совсем расслабился и скатился с коня, который убежал прочь, оставив меня
на дорожке. Я совсем не ушибся. Я просто растерялся, и в таком состоянии
побрёл через поле в конюшню. Там вокруг меня собрались тренеры и жокеи,
сердито вопрошая, какого чёрта я бросил лошадь таким образом. Я попробовал
рассказать им, что произошло, и после некоторого размышления кто-то,
видимо, понял, в чём дело. Я-то ничего не понял, но кто-то произнёс
какое-то словечко, которое дало волю их фантазии и развязало язык. Все они
как-то странно захихикали, загудели и стали хлопать себя по бедрам, все,
кроме тренера той лошади. Он просто рассвирепел.
"Я больше этого не допущу с моей лошадью, - заявил он, и остальные
тренеры согласились с ним, что мне больше нельзя доверять объездку
рысаков. Я превратился в шута. Униженный и растерянный, я взобрался на
своего пони и покатил прочь.
А затем случилось падение "копчёного". Он единственный из жокеев не
стал смеяться надо мной. Он никогда не напоминал мне о моём унижении. У
"копчёного"
были свои проблемы, ему тоже было чего стыдиться. Кажется, в тот день
"копчёный"особенно удачно придержал свою лошадь, его стали звать экспертом
по поддавкам, и стали давать других фаворитов, чтобы удержать их от побед.
Он больше всего ненавидел это дело, и ему приходилось делать это больше
всех. Он попал под подозрение, за ним стали следить, его поймали и убрали
с трека.
Бедняга "копчёный". Он пришёл ко мне в конюшню и рассказал мне всё.
Тщедушный парень, ростом едва больше меня, он ничего не мог понять. "
Почему люди так несправедливы? - вопрошал он. Ему велели придерживать
коней. Они были влиятельные люди. Любой из них мог бы замолвить за него
слово, и он отделался бы штрафом. Но они не сделали этого. Никто не
заступился за него. "Не хочу впутываться". Вот так вот. Они просили
"копчёного" не выдавать их, и он не выдавал. И частично потому, что он не
признавался и не выдавал свою конюшню, он и потерял лицензию.
"Копчёный" исчез. Я больше его не видел. Но отец побеседовал со мной
сразу же после того, как "копчёный" рассказал мне свою историю. Я сидел на
заборе позади конюшни, смотрел в переулок и думал.
- Что ты тут делаешь? - мягко спросил меня отец. - Мать говорит, что ты
иногда сидишь тут и час, и другой.
- Да просто задумался, - ответил я.
- О чём? - спросил он.
- Сегодня тут был "копчёный", - сказал я. - Его уволили.
- За то, что придерживал коня?
- За то, что он делал то, что ему велел тренер.
Отец постоял там со мной и тоже задумался. Мы не произнесли больше ни
слова. Мы просто думали и думали до тех пор, пока мать не позвала нас
ужинать.
- И что это с вами обоими такое? - спросила она.
- Да ничего такого, - ответил я, и отец поддержал меня.
- Ничего особенного, - подтвердил он, а мать сердито на кинулась на
меня.
- Не будь таким, как отец, - заявила она. - Нельзя всё время думать,
думать, и никакого толку.
Глава VI ХУДОЖНИК И ПАЖ
Однажды в воскресенье отец пригласил на обед к нам из "города", так мы
называли Сан-Франциско, художника, г-на У.М. Марпла. Меня это взволновало.
Я уже читал о знаменитых художниках, искусство было одним из путей к
величию, и меняуже водили в художественную галерею Крокера в Сакраменто.
Всё это было очень интересно, но картины были окружены какой-то тайной.
Мне больше всего нравились сюжеты шахтёрских посёлков или ранчо, или в
целом, сцены из окружавшей меня жизни. Но я никак не мог обнаружить ничего
значительного в них. Мне даже казалось, что они не совсем даже
правдоподобны, там всё было не так, как это виделось мне.
Очевидно, в искусстве, как и во всём прочем, было чему поучиться. И
этот гость-художник дал мне возможность поучиться.
- Я не могу ничего рассказать тебе об искусстве, - сказал он, когда за
столом я задал ему тревожившие меня вопросы. - Этого не может сделать
никто. Но я могу показать тебе его.
Он предложил после обеда выйти на улицу и сделать несколько эскизов. То
есть он собирался рисовать картину! А я смогу смотреть, как он это делает!
Но где? Разве в Сакраменто есть что-либо подходящее? Я предположил, что он
будет рисовать Капитолий, это было самое значительное здание в городе. Но
нет, возликовал я, хоть и не угадал относительно Капитолия.
Отец, мать и прочие всегда удивлялись, почему я провожу так много
времени в пойме реки Америкэн, совсем размытом месте, куда никто больше
никогда не ходил.
Почему не ездить по улицам или хорошим сельским дорогам? Мне не
очень-то удавалось объяснить это. Пойма реки была покрыта гравием и
песком, прорезана протоками в половодье, там не было ничего, кроме
засохших, испачканных грязью кустов и деревьев. Помнится, я очень
разочаровался, когда впервые увидел её, в тот день, когда приехал туда на
своём только что приобретённом пони.
Впоследствии я наполнил её индейцами, турками, бобрами и дикими
зверьми, превратив её в прекрасное романтическое место для приключений. Но
я никому не мог рассказать об этом! Я стыдился своего вкуса в природном
ландшафте.
И вот г-н Марпл выбрал именно это место. Он попросил отца отвести его
туда. Он сказал, что как-то проезжал мимо на поезде и увидел там нечто,
что ему хотелось нарисовать. К изумлению отца и моему нам пришлось отвести
знаменитого художника на мою игровую площадку. Вести пришлось, разумеется,
мне, я был взволнован, но и очень горд этим, но сам никак не мог взять в
толк, что же ему там хочется увидеть и нарисовать. Яма, в которой я
купался, так как вода там была тёплой, его не устраивала. Он забрался ещё
дальше в кусты и, совершенно позабыв про нас, стал рыскать там взад и
вперёд, и, наконец, удовлетворившись, распаковал свои вещи, установил
мольберт, натянул на него небольшой кусок холста и, не говоря ни слова,
начал работать.
Как я смотрел на него! Я запомнил его первые движения и смог повторить
их на следующий день обходчику моста. Художник смотрел на сцену, где я не
видел ничего подходящего для картины, ничего, один кустарник, миля за
милей забрызганныхгрязью кустов, и безжизненные полузатопленные ивы. Он
смотрел на всё это одним прищуренным глазом, затем вытягивал руку с кистью
в руке, что-то измерял на глазок и потом начинал мазать свой холст. Затем
он снова смотрел, долго и напряжённо, а тем временем отщипывал кусочками
краски на своей разноцветной палитре. Я спросил, что он делает. "Подбираю
верные цвета", - ответил он и затем вдруг начал писать.Очень быстро. Я
совсем потерял нить того, что он делает, хоть и не сводил глаз с него и со
сцены. До меня не доходило, что же происходит. Как бы там ни было, он
проделал всё это очень быстро, настолько быстро, что через несколько минут
весь холст у него уже был заполнен. Затем он отступил, я посмотрел ещё
раз, и вдруг всё это превратилось в картину, картину бывшей перед нами
сцены, но только...
- Что это? - спросил я.
- Ну, когда этот эскиз будет закончен, - ответил он, - его можно будет
назвать, скажем, "Закат".
Да, он был прав. Солнце горело огненной дырой по верхней линии
кустарника, а сам кустарник под ним и вокруг той дыры также был золотым,
отливал старым золотом, вся картина была золотистой. Но только... Он сам
смотрел на неё прищурившись,склонив голову набок, то в одну сторону, то в
другую, сделал несколько мазков то тут, то там, и, наконец, отойдя далеко
назад, сказал: - Не так уж и плохо, а? Неплохо.
Мне же подумалось, что она прекрасна, но неудачна, она была
недостоверной.
Особенно неудачно получился кустарник, он совсем не был похож на
кустарник. Я так и сказал. Он засмеялся, и ответил мне словами, которые
мне запомнились навсегда.
- Ты видишь кустарник и спекшуюся грязь. Всё так. Они тут и есть. Здесь
есть многое, и каждый видит то, что ему нравится как в этой, так и в любой
другой сцене. Я же вижу цвета и свет, прекрасную гармонию цвета и света.
Теперь и я уж больше не видел кустарника, это больше не было спекшейся
грязью, которая привлекла меня сюда играть, и я ему так и сказал. Я
вспомнил, что в первый раз, когда я приехал сюда, я это увидел, но
затем... потом...
- Ну, - подбодрил он меня, - что же ты увидел после?
И я попался. Я сознался, что видел индейцев, сарацин, слонов, и... он
не стал смеяться. Засмеялся отец, но не художник. Г-н Марпл сказал, что
если я стану художником, то мне следует рисовать индейцев или диких
зверей... - Если ты увидишь здесь в кустах принцессу, то её надо рисовать.
И это мне было понятно.
- Только ваш золотистый свет действительно есть тут, - заметил я, - а
вот моих индейцев нет.
- Твои индейцы там же, где и моё золото, - ответил он, - там, где и
находится вся красота, у нас в голове. Все мы рисуем то, что нам видится,
так и должно быть. Талант художника состоит в том, чтобы видеть красоту во
всём, а дело его заключается в том, чтобы дать другим увидеть её. Я
показываю тебе золото, ты мне показываешь романтику в кустах. Мы оба
художники, но каждый в своей плоскости.
Отец купил ту картину, а мать устроила мне уроки рисования. В то время
я собирался стать великим художником, я собирался наполнить пойму
Америкэн-ривер... тем, что увижу там. Но учитель рисования стал учить меня
совсем не так, как г-н Марпл. Я не смог научиться копировать другие
рисунки, и из всего, что я рисовал, хорошим назвали только группу конских
голов. А мать всё настаивала, чтобы я продолжал, она посылала меня на
уроки рисования точно так же, как и на урокимузыки, ещё долго после того,
как я утратил всякий интерес к ним, и у меня пропало желание этим
заниматься. В этом состоял её руководящий принцип в образовании: дети
должны попробовать всё, у нас не должен был пропасть талант. Ни один из
них.
Практическим же результатом того визита г-на Марпла стал несколько
иной, хоть и схожий факт. Мне надлежало получить урок, но не в рисовании,
а в видении. У нас поселился сын г-на Марпла, Чарли. Возможно, художник
потому и приходил к нам. Во всяком случае, после него приехала г-жа Марпл,
от неё я узнал, что её сыну, мальчику чуть постарше меня, посулили место
пажа на следующей сессии Законодательного собрания штата. Она
присматривала ему место для проживания, дом, где бы о нём заботились. "Не
хочется ли мне иметь приятеля?"
Да хочется ли мне? Я был просто в восторге. Я покажу ему все известные
мне места, а он покажет мне Законодательное собрание. Но что это такое
паж? В моих книжках встречались пажи, это были мальчики при дворе на
службе рыцарей и дам.Но паж в Законодательном собрании, что это такое?
Рассыльный, сказали мне, мальчик, разносящий документы и бумаги от одного
члена собрания другому в здании Сената.
Меня заинтересовали Капитолий, Законодательное собрание, правительство.
Я стал больше читать об этом, задавал всем вопросы на эту тему, стал
ходить в Капитолий, и как всегда, составил себе некое представление о
механизме правительства. Да, я также составил себе в уме портрет Чарли
Марпла, составил его из того, что прочёл в книжках и видел на картинках о
пажах при дворе.
Когда же Чарли приехал, то он оказался столько же похож на мой портрет,
сколько эскиз его отца был похож на мою пойму реки, а что касается
Законодательного собрания... Чарли оказался заурядным мальчиком, слабым
физически, вовсе неграциозным или привлекательным, и его вовсе не столько
интересовала политика, сколько мой пони. Ему рассказывали о нём, он
надеялся покататься, и когда мы вместе отправились в стойло, его ожидания
сбылись. Он осторожно положил руку на круп пони и повернул ко мне лицо,
светившееся от удовольствия.
- Но ведь я не умею ездить, - сказал он. - Никогда в жизни не сидел
верхом на коне.
- Ну это просто, - заверил я его и тут же подсадил его на спину пони
тут же в стойле. Когда это показалось и ему просто, я отвязал лошадь и
стал водить её по двору, пока Чарли не научился сидеть на ней без того,
чтобы просто висеть, держась за гриву. Он был очень счастлив после этого
