__________________________________________________________________________
Глава эстонского государства Пятс быстро пошел навстречу Литвинову по
толстому ковру, который скрадывал звук шагов.
Поначалу ковра не было, и идти навстречу послу приходилось через
громадный зал, а паркет здесь был выложен какой-то особый, невозможно
гулкий, и президент смущался того солдатского грохота, который шлепал
гулким эхом по углам зала, даже когда он старался мягко ступать на носки.
- Здравствуйте, господин президент...
- Здравствуйте, простите, что я задержал вас...
Пятс выждал паузу, думая, что Литвинов ответит нечто обязательное в
таком случае, вроде <я понимаю вашу занятость>, но посол ничего не
ответил, пауза затягивалась, и президент, протянув левую руку, указал на
два кресла возле камина.
- Прошу вас.
- Благодарю.
Литвинов набычил голову - она сейчас показалась президенту громадной,
больше туловища посла, - чуть подался вперед и заговорил:
- Несмотря на наши неоднократные просьбы, полиция Эстонии не
предприняла никаких шагов против тех бандитских групп, которые, базируясь
в Ревеле, совершают нападения на города и населенные пункты, расположенные
в РСФСР, и занимаются там грабежами, убийствами и насилиями.
- Пожалуйста, факты, господин посол. Бездоказательность в таком
вопросе может быть трактована лишь как попытка вмешиваться в наши
внутренние дела.
- Я думаю, если мы станем приводить факты, то картина получится
обратная. Не мы вмешиваемся, а в наши внутренние дела вмешиваются: с
территории Эстонии в Россию перебрасываются бандгруппы; здесь они находят
покровительство.
- Я вынужден повторить: базой для обсуждения этого вопроса могут быть
лишь строго документированные факты.
Литвинов достал из кармана пиджака несколько листочков бумаги. Он
доставал их медленно, неуклюже, и делал он это продуманно и весело:
президент никак не думал, что посол привезет официальный документ в
кармане, а не в папке. Посол позволял себе шутить - иногда рискованно, но
всегда точно и беспроигрышно.
Раньше - и в ссылке и в эмиграции - у Литвинова было отстраненное
представление о дипломатии. Это представление невозможно изменить до тех
пор, пока человек сам не станет дипломатом. Только тогда он поймет, что
дипломатия есть одна из форм международной торговли, а та в свою очередь
похожа на обычную торговлю, а в моменты наибольшей опасности для мира
напоминает торговлю базарную, где побеждает самый спокойный, сильный и
обязательно честный: плохим товаром морду извозят и опозорят надолго
вперед - не поднимешься...
Литвинов многому научился у Чичерина, Красина и Воровского.
Манера этих людей была великолепная: чуть суховата, без всяких эмоций
- карты на стол, дело есть дело. Никакой суетливости и высокое чувство
самоуважения: представлять следует не какую-нибудь державу, а первую в
мире - социалистическую.
Литвинов как-то сказал замнаркома Карахану:
- Я убежден, что мы рано или поздно придем к решению важнейшей
проблемы - мы еще к ней не подошли, и как к ней подойти - вопрос вопросов,
тут можно таких дров наломать - я имею в виду проблему вытравления из
сознания российской интеллигенции чувства собственной второсортности.
- То есть? - не понял Карахан. - Это отдает великодержавным
шовинизмом.
- Отнюдь нет, - возразил Литвинов, - это если уж и отдает - то
национальной гордостью великороссов. Я обожаю Байрона, но ведь Россия дала
миру Пушкина! Мопассан? Великолепно, но у нас Чехов! Флобер, Золя,
Диккенс? Верно, без них нет мира. А без Толстого, Достоевского, Тургенева,
Щедрина, Лермонтова? Верди?! А Чайковский, Римский-Корсаков, Мусоргский?
Как без них жить?
- Вы заметили, - усмехнулся Карахан, - наша революция пробудила и во
мне, армянине, и в вас, иудее, высокое чувство социалистического
великороссийского патриотизма?
- Заметил, - согласился Литвинов, - а потому во время переговоров
ноги на стол, естественно, класть не следует, но надо всегда помнить, что
мы живем под шатром великой российской культуры, мощнее которой, пожалуй,
нет в мире... А то мы шведу какому-нибудь или голландцу ручку трясем и
улыбку строим лишь потому, что он и у себя дома - иностранец.
...Достав из кармана листочки бумаги, Литвинов расправил их на
коленях и начал неторопливо читать.
- <Пятого, двенадцатого, тринадцатого, шестнадцатого и двадцать
третьего февраля 1921 года совершено двенадцать попыток нарушения
госграницы, причем во время перестрелки, состоявшейся двадцать третьего
февраля, ранено два советских пограничника и один эстонский. Во время
перестрелки второго марта был убит русский белоофицер штабс-капитан Петр
Васильевич фон Бромберг. При убитом была обнаружена крупная сумма денег и
пачка поддельных советских документов. В Ревеле фон Бромберг проживал
вместе с лидером белых монархистских бандгрупп графом Воронцовым, О том,
где проживают и где встречаются представители эмигрантских бандгрупп,
посольство РСФСР уведомило соответствующие органы Эстонии еще
четырнадцатого февраля сего года...>
Литвинов продолжал читать свой документ, опровергнуть который не мог
никто, а президент, слушая его, горестно и тяжело думал: <Наша вина
заключается лишь в том, что мы - маленькая страна. Как же трагична роль
малых стран в этом большом мире. Кого винить в том, что мы поселены богом
на этой каменистой, прекрасной, неплодородной, но такой дорогой нам
земле?>
Когда Литвинов закончил чтение документа, президент закурил и минуту
сидел недвижно, смежив веки...
- Я дам указание разобраться во всем этом.
- Министр иностранных дел давал три указания, однако бандиты
продолжают спокойно жить в Ревеле и встречаться, и мы знаем, где они
встречаются и о чем они, встречаясь, говорят.
- Мы живем по иным законам. Полиции нужны неопровержимые улики...
Иначе мы не сможем предпринять против русской эмиграции те шаги, которые
вы подразумеваете...
- Правительство уполномочило меня довести до вашего сведения, что оно
не намерено более терпеть подобного рода вылазки, проводимые с территории
государства, с которым мы поддерживаем дипломатические отношения.
- Но вы, надеюсь, понимаете те трудности, которые стоят перед нами?
Вы, лично вы, живущий здесь...
- Я не научился отделять мое мнение от мнения моего правительства,
господин президент.
- Что же нам - ЧК вводить, чтобы изолировать русскую эмиграцию?!
- Я не уполномочен давать вам советы. Это можно расценить как
вмешательство в ваши внутренние дела. Но я хотел бы, чтобы те уважаемые
господа, которым вы поручите это дело, с должным вниманием отнеслись к
тому, что - я повторяю - правительство РСФСР не намерено далее терпеть
подобного рода акты со стороны русских бандгрупп при попустительстве
эстонских властей...
- Я понимаю эти ваши слова...
- Это не мои слова, господин президент, - жестко поправил его
Литвинов.
- Ваше правительство угрожает нам интервенцией?
- Мы никому не угрожаем. Убивают наших пограничников, попирают наши
границы, в местной прессе подвергают беспрецедентным нападкам мою страну и
ее лидеров - конец всякому терпению чреват действием!
- Но я же не могу издать приказ об аресте всех этих русских, господин
посол! Войдите в мое положение! Меня не поймет мой народ!
- А мое правительство не поймет мой народ, если и дальше будут
продолжаться подобные эксцессы на границе.
- Я не могу не отметить, господин посол, что ваша позиция неразумно
жестока.
- Вы говорите о жестокости моего правительства? Того, которое дало
вам свободу и независимость? Того, которое выступило против колониализма
царя? Того, которое гарантирует вам свободу и безопасность от немецкого
вторжения? Свободой, которая не завоевана, но получена из других рук, надо
уметь уважительно и целенаправленно пользоваться, господин президент.
- Вы имеете в виду географическую, вынужденную целенаправленность? -
горько улыбнулся президент.
- Географическая, этническая и историческая целенаправленность
никогда не бывала вынужденной; она всегда была разумной в этом мире, четко
разграничившем самого себя, - ответил Литвинов и вручил Пятсу ноту НКИД.
<До нашего сведения дошло, что противники Российского Советского
правительства, не отступающие в своей борьбе против него перед самыми
гнусными провокационными приемами и преступлениями, подготовляют в
Латвии покушения на членов латвийского правительства, на иностранных
представителей и на членов иностранных миссий. Одновременно с
покушениями предполагается выпустить подложные прокламации от имени
Коммунистической партии с заявлением о том, что эти покушения служат
ответом на репрессии против коммунистов. В связи с этим
предполагается также начать кампанию в печати, обвиняя Российское
Советское правительство в том, что оно якобы является инициатором
этих покушений. Таким путем имеется в виду создать подходящую
атмосферу для агрессивных действий со стороны иностранных держав
против Советской России. Подобные же методы будут, вероятно,
применены и в других государствах... Из числа русских эмигрантов
непосредственными участниками этих планов являются монархические
круги. В связи с этими известиями российским полномочным
представителям в Латвии и других соседних государствах поручено
предупредить их правительства об этих преступных планах>.
...После ухода Литвинова глава государства попросил секретаря срочно
вызвать для беседы британского посла.
Всякая закономерность случайна в такой же мере, как любой случай
закономерен. Сцепленность заинтересованностей держав, концернов, партий,
будучи рассмотрена на расстоянии, явит собой картину логически безупречную
и четкую. Однако если персонифицировать историю, то обнаружатся такие
подспудные обстоятельства, которые, казалось бы, противны здравому смыслу.
На первый план в этом случае могут выйти личные симпатии и антипатии,
возрастные явления; те или иные повороты истории будут определены не
столько ходом объективного развития общества, сколько разностью
темпераментов противостоящих друг другу лидеров; пустая мелочь может
оказаться решающим фактором - даже насморк, когда человек испытывает
раздражение от того, что льет из носу и платок мокрый, да и сморкаться
беспрерывно в присутствии контрагенов - особо если речь идет о
межгосударственных переговорах - не с руки, а еще, упаси бог, кто
посмеется - ущемленность и зажатость в лидере куда подчас опаснее той
доктрины, которую он проводит в жизнь, как бы на первый взгляд эта
доктрина ни была жестка и бескомпромиссна...
...Жена шофера британского посла, маленькая, все еще хорошенькая, но
уже начавшая увядать, устроила сцену ревности мужу своему Курту, который с
громадным трудом получил место в посольстве и теперь всячески пытался
зарекомендовать себя старательным и преданным работником. Беспочвенная
ревность, крики жены, заинтересованность соседей по дому - все это вывело
Курта из себя: он больше всего боялся, что о его домашних скандалах узнают
в посольстве.
- Я же во имя семьи работаю день и ночь, - закричал он, - я хочу,
чтобы и ты и мальчики были всем обеспечены! Мне с тобой некогда поспать -
не то чтобы с другой! Устаю я, понимаешь?! Устаю!
- Ты не смеешь меня попрекать! - отвечала ему жена. - Я не попрекаю
