предвидел.
После того, как тот благословенный пони появился в моей жизни, я больше
не стал играть в меновые игры, которые, как мне теперь стало ясно, ведут
не только к азартным играм, но и к предпринимательству. Так как среди
мальчиков идёт живой обмен шариками, волчками, ножами и прочими предметами
и сокровищами, которыми дорожат в мальчишестве. Прирождённый торговец
находит себя в этом, а остальным торговля начинает нравиться. Я считаю,
что такие игры - первые уроки предпринимательства, они развивают инстинкт
выигрывать у других мальчиков при обмене и тем самым обостряют в них
хищнические наклонности. Хотел он того или нет, но я так и не получил
такой подготовки, во мне так и не возникло интереса к обмену, к
предпринимательству у меня всегда была неприязнь, а этого-то отец мой
вовсе не хотел. Помнится, как он расстроился, когда предложил мне
продолжить его дело и наследовать его, а я отверг такую "блестящую
возможность" сразу же, заявив: "Бизнес! Ни за что."
Пони отвадил меня не только от бизнеса, но и от толпы и склонности
действовать сообща. Склонность человечьей животины думать так, как думают
другие, следовать тому, что говорит толпа, делать то, что делают или
приказывают вожаки, и в целом действовать кучей, глубоко прививается ещё в
школе, где на игровой площадке есть свои привычки, законы, обычаи и
тирания, точно так же, как это происходит на улице. Меня это миновало. Я
никогда не играл в "следуй за лидером", никогда не соблюдал идеалы и
дисциплину как школьной, так и студенческой жизни, и с тех самых пор я
умудрялся покупать ценные бумаги во время биржевой паники, продавать их
тогда, когда все покупают. Не всегда мне удавалось противостоять
общественному мнению, но я научился игнорировать его. Полагаю, что
научился этому я тогда, когда, ещё будучи мальчиком на лошади, я
интересовался не школьными делами, мне было не до того, я водился не с
большинством мальчиков, а был сам по себе или общался с небольшой группой
тех, у кого были лошади.
Ездить я начинал в одиночку. Когда я влез на своего пони на следующий
день после приобретения, я не знал, есть ли лошади у других ребят, да я ни
о ком другом и не думал. Передо мной был весь мир. Я поднялся как бы на
другую плоскость, большего масштаба. Теперь я мог исследовать места, куда
нельзя было добраться пешком. Сакраменто защищён от наводнений реки
дамбами, которые при большой воде отводят воду в другие места. Я ходил на
дамбы пешком, и меня интересовало, что же находится за ними. Теперь же,
мне думалось, я могу ездить за них и через мосты. Мне открылся весь мир.
Теперь мне больше не надо строить догадок, можно поехать и посмотреть.
Я вставал рано, чтобы напоить, накормить и вычистить пони до завтрака.
И эта кормёжка по утру, так важная для коня, для меня ничего не значила. Я
пренебрегал своим завтраком. Отец, предупреждавший меня не заставлять коня
работать до тех пор, пока тот как следует не поест, говорил, что у меня
вполне достаточно времени, чтобы поесть самому. Но я не мог есть. Я был
слишком взволнован, слишком нетерпелив, и когда мне разрешали встать из-за
стола, я сразу же выбегал, чтобы посмотреть, не закончил ли пони свой
завтрак. Но тот ещё не кончил. Я смотрел на него, а он вовсе не торопился.
Я пытался поторопить его, но только терял время, ибо он оборачивался и с
любопытством смотрел на меня, и только затем медленно возвращался к еде.
Cёстры выходили провожать меня, и одна из них упрекнула меня за
нетерпеливость неуклюже подражая взрослым.
- Наш пони ест как джентльмен, - заявила она, как будто бы мне было
какое-либо дело до джентльменов. Но то, что сказал отец, поразило меня
гораздо больше. Он сказал, что возчики, пастухи и индейцы кормят коней
гораздо больше и дольше именно тогда, когда им предстоит долгий трудный
путь, они предвидят, что нужно "как следует подкрепиться". Он понимает,
что для этого нужна выдержка, но эти ребята не из слабонервных. Именно
потому они так хорошо и управляют лошадьми, так как умеют владеть собой.
Они никогда не принуждают лошадь, даже во время преследования. Они часто
меняют аллюр и довольно долго идут шагом. И они метко стреляют, особенно
во время стычек или боёв, так как никогда не суетятся.
Тогда я не знал этого, но теперь-то я, конечно, понимаю, что отец
пользовался лошадью, чтобы воспитывать меня, и у него были преимущества
перед школьными учителями, он воспитывал меня в соответствии с моими
собственными идеалами. Он учил меня тому, что знали мои герои, и мне
хотелось учиться. Мать не понимала этого. Когда она пришла на конюшню, я
уже предвкушал конец кормёжки пони, накрывал его чепраком, одевал на него
подпругу и рассказывал сёстрам, куда собираюсь ехать.
- Не езжай далеко в первый день, - сказала она. - А то проголодаешься и
устанешь.
Ужасно! Но наконец я вырвался и уехал... куда глаза глядели. Хоть я и
собирался объехать одну дамбу в тот день, а остальные в последующие два
дня, в то утро я объехал их все. Проехал по первой до Америкэн-ривер и
разочаровался. Даже на таком большом расстоянии поверхность земли не
очень-то изменилась, а если и изменилась, то к худшему... песок и грязные
кусты. Я повернул назад, проехал к противоположной дамбе и еле поверил
глазам своим... местность на той стороне была такой же как и на этой. Я
снова вернулся в город, переехал по мосту через реку Сакраменто в графство
Йоло, и тут не было разницы. К тому времени я очень проголодался и поехал
домой. К тому же мне стало жарко и что-то зудило в паху. К обеду я
опоздал, но у матери всё было подогрето, и она не задавала мне очень
неудобных вопросов. Куда я ездил? Я ответил. Что видел? Этого я не мог ей
сказать. Я ездил к гори зонту и не увидел ничего нового, но я ещё сам
толком не понимал этого и поэтому не мог рассказать кому-либо. Так же не
мог я ей ничего ответить, отчего я такой скучный. Единственное, что я
отрицал, так это что у меня что-либо болит, когда она предположила такое.
Нет, нет, только не это. Я покормил коня и вытер его, после того как поел
сам, вышел снова, напоил его и прогулял. Затем я чистил его до тех пор,
пока не пришли домой сёстры, и тогда мы стали чистить его все вместе.
На следующий день у меня болело одно место, так болело, что я едва мог
сидеть или ходить, но уже соврав по этому поводу, мне нужно было
держаться, и я снова уехал, хоть и с трудом, но мужественно, как ковбой
или индеец под пытками, только я не уехал далеко. Я остановился, слез с
лошади и пустил пони пастись на травке под деревьями в Ист-парке. Я лежал
и, нет, не думал, а фантазировал. Я представлял себя разными людьми:
ковбоем, охотником, воином, рыцарем, крестоносцем... я воображал себя
героем всех книг, которые читал. Не всеми сразу в тот самый день. С тех
пор, как у меня появился пони, я провёл много, много часов, играя
воображением, и оно стало самым мощным свойством моих умственных
способностей. Так как большую часть времени я проводил в одиночестве,
постепенно мне это понравилось, и это удовольствие я испытываю часто, даже
сейчас. Когда устаю от толпы, я удаляюсь куда-нибудь и отдыхаю духовно.
Ещё мальчиком я уезжал далеко-далеко в какое-нибудь местечко, отпускал
пони на длинном поводу, а сам сидел и ничем не занимался, кроме
размышлений. Я много читал. Обнаружив, что книги питают мое воображение, я
брал с собой книжку и, найдя укромный уголок, усаживался читать. И в
чтении я всегда находил что-то для себя. Мне нравилось превращаться из
того героя, которым я был в то время, во всадника, и полностью войдя в
роль, я снова садился на коня и настолько перевоплощался в Наполеона,
Ричарда Львиное Сердце или Байрона, что при столкновении с
действительностью вдруг приходил в себя ошеломлённый, как бы вдруг
проснувшись. Люди моей мечты жили и поджидали меня в кустах за рекой, так
что пустое пространство за рамками моего старого горизонта, за дамбой,
стало не только интересным, но и увлекательным в ожидании славы, и было
населено Личностями.
- Эй, паренёк! Не купайся здесь. Течение унесёт тебя до самого
Сан-Франциско.
Я поднял голову. Это был мостовой обходчик, человек, который обходил
эстакаду через Америкэн-ривер после каждого поезда, чтобы погасить
возгорания на сухих шпалах, вызванные горящими углями, выпавшими из
паровоза. Я уважал человека, занимавшего такой ответственный пост, но всё
же скользнул в воду, поплавал у берега, вышел назад и оделся. Я мог бы
сообщить ему, что Байрон переплывал Геллеспонт, что было гораздо труднее,
чем пересечь Америкэн в этом месте, и мне не хотелось признаваться, что на
той стороне реки, где у китайцев была арахисовая ферма, у меня поставлен
капкан, а китайцы для меня были сарацинами.
Когда я оделся, обходчик пригласил меня встретиться с ним в конце
эстакады. Я так и сделал, и это положило начало нашей дружбе. Он не стал
ругать меня, даже похвалил, как я плаваю, но заметил, что в этом месте
течение очень быстрое, и купаться там вовсе не признак храбрости, а
глупости. - Мальчику не следует делать того, что не будет делать взрослый
человек. - Он задал мне несколько вопросов, как меня зовут, сколько мне
лет, где я живу, чем занимается мой отец.
Он погладил и похвалил моего пони. Я же спросил его, как это он ходит
так быстро по эстакаде, переступая со шпалы на шпалу, ведь там нет настила.
- О, - сказал он, - теперь я могу ходить по ним быстро потому, что
вначале ходил по ним медленно.
Мне захотелось попробовать. Он взял меня за руку и медленно повел со
шпалы на шпалу до тех пор, пока я не пообвык. Когда я научился ходить сам,
он пригласил меня в свою сторожевую будку, которая была примерно на
расстоянии трети пути отсюда. Я пошёл вперёд, он следом. Добравшись до
домика, мы уселись и долго приятно беседовали как мужчина с мужчиной.
Разговор стал настолько доверительным, что я рассказал ему о том, что я
охотник, и у меня поставлены ловушки на бобров как вверх, так и вниз по
реке. И он оправдал моё доверие. Он не стал говорить мне, что в той реке
бобры не водятся, да мы и сами знали, что их там нет, но мы оба понимали,
что это не имеет значения. Он же сообщил мне, что он золотоискатель... и
надеется когда-нибудь разбогатеть.
- Я не очень-то усердно занимаюсь этим, - признался он. - Главным
образом я слежу за мостом. Но между поездами, когда делать совершенно
нечего, я размышляю об этом. Я думаю о том, как я приехал на запад, чтобы
найти золотую жилу, разработать её и стать богатым. Я пишу домой, что
именно этим и занимаюсь, золотоискательством, и иногда я действительно
делаю это, и тогда воображаю, что нашёл, возвращаюсь домой и трачу деньги.
После этого я поймал ещё бобров, и мы с ним израсходовали прибыль так,
как мне хотелось. Да, а потом он напал на богатую жилу, и мы с ним
вернулись на восток и просадили деньги так, как хотелось ему. Это было
интересно. Из-за этого я получил плохое прозвище. Кое-кто из взрослых стал
звать меня "ужасным лгуном", и без сомненья иногда мои россказни были
весьма неубедительны. Отец стал расспрашивать меня, и я рассказал ему о
мостовом обходчике. Я сказал, что обходчик может бегать по эстакаде со
скоростью поезда, а отец отчитал меня за то, что я несу такой вздор. Мне
стало так неприятно, что я поделился этим с обходчиком.
Тот поразмыслил, а затем сказал: "Когда отец твой поедет в следующий
раз на поезде в эту сторону, сообщи мне, а ему скажи, чтобы сел на
последнюю платформу."
И вот когда подоспел такой случай, я сказал отцу, как быть, и пошёл к
обходчику.
Он спустился с эстакады, исчез в кустах, и вскоре вернулся, неся в
руках несколько спелых дынек. Мы дождались поезда. Поезда шли по эстакаде
медленно, икогда паровоз проходил мимо, обходчик подал машинисту дыню и
попросил того не торопиться. Так что, когда поезд прошёл, обходчик
бросился за ним вслед, догнал последний вагон и вручил дыню отцу, который
помахал ему рукой, затем снял шляпу, поклонившись в мою сторону.
Мы с обходчиком очень возгордились. Смеясь, мы разговаривали об этом. -
