони, увидел, что лошадь лежит на земле,
жеребёнок наполовину вывалился, а до г-жи Сторц было не дозваться. Я
отпустил пони домой, подбежал к кобыле, а та уже как бы потеряла надежду.
Я похлопывал её по голове, побуждал её попробовать ещё разок, а затем взял
и вытащил конского детёныша.
Сделал это сам, а тем временем кричал: "Миссис Сторц, миссис Сторц".
Она пришла, и когда увидела, что всё в порядке, расцеловала меня. И
рассказала об этом Джейку и всем. Джейк был рад. Он заявил, что этот
жеребёнок будет у него лучшей лошадью, и назовёт он его в мою честь. Так
он и сделал. А я с большим нетерпением следил за тем, как растёт мой
жеребёнок. И всё бы ничего. Отец мой слышал об этом деле и говорил о нём,
и если у него возникали какие-нибудь сомнения, то он только покачивал
головой, а запрещать, он ничего не запрещал.
Пару лет спустя он пришёл домой с каким-то плакатом в руке и был очень
сердит.
Совсем непонятно почему. Я сам видел тот плакат, он висел на амбаре у
Джейка, да и в нашей конюшне был такой. Он был развешан везде: в каждой
кузнице и на ипподроме. Там была фотография моего жеребёнка, уже взрослого
и с моим именем.
Это было объявление о том, что "этот великолепный, породистый жеребец
Лэнни С.
готов обслужить любую кобылу за 50 долларов." Отец поговорил с Джейком,
и все плакаты отозвали назад. Вместо него появился другой, с тем же конём,
той же ценой, но с другим именем.
Глава V СПОРТИВНЫЙ ВОЗРАСТ
Лошадь открывает перед мальчиком довольно широкие горизонты, хотя бы
вначале.
Некоторое время меня устраивали те расстояния, которые я мог покрыть за
полдня верховой езды в субботу и с трёх до шести после школы в будние дни.
Если я выезжал из дому сразу же после завтрака в выходные и сразу же после
школы в остальные дни, то можно было осмотреть значительную часть
окружающего мира.
Осмотрев всё в пределах этого круга, мне приходилось повторять, в
результате я всё обследовал довольно тщательно. И тогда я обнаружил
скаковой трек.
Неподалёку от нашего дома была ярмарочная площадь. Мы ходили туда с
отцом пешком на выставки скота и наблюдали там скачки. В перерывах между
ярмарками делать там вроде бы было нечего. Я гнал своего пони на
расстояние четверти мили по прекрасному пустому треку, и было так приятно
чувствовать себя жокеем, скакать пригнувшись к лошади, а затем пройти
шагом победителя скачек перед трибуной, которую я мысленно наполнял
ликующей толпой.
Однажды утром, приехав туда пораньше, я обнаружил, что ярмарочная
площадка не была пустой. Там конюхи и жокеи выгуливали целую колонну
скаковых лошадей, накрытых попонами. Я поплёлся сзади. Кое-кто из них
шикал на меня, звал меня "пацаном" и велел не путаться под ногами. Один из
них, цветной парень, которого звали "копчёным" и который ехал последним в
колонне, повернул ко мне голову и велел мне не слушать их. Я подчинился
ему, и когда другие снова стали гонять меня, он отвечал им:
- Оставьте его в покое.
Я ездил по скаковой дорожке рядом с ним, и он объяснил, что на
ярмарочной площадке были конюшни, работавшие круглый год, и что скоро на
поезде привезут ещё. Он разрешил мне приходить к нему в конюшню, когда мне
только захочется.
- Ты только спроси "копчёного", - говорил он, - скажи, что ты мой друг,
и этого будет вполне достаточно.
После этого я часто пользовался гостеприимностью "копчёного". Остальные
парни вскоре привыкли ко мне и даже тренеры стали разговаривать со мной.
Один из тренеров даже нашёл мне дело. Поскольку я был меньше и легче
любого из жокеев и мог держаться на лошади без седла, он попросил меня
однажды проехаться на одном из его рысаков. Я был восхищён, это была
возможность приобщиться к ним. Он вывел мне свою большую, быструю кобылу,
под попоной и с удилами, подсадил меня на неё и строго велел мне
"проехаться на ней милю рысью так быстро, как только она сможет. - И
послушай, пацан,- добавил он, как бы пригрозив, - не допускай, чтобы она
понесла, понял?"
Я справился. Откинувшись далеко назад и подняв колени, я балансировал
всем своим весом, натягивая поводья, и проскакал на этом рысаке милю,
показав хорошее время. Прекрасно, для рысака, для всех рысаков, в
особенности для молодняка.
Практически без груза, без узды, свободные как на пастбище, и всё-таки
они скакали рысью. И без всякой платы. Меня стали брать и другие тренеры.
Мне было нелегко, у некоторых из коней была довольно грузная походка, меня
трясло довольно крепко, но ведь не мог же я жаловаться? "Копчёный" сказал,
что мной злоупотребляют, а некоторые из жокеев стали звать меня просто
придурком. А тренеры говорили мне, что если я сохраню небольшой вес, буду
