принесена, и было или нет это анонимное письмо, все равно, я завтра сама
скажу мужу, что получила анонимное письмо и что необходимо во что бы то
ни стало, под любым предлогом, немедленно отослать тебя к твоим родным,
заплатив тебе щедро, не скупясь.
Увы, друг мой, нам придется расстаться недели на две, а может быть, и
на месяц! Ах, я знаю, я уверена, ты будешь так же мучиться, как и я. Но
в конце концов это единственный способ предотвратить последствия аноним-
ного письма. Ведь это уже не первое, которое ему пишут относительно ме-
ня. Ах, как я, бывало, потешалась над ними раньше!
У меня теперь одна цель: внушить мужу, что это письмо прислал госпо-
дин Вально; да я и не сомневаюсь, что так оно и есть на самом деле. Если
тебе придется уйти от нас, постарайся непременно устроиться в Верьере, а
я уж сумею добиться того, что муж сам захочет поехать туда недельки на
две, чтобы доказать этому дурачью, что мы с ним отнюдь не в ссоре. А ты,
когда будешь в Верьере, постарайся подружиться со всеми, даже и с либе-
ралами. Я ведь знаю, что наши дамы готовы тебя на руках носить.
Но не вздумай ссориться с господином Вально, не смей отрезать ему
уши, как ты когда-то грозился, - наоборот, ты должен быть с ним как мож-
но любезнее. Сейчас самое важное для нас распустить слухи по всему
Верьеру, что ты поступаешь к господину Вально или еще к кому-нибудь гу-
вернером к детям.
Вот уж этого мой муж никогда не допустит. Ну, а если он все-таки ре-
шится - что ж делать! Во всяком случае, ты будешь жить в Верьере, мы
сможем иногда с тобой видеться, - дети тебя так любят, они непременно
будут проситься к тебе. Боже мой, я чувствую, что я даже детей моих люб-
лю еще больше за то, что они тебя любят. Какой грех! Господи, чем только
все это может кончиться!.. Я совсем голову потеряла. Ну, в общем, ты по-
нимаешь, как тебе надо себя вести: будь кротким, вежливым; пожалуйста,
не выказывай им презрения, этим грубиянам, - на коленях тебя умоляю,
ведь от них зависит наша с тобой судьба. Можешь быть совершенно уверен,
что мой муж, безусловно, сочтет нужным держаться с тобой именно так, как
это предпишет ему общественное мнение.
Ты же и смастеришь мне анонимное письмо; вооружись терпением и ножни-
цами. Вырежи из книги слова, которые я тебе напишу в конце, и наклей их
поаккуратней на листик голубоватой бумаги, который я тебе посылаю, - эту
бумагу мне подарил господин Вально. Опасайся обыска у себя в комнате и
поэтому сожги книгу, из которой будешь вырезать. Если не найдешь целиком
тех слов, которые нужны, не поленись составить их сам по буквам. Чтобы
тебя не затруднять, я сочинила совсем коротенькое анонимное письмо. Ах,
если ты больше меня не любишь, каким несносно длинным покажется тебе мое
письмо!
АНОНИМНОЕ ПИСЬМО
"Сударыня,
Все ваши похождения известны, а лица, заинтересованные в том, чтобы
положить им конец, предупреждены. Руководясь добрыми чувствами к вам,
которые у меня еще не совсем пропали, предлагаю вам раз навсегда порвать
с этим мальчишкой. Если вы настолько благоразумны, что последуете этому
совету, ваш муж будет думать, что уведомление, которое он получил, лжи-
во, и его так и оставят в этом заблуждении: знайте, тайна ваша в моих
руках; трепещите, несчастная! Настал час, когда вы должны будете скло-
ниться перед моей волей".
Как только ты наклеишь все слова этого письма (узнаешь в нем манеру
выражаться господина директора?), сейчас же выходи в сад, - я тебя
встречу.
Я пойду в деревню и вернусь с убитым видом; ах, я и в самом деле
чувствую себя убитой. Боже мой! Подумать, на что я решаюсь, - и все это
только из-за того, что тебе показалось, будто он получил анонимное
письмо. Так вот я с изменившимся лицом отдам мужу это самое письмо, вру-
ченное мне якобы каким-то незнакомцем. А ты ступай гулять с детьми по
дороге в большой лес и не возвращайся до обеда.
С верхнего утеса тебе будет видна наша голубятня. Если все кончится
благополучно, я вывешу там белый платочек, а в противном случае там ни-
чего не будет.
Ну, а ты-то сам, неблагодарный, неужели сердце не подскажет тебе ка-
кой-нибудь способ, до того как ты уйдешь на прогулку, сказать мне, что
ты любишь меня? Ах, что бы ни случилось, в одном ты можешь быть совер-
шенно уверен: я дня не проживу, если нам придется расстаться навеки. Ах,
скверная я мать! Но только зачем я пишу эти пустые слова, милый Жюльен?
Я совсем не чувствую этого, я ни о ком, кроме тебя, не могу думать, я
только затем их и написала, чтобы ты не бранил меня. Сейчас, в такую ми-
нуту, когда я думаю, что могу тебя потерять, к чему притворяться? Да,
пусть уж лучше я покажусь тебе чудовищем, чем мне лгать перед человеком,
которого я обожаю. Я и так слишком уж много обманывала в своей жизни.
Ну, все равно, так и быть, я тебя прощаю, если ты меня больше не любишь.
Мне даже некогда перечесть это письмо. А сказать по правде, какой это
пустяк, если бы мне пришлось заплатить жизнью за те блаженные дни, кото-
рые я провела в твоих объятиях. Ты знаешь, что они мне обойдутся много
дороже".
XXI
ДИАЛОГ С ГОСПОДИНОМ
Alas, our frailty is the cause, not we,
For such as we are made of, such we be.
Twelfth Night [13].
В течение целого часа Жюльен с совершенно ребяческим удовольствием
подбирал и наклеивал слова. Выйдя из комнаты, он сразу же встретил своих
воспитанников с матерью; она так просто и решительно взяла письмо у него
из рук, что это спокойствие даже испугало его.
- А клей совсем высох? - спросила она.
"И это та самая женщина, которая с ума сходила от угрызений совести!
- подумал он. - Что она такое затеяла?" Спросить ее об этом казалось ему
унизительным для его гордости, но, кажется, никогда в жизни он так не
восхищался ею.
- Если это кончится плохо, - все с тем же невозмутимым хладнокровием
добавила она, - у меня отнимут все. Закопайте этот ящичек где-нибудь
там, на горе. Может быть, придет день, и это будет все, что у меня оста-
нется.
И она передала ему хрустальный ларчик в красном сафьяновом футляре,
наполненный драгоценностями - золотыми и бриллиантовыми украшениями.
- Идите теперь, - сказала она ему.
Она поцеловала детей, а младшего - даже два раза. Жюльен стоял как
каменный. Она удалилась быстрым шагом, даже не взглянув на него.
Существование г-на де Реналя с той минуты, как он распечатал аноним-
ное письмо, стало поистине невыносимым. Никогда еще он не был так потря-
сен, за исключением одного раза в жизни, в 1816 году, когда ему чуть бы-
ло не пришлось драться на дуэли; и надо отдать ему справедливость, даже
перспектива получить пулю в лоб расстраивала его много меньше. "Почерк
как будто женский, - думал он. - А если так, кто же из женщин мог это
написать?" Он припоминал всех знакомых ему дам в Верьере и ни на одной
из них не мог остановиться в своих подозрениях. "Может быть, письмо со-
чинил мужчина, и оно написано под диктовку? Но кто же этот мужчина?" И
он опять терялся в догадках; конечно, завистников у него много, и
большинство знакомых ненавидит его. "Надо пойти потолковать с женой!" -
подумал он по привычке и уже совсем было поднялся с кресла, в котором
сидел.
Но едва он приподнялся, как тут же хлопнул себя рукой по лбу: "Ах,
боже мой! - вырвалось у него - Ведь как раз ей-то я сейчас и не должен
доверять. Теперь она враг мой!" И от досады и злости слезы брызнули у
него из глаз.
Справедливо пожиная плоды своей сердечной сухости - а в ней-то,
собственно, и заключается вся провинциальная мудрость, - г-н де Реналь
из всех людей на свете больше всего опасался сейчас двух своих самых
близких друзей.
"Есть ли у меня, кроме них, еще хотя бы человек десять друзей? - ду-
мал он и перебирал их всех одного за другим, стараясь представить себе,
на какую долю сочувствия он мог бы рассчитывать у каждого из них. -
Всем, всем, - с яростью вскричал он, - эта отвратительная история, кото-
рая случилась со мной, доставит величайшее удовольствие!" К счастью - и
не без основания, - он считал, что все ему завидуют. Мало того, что он
только что превосходно отделал свой роскошный городской дом, ныне навеки
осчастливленный посещением короля, который соизволил провести ночь под
его кровом, - он очень недурно подновил и свой замок в Вержи. Весь фасад
побелили заново, а у окон появились прекрасные зеленые ставни. Он на ми-
нуту утешился, вспомнив это великолепие. В самом деле, замок его был ви-
ден теперь за три-четыре лье, к великому ущербу других загородных домов
или так называемых "замков", находившихся по соседству, которые так и
остались в своем скромном обличье, посеревшем от времени.
Господин де Реналь мог рассчитывать на сочувствие и слезы лишь одного
из своих друзей - приходского церковного старосты, но это был кретин,
способный прослезиться из-за чего угодно. Это был единственный человек,
на которого он мог положиться.
"Какое несчастье может сравниться с моим? - воскликнул он в бе-
шенстве. - Такое одиночество!"
"Да может ли это статься? - вопрошал себя этот поистине жалкий чело-
век. - Может ли статься, чтобы в моем несчастье у меня даже не было че-
ловека, с которым я мог бы посоветоваться? Мой рассудок отказывается мне
помочь, я чувствую это. Ах, Фалькоз, ах, Дюкро!" - вскричал он с го-
речью. Это были друзья его детства, которых он оттолкнул от себя своим
высокомерием в 1814 году. Они с юных лет привыкли держаться с ним на
равной ноге, а тут ему вдруг вздумалось переменить с ними тон, ибо это
были незнатные люди.
Один из них, Фалькоз, человек умный и сердечный, бумаготорговец из
Верьера, купил типографию в главном городе департамента и открыл там га-
зету. Конгрегация решила разорить его: газету его запретили, а патент на
типографию отобрали. В этих плачевных обстоятельствах он решился напи-
сать г-ну де Реналю, впервые за десять лет. Мэр Верьера счел нужным от-
ветить наподобие древнего римлянина: "Если бы министр короля удостоил
меня чести поинтересоваться моим мнением, я бы ответил ему: беспощадно
уничтожайте всех провинциальных печатников, а на типографское дело вве-
дите монополию, как на табак". Это письмо близкому другу, которое в свое
время привело в восторг весь Верьер, г-н де Реналь вспоминал теперь с
ужасом "Кто бы мог сказать, что я, с моим положением, с моим состоянием,
с моими орденами, когда-нибудь пожалею об этом!" И вот в таких-то прис-
тупах ярости, то против самого себя, то против всего, что окружало его,
он провел эту ужасную ночь; к счастью, однако, ему не пришло в голову
попытаться выследить свою жену.
"Я привык к Луизе, - говорил он себе. - Она знает все мои дела. Будь
у меня завтра возможность снова жениться, мне не найти женщины, которая
заменила бы мне ее". И он пытался утешиться мыслью, что жена его невин-
на: это не ставило его в необходимость проявить твердость характера и
было для него удобнее всего; в конце концов мало ли было на свете жен-
щин, которые стали жертвою клеветы?
"Но как же это! - вдруг завопил он и судорожно заметался по комнате.
- Да что я, совсем уж полное ничтожество, проходимец какой-нибудь? Как
могу я допустить, чтобы она издевалась надо мной со своим любовником?
Ведь так можно довести до того, что весь Верьер будет потешаться над мо-
им мягкосердечием. Чего только не рассказывали о Шармье (известный по
всему краю супруг, которого жена обманывала на глазах у всех)? Стоит
только произнести его имя, и уж у всех улыбка на губах. Он хороший адво-
кат, но кто же вспоминает о том, какой он мастер говорить? А-а, говорят
они, Шармье? Тот самый Шармье де Бернар - так его и прозвали по имени
человека, который его опозорил".
"Слава богу, - говорил он себе через несколько минут, - слава богу,
