чительную кончину, как вы можете видеть по этой кровоточащей и по сей
день ране святого Климента, но они торжествуют на небесах. Не правда ли,
о юные христианки, вы сохраните навеки в своей душе память об этом дне и
возненавидите нечестие? Вы навсегда останетесь верными господу богу,
столь великому, грозному и столь благостному?
И с этими словами епископ величественно поднялся с колен.
- Вы даете обет в этом? - провозгласил он вдохновенно, простирая
длань.
- Даем обет, - пролепетали юные девицы, захлебываясь от рыданий.
- Принимаю обет ваш во имя господа карающего, - заключил епископ гро-
мовым голосом.
И на этом церемония была окончена.
Сам король плакал. И только уже много времени спустя Жюльен обрел в
себе достаточно хладнокровия, чтобы спросить, а где же находятся кости
святого, которые были посланы из Рима Филиппу Доброму, герцогу Бур-
гундскому. Ему объяснили, что они спрятаны внутри этой прелестной воско-
вой статуи.
Его величество соизволил разрешить всем благородным девицам, сопро-
вождавшим его особу в часовню, носить алую ленту с вышитыми на оной сло-
вами: "Ненавижу нечестие. Преклоняюсь до гроба".
Господин де Ла-Моль распорядился раздать крестьянам десять тысяч бу-
тылок вина. А вечером в Верьере либералы ухитрились устроить иллюминацию
на своих домах во сто раз лучше, чем роялисты. Перед отъездом король ос-
частливил своим посещением г-на де Муаро.
XIX
МЫСЛИТЬ - ЗНАЧИТ СТРАДАТЬ
Необыденное в рутине повседневных событий заслоняет подлинное нес-
частье страстей.
Барнав.
Расставляя по местам мебель в комнате, которая была отведена г-ну де
Ла-Молю, Жюльен нашел очень плотный лист бумаги, сложенный вчетверо.
Внизу первой странички он прочел: "Его светлости господину маркизу де
Ла-Молю, Пэру Франции, кавалеру королевских орденов, и прочее, и про-
чее".
Это было прошение, написанное корявым почерком судомойки:
"Господин маркиз,
Я всю жизнь держался благочестивых правил. Я был в Лионе под бомбами
во время осады в проклятом 93-м году. Я приобщаюсь ев тайн и каждое
воскресенье хожу к мессе в нашу приходскую церковь. Никогда я святой
Пасхи не пропускал, даже в 93-м, да будет он проклят. Кухарка моя - до
революции у меня много челяди было, - моя кухарка по пятницам постное
готовит. И в Верьере я общим почетом пользуюсь, и, осмелюсь сказать,
заслуженно А когда крестный ход бывает, так я иду под самым балдахином
рядом с господином кюре и самим господином мэром. А уж если какой осо-
бенный случай, так я сам свечу несу, самую толстую и за свой счет. И обо
всем этом у меня письменные свидетельства имеются, и находятся они в ми-
нистерстве финансов в Париже. Честь имею просить вашу милость дать мне в
заведование лотерейную контору в Верьере, потому как она все равно скоро
останется без начальника; нынешний совсем плох, тяжело хворает, а потом
на последних выборах голосовал неподходяще, и пр. де Шолен".
На полях этого сочинения была сделана рекомендательная приписка за
подписью де Муаро, которая начиналась словами:
"Я имел честь сообщить вчерась насчет благонадежного человека, кото-
рый просит..." и т.д.
"Вот оно что! - подумал Жюльен. - Даже болван Шолен, и тот показывает
мне, каким путем следует идти".
Прошла неделя с тех пор, как король побывал в Верьере, и от неисчис-
лимого вранья, глупейших пересудов, самых дурацких разговоров, предмета-
ми коих поочередно были сам король, епископ Агдский, маркиз де Ла-Моль,
десять тысяч бутылок вина, осрамившийся бедняга Муаро, который в надежде
заполучить крестик выполз из дому только через месяц после своего паде-
ния, единственно, что уцелело от всего этого, были толки о нахальном
бесстыдстве, с коим протиснули в ряды почетной стражи этого Жюльена Со-
реля, плотничьего сынка! Стоило послушать, как упражнялись на сей счет
богатые мануфактурщики, которые, сидя в кафе с утра до вечера, орали до
хрипоты, проповедуя равенство. Эта гордячка г-жа де Реналь, вот кто при-
думал это безобразие! А что ее на это толкнуло? Догадаться нетрудно:
красивые глаза да свежие щечки этого аббатика Сореля.
Вскоре после того как семейство г-на де Реналя снова вернулось в Вер-
жи, младший из детей, СтаниславКсавье, заболел. Г-жу де Реналь внезапно
охватили ужасные угрызения совести. Впервые она стала упрекать себя за
свою страсть последовательно и жестоко; ей вдруг, словно чудом, откры-
лось, в какой страшный грех вовлекла ее любовь. Несмотря на то, что она
была глубоко верующей, ей де сих пор ни разу не случилось подумать о
том, сколь велико ее преступление перед богом.
Когда-то в монастыре Сердца Иисусова она пылала исступленной любовью
к богу; теперь она так же исступленно страшилась его. Мучительная
борьба, раздиравшая ее душу, была тем особенно страшна, что страх ее не
поддавался никаким доводам рассудка. Жюльен заметил, что всякое разумное
убеждение не только не успокаивало, а, наоборот, раздражало ее, ибо ей
казалось, что это сатанинские речи. Но Жюльен сам очень любил маленького
Станислава, а она только с ним и могла говорить о болезни мальчика; ему
с каждым днем становилось все хуже. Г-жа де Реналь, мучаясь непрестанным
раскаянием, совсем лишилась сна; она целыми днями пребывала в угрюмом
молчании, а если бы она только позволила себе разжать губы, она тут же
немедленно покаялась бы в своем грехе перед богом и людьми.
- Заклинаю вас, - говорил ей Жюльен, когда они оставались одни, - не
говорите ни с кем. Пусть я буду единственным свидетелем ваших мучений.
Если вы хоть сколько-нибудь еще любите меня, молчите, - ваши признания
не могут излечить вашего Станислава.
Но его уговоры не достигали цели, он не понимал, что г-жа де Реналь
вбила себе в голову, что для умилостивления господа бога, которого она
прогневила, ей надо возненавидеть Жюльена или потерять сына. И оттого,
что она не находила в себе сил возненавидеть своего любовника, она и бы-
ла так несчастна.
- Оставьте меня, - сказала она однажды Жюльену. - Ради бога, умоляю
вас, бегите из нашего дома: то, что вы здесь, со мной, убивает моего сы-
на.
- Бог карает меня, - добавила она, понизив голос. - Гнев его справед-
лив, да будет его святая воля. Я совершила ужасный грех, и я жила, даже
не чувствуя раскаяния. А ведь это первый знак того, что господь оставил
меня, и теперь я должна быть наказана вдвойне.
Жюльен был глубоко потрясен. Он видел, что это не лицемерие, не гром-
кие фразы. "Она в самом деле верит, что своей любовью ко мне она убивает
сына, и вместе с тем бедняжка любит меня больше, чем сына. И - тут уж
сомневаться невозможно - я вижу, как ее убивают эти угрызения, - вот
подлинно высокое чувство. Одного не понимаю только, как это я мог вну-
шить ей такую любовь, я, такой бедняк, так плохо воспитанный, такой не-
образованный и зачастую даже такой грубиян в обращении".
Однажды ночью ребенку стало совсем плохо. Около двух часов в комнату
вошел г-н де Реналь взглянуть на него. Мальчик, весь красный, метался в
жару и не узнал отца. Внезапно г-жа де Реналь бросилась на колени перед
мужем. Жюльен понял, что она способна сейчас все сказать и погубить себя
навек.
На счастье, ее странное поведение только рассердило г-на де Реналя.
- Прощай, прощай! - бросил он, направляясь к двери.
- Нет! Выслушай меня! - вскричала она, стоя на коленях и пытаясь
удержать его. - Ты должен узнать правду. Знай, это я убиваю моего сына.
Я дала ему жизнь, и я же ее отнимаю у него. Небо наказует меня! Я согре-
шила перед господом, я убийца! Я должна сама предать себя на позор, под-
вергнуться унижению: быть может, эта жертва умилостивит создателя.
Будь у г-на де Реналя хоть капля воображения, он понял бы все.
- Романтические бредни! - воскликнул он, отстраняя жену, которая пы-
талась обхватить его колени. - Вот еще романтические бредни! Завтра ут-
ром, Жюльен, вызовите доктора. - И он отправился к себе спать.
Госпожа де Реналь рухнула на пол, почти теряя сознание: но она судо-
рожно отталкивала Жюльена, бросившегося ей на помощь.
"Вот он, грех прелюбодеяния! - подумал он. - Возможно ли, чтобы эти
мошенники попы были правы? Чтобы эти люди, сплошь погрязшие в грехах,
знали, что такое, в сущности, грех?.. Просто непостижимо!"
Прошло минут двадцать после того, как г-н де Реналь ушел из комнаты,
и все это время Жюльен видел перед собой женщину, которую он любил, все
в той же неподвижной позе, - уткнувшись головой в постельку ребенка, она
словно застыла в беспамятстве. "Вот женщина поистине совершенно исключи-
тельная, - думал он. - И пот она сейчас доведена до полного отчаяния
только из-за того, что узнала меня.
Время идет час за часом. А что я могу сделать для нее? Надо решиться.
Здесь теперь уж дело не во мне. Что мне до людей и их пошлых кривляний?
Но что же я могу сделать для нее? Бросить ее?.. Но ведь она останется
тогда одна-одинешенька со своим ужасным горем. От этого ее истукана-мужа
больше вреда, чем пользы. Он ее еще как-нибудь заденет по своей грубос-
ти. Она с ума может сойти, в окошко выброситься!
Если я оставлю ее, перестану ее сторожить, она ему откроется во всем.
И как за него поручиться? Вдруг он, невзирая на будущее наследство, под-
нимет грязный скандал. Да она способна - господи боже! - во всем приз-
наться этому негодяю, аббату Малону! И так он под предлогом того, что
здесь болен шестилетний ребенок, не вылезал из их дома, и, разумеется,
неспроста. Она в таком отчаянии, в таком страхе перед богом, что уже за-
была, что он за человек, - сейчас он для нее только служитель божий".
- Уйди отсюда, - внезапно произнесла г-жа де Реналь, открывая глаза.
- Ах, тысячу раз я отдал бы жизнь мою, чтобы хоть узнать, как тебе
можно помочь! - отвечал он. Никогда я так не любил тебя, ангел мой, или,
вернее, только сейчас начинаю я обожать тебя так, как должно. Что будет
со мной вдали от тебя, да еще когда я все время буду думать, что ты
из-за меня несчастна! Но что говорить о моих мучениях! Да, я уеду, уеду,
любовь моя. Но ведь стоит мне только тебя покинуть, стоит мне только пе-
рестать оберегать тебя, непрестанно стоять меж тобой и твоим мужем, ты
ему все расскажешь - и тогда ты погибла. Ты подумай, ведь он тебя с по-
зором выгонит из дома, и весь Верьер, весь Безансон только и будут бол-
тать, что об этом скандале. Чего только на тебя не наплетут, никогда уж
тебе после такого срама не подняться...
- Этого-то я и хочу! - вскричала она, вставая с колен. - Буду стра-
дать, так мне и надо...
- Но ведь такой ужасный скандал и для него несчастье.
- Нет, это мой позор, я все на себя приму; пусть меня втопчут в
грязь, - может быть, это спасет моего сына. Вот этому-то сраму подверг-
нуться, погубить себя в глазах всех, - может быть, это и есть казнь пуб-
личная! Сколько я могу рассудить моим слабым рассудком, разве это не са-
мая величайшая жертва, какую я могла бы принести богу?.. Может быть, он
смилостивится, примет мое уничижение и оставит мне моего сына. Укажи мне
какую-нибудь другую жертву, еще более мучительную, - я готова на все.
- Дай мне наказать себя. Я ведь тоже виноват, тоже! Хочешь, я сдела-
юсь затворником-траппистом. Эта суровая жизнь может умилостивить твоего
бога... О господи! Как это ужасно, что я не могу взять на себя болезнь
Станислава...
- Ах! Ты любишь его! - вскричала г-жа де Реналь, бросаясь ему в
объятия.
Но в тот же миг она с ужасом оттолкнула его.
- Я верю тебе, верю! - простонала она, снова падая на колени. - Ты
мой единственный друг! Ах, почему не ты отец Станислава! Тогда бы это не
был такой ужасный грех - любить тебя больше, чем твоего сына.
- Позволь мне остаться с тобой, и с этой минуты я буду любить тебя
только как брат. Это, по крайней мере, хоть разумное искупление, - оно
