- Ну, я, конечно, хотел бы, если вы не возражаете,
затронуть вопрос о цене на станки...
Савин рассмеялся.
- С этого бы и начинали, мил человек... Я все ждал,
когда вы к главному подойдете, боялся, не успеете, у меня
через десять минут совещание... Если гарантируете рынки,
цену мы поднимать не станем, хотя вы наверняка знаете, что
японцы и французы пересмотрели ставки на аналогичные машины.
Зависят от вас: дадите хорошую конъюнктуру, поддержим,
обещаю. Что будет через год, отвечать не могу, бог даст
день, бог даст пищу...
- Да, но и год был бы для нас крайне важен, господин
министр! Если этот вопрос можно считать решенным, я очень
вам благодарен, советские стайки еще скажут свое слово на
континенте, это ж такая пропаганда...
- Бизнес это, а не пропаганда, - ответил Савин. -
Пропаганда - если б мы бесплатно давали, за здорово живешь,
а мы теперь взрослые, находимся в стадии наработки
самоуважения, так-то вот...
Подали чай с печеньем и шоколадом; поговорили о том деле,
которым занимался Ростопчин; хорошо бы, заметил Степанов,
организовать экспозицию картин и книг, которые князь вернул
на Родину; можно сделать буклет для всего мира; Савин
улыбнулся; "Сначала выбей в Госплане фонд бумаги и
договорись о хорошей типографии"; "Это интересное дело, -
согласился Розен, - купят во всем мире, потому что красиво,
да и сенсация"; прощаясь, Розен сбивчиво благодарил,
натыкался на стулья и не знал, куда деть свои маленькие
руки; министр подарил ему и Степанову по маленькому, очень
красивому макетику станка, сделанному как миниатюрная
настольная лампа. Розен сказал, что такую замечательную
вещь можно запустить в конвейер как сувенир даст немедленную
прибыль; валяйте, засмеялся Савин, можем уступить лицензию.
Когда Розен ушел к заместителю министра, ведавшему
связями с банками, Савин, пригласив Степанова задержаться,
спросил про дочек, посетовал на то, что после инфаркта врачи
до сих пор запрещают ему заниматься теннисом,
поинтересовался, когда выходит книга их общего друга,
доктора биологии Юрия Холодова, что нового у профессора
Пахомова, какой талантливый стоматолог, приезжал ли Хажисмел
Саншоков, лесник из Кабарды, и, только провожая Степанова к
двери, поинтересовался:
- Ты в этом человеке уверен?
- В каком смысле? - не понял Степанов.
- Какой-то он хлипкий... Не подведет тебя?
- В чем?
- Как в чем?! Ты ведь не только мне рассказал, как этот
Панамский американец хочет отблагодарить нас за свою
спасенную жизнь, как восторгается деятельностью
Ростопчина... Ты, кстати, не думаешь, что князя могут
ударить?
- Не думаю. Он независим. Да и за что его ударять?
- Черт его знает... Я много раз наблюдал переговоры,
знаешь ли... Накануне подписания больших контрактов... Ты
себе представить не можешь, как каши партнеры бьются за
каждый цент, за полцента... На этом, кстати, и стоят... А
он такие ценности нам отправляет... И не кто-нибудь, а
аристократ, в классовой солидарности не упрекнешь...
- Упаси бог, если стукнут. Ты не представляешь себе,
какой это славный человек.
- Почему? - Савин пожал плечами. - Представляю... А
этот твой протеже - слабенький, безмускульный.
- Не я ж его приглашал в это дело, сам меня нашел.
- Понимаю... Это я так, на всякий случай... В Лондоне
помощь не потребна? Там мы ведь тоже торгуем станками, идут
довольно неплохо, хотя кое-кто пытается помешать; словом,
для кого - бизнес, для кого - политика...
VI
"Милая Нюта! (16)
...Закончил наконец морозовские панно и принялся за
"Богатыря". Пользуюсь светом и потому все праздники и
сейчас днем никуда не выхожу. Администрация нашей выставки
в лице Дягилева упрямится и почти отказывает мне выставить
эту вещь, хотя она гораздо законченное и сильнее
прошлогодней, которую они у меня чуть не с руками
оторвали... Хочу рискнуть с ней на академическую выставку,
если примут. Ведь я аттестован дэкадэнтом. Но это
недоразумение, и теперешняя моя вещь, мне кажется,
достаточно это опровергает. Как видишь, я себя утешаю,
потому что мне, по крайней мере, не мешают в моей
мастерской. Наде грустнее: ее право на артистический труд
в руках Мамонтова, у которого в труппе... полный разгул
фаворитизму... Ей мало приходится петь; опускаются руки на
домашнюю работу; стерегут скука и сомнение в своих силах.
Правда, отдохнули мы немного, имея возможность принимать и
попраздновать добрейшего Римского-Корсакова... Он кончил
новую оперу на сюжет "Царская невеста" из драмы Мея. Роль
Царской невесты Марфы написана им специально для Нади. Она
пойдет в будущем сезоне у Мамонтова, а покуда такой знак
уважения к таланту и заслугам Нади от автора заставляет
завистливую дирекцию относиться к ней еще суровее и
небрежнее...
Твой Миша".
Часть третья
1
Фол никогда не слыхал имени Герхарда Шульца; они никогда
не встречались; жили на американском континенте, но в разных
частях его - один на юге, в Парапвае, другой на севере, в
Вашингтоне; Шульц был дедом уже; семья его насчитывала сорок
семь человек, счастливый муж и отец; Фол поселился отдельно
от семьи, горестно одиноко, отдаваясь целиком работе,
которая - после того, как он расстался с Дороти - стала его
страстью; Шульц жил в роскошной гасиенде на берегу вечно
теплой, хоть и буро-красной, грязной на вид Параны; фол
снимал номер в отеле; две комнаты, окна выходили во двор,
колодец; а еще говорят, что в Вашингтон приезжают смотреть,
как цветут вишни; разве что восторженные туристы, их возят
из Нью-Йорка, очень престижно - за один день побывать в
обеих столицах.
Фол не знал; что Шульц - не подлинная фамилия дона
Эрхардо; изменил седьмого мая сорок пятого года; раньше был
Вульцем, штурмбаннфюрером СС; приглашен к сотрудничеству
американской секретной службой осенью сорок девятого в
Рио-де- Жанейро; вербовка прошла гладко, за пять минут;
"Признаете, что на этом фото вы изображены в форме СС?" -
"Признаю". - "Готовы к разговору с нами?" - "Давно готов".
- "Это несерьезно, мистер Вульц. Настоящая беседа начнется
только в том случае, если вы напишете нам имена мерзавцев из
вашей нынешней сети на юте континента". - "Я бы не стал
называть тех, кто оказался в изгнании после победы
большевиков". - "После нашей общей победы, мистер Вульц:
американцев, англичан и русских. Мы сообща разгромили
тиранию Гитлера, и вам не следует вязаться в наши дела с
русскими, уговорились? Что же касается изгнанников, то это
уж нам позвольте судить, являются ля ваши друзья
изгнанниками или же организованы в хорошо законспирированную
бандитскую сеть, о'кей?"
фол и не предполагал, что шифрограмма, отравленная из
филиала его страховой фирмы в Лондоне, вызовет такой
странный, сложный и непросчитываемый процесс: совещание
Совета директоров фирмы-встречи с нужными людьми - выход на
ЦРУ - и затем уже, когда дело пошло в работу, на
соответствующие подразделения, которым поручено найти
подходы к "Эухенио Ростоу-Масалю; Евгений Ростопчин,
гражданин Швейцария, проживает в Аргентине, район Кордобы;
1952 года рождения, женат, имеет двух детей; занят в
сельскохозяйственном бизнесе; необходимо оказать на него
давление в том смысле, чтобы он обратился к отцу за
финансовой поддержкой; сделать это надо через его мать, с
которой князь Ростопчин развелся в 1959 году; через
Софи-Клер Винпресс, которая проживает в Париже, имеет дом в
Эдинбурге и квартиру в Глазго".
Результатом проделанной работы (анализ архивов и расчет
на ЭВМ) оказалась цифра "УСГ-54179"; агент проживал в
Парагвае, однако имел апартамент в Кордобе; Герхард Шульц,
землевладелец и компаньон директора фирмы по строительству
шоссейных дорог; сейчас ведут трассу в непосредственной
близости от земель Ростоу-Масаля; есть возможность нажать на
сына князя, перерезав его водные коммуникации, что
равносильно экономическому краху.
...Человек - маленький винтик в огромном механизме; ни о
чем не догадывавшийся сеньор Эухенио Ростоу-Масаль, он же
Евгений Ростопчин, он же Женечка (для отца) и Шеня (для
мамы), в то утро, как обычно, завтракал на огромной террасе,
сделанной из старого, хорошо моренного дерева; в округе жили
швейцарцы; эмиграция прошлого столетия; дом поставили так,
как это умели делать в горах над Цюрихом: на века, но при
этом легко и уютно.
Жена приучила его к испанскому завтраку: кофе со
сливками и чулос - длинные хлебцы, поджаренные в оливковом
масле; в Памплоне. во время Сан Фермина, после утренней
эстафеты, когда разъяренные быки пронесутся из корраля на
Плассе де Торрос, весь город отправляется на площадь пить
кофе с чулос; Мари-Исабель очень гордилась тем, что родилась
именно в Памплоне, дочь басков, родство душ и языков с
далекими грузинами, вот почему вышла замуж за русского!
- Ты сыт, милый?
- Не то слово! Самое настоящее большое обжорство.
- Боже, какой это страшный фильм - "Большое обжорство".
- Почему? Кое в чем он занятен.
Дети - три года и шесть лет - плескались в бассейне;
Мари-Исабель попросила сделать два бассейна: большой -
взрослым и маленький - детям; Эухенио поманил пальцем жену,
та склонилась к нему, и как раз в это время позвонил сеньор
Эрхардо Шульц; говорил рубяще; в картах путаница, вам
продали земли, которые за два года перед тем отошли нашей
фирме, очень сожалею; да, мои юристы передадут вам
документацию, но решение местных властей уже принято; увы, я
не общество благотворительности; нет, я не отказываюсь от
встречи, напротив, я настаиваю на ней; компромисс допустим,
почему нет, что-то около пятидесяти тысяч долларов; нет,
аванс невозможен, нет, в местной валюте платы мы не
принимаем, все расчеты идут через банк в Манхеттене; деньги
надо внести в течение недели, дело есть дело, у меня стоят
рабочие, платить неустойку из-за путаницы в ваших документах
я не намерен; хорошо, сегодня в шесть в Кордобе, юридическая
контора "Мазичи и Эчавериа", это в центре.
Мать он нашел в ее эдинбургском доме; звонку сына
обрадовалась:
- В Париже совершенно дикая погода, мальчик! Я убежала
оттуда в здешнюю весну. Чудно! Что у тебя с голосом?
Почему ты молчишь?
- Мама... Понимаешь... Мне... Нам срочно нужны
деньги...
- Что случилось?!
- Понимаешь, тут какая-то страшная путаница с землей...
Словом, это трудно объяснить... Мне продали чужую землю...
- Как?!
- Нет, нет, не всю... Но именно тот участок, где у меня
вода... Я остался без воды, это конец... Жара, все
сгорит...
- Я сейчас же позвоню отцу... А почему ты сам не хочешь?
Хорошо, хорошо, Шеня, я понимаю, сделаю сама. У меня есть
двадцать тысяч, я могу выслать тебе половину...
- Это не выход, мама. По условиям, которые я обязан
выполнить в течение недели, следует внести все деньги, до
единого цента.
- Я перезвоню через десять минут.
Положив трубку, Софи-Клер вдруг сообразила, что не помнит
телефон мужа. Бывшего мужа, поправила она себя; боже мой,
какая я была дура; единственный человек, который меня любил;
да, все верно, он несносен, потому что, кроме этих русских
картин и икон, для него ничего не существует; конечно, было
обидно, когда он отказывал в том, чего я заслуживала, но
ведь он отказывал мне в платьях от Пьера Кардэна, можно
обойтись и без них; что же делать, если я не заболела его
болезнью, что делать, если я была, да и продолжаю быть
обыкновенной женщиной?!
Она поднялась с тахты; голова разламывалась; сосуды,
наследственное; папа умер от инсульта; слава богу, не
мучился, не страдал от недвижности или немоты, только бы не
этот ужас; Шеня (о муже она думала так же, как о сыне, слово
"Женя" не получалось у нее ни в разговоре, ни в мыслях)
читал мне какого-то русского писателя:
"Легкой жизни я просил у бога, легкой смерти надобно
просить"; как верно и как горько; подошла к столу, выдвинула
ящик, нашла старую телефонную книгу, открыла страницу на
"Р": Ростопчин; неужели тут тоже нет, все в Париже? По
