властное вырваться из геометрической точности арки, и смотреть на это
бессилие светила, пусть даже временное, было жутковато.
Отец хвастливо глянул на Всеволода и сказал:
- Это я сам открыл.
<Сначала будем гулять по лесу, - думал Всеволод, - грибы станем
собирать, сейчас хорошие грибы должны пойти... Он любит смотреть, как я
грибы собираю... Никогда боровик сам не сорвет, все норовит меня подвести
к грибу, знает, как я жаден до белых...>
...Чем ближе к Москве подъезжал поезд, тем чаще Всеволод обращался в
мыслях к отцу.
<Я был кругом не прав, - думал он, - я не имел права говорить с ним
так, как говорил раньше. Утверждая себя, свою правоту, я отвергал его. Я
был жесток, оспаривая его манеру мышления, его систему доказательств, его
логику, его привычки, выработанные всеми его шестьюдесятью годами. Отец не
мог отринуть свое прошлое, он верил в то, что делал, он никогда не мог
делать того, во что он не верил - по-детски, наивно, но до конца. Значит,
когда мы с ним ссорились, я был не прав, потому что не мог быть
доказательным. Почему мы всегда так жестоки к самым близким? Отчего я был
так терпим с Никандровым? Надо быть непримиримым, когда перед тобой враг с
пулеметом, а мы все больше непримиримы, когда спорим с безоружным>.
Поезд замедлил ход, а потом и вовсе остановился, тоскливо провизжав
тормозами.
- Товарняк, из Ревеля погонят, - объяснил проводник. - С хлебом. Их
теперь как курьерские пропускают.
И действительно, минут через десять прогремел длиннющий состав.
Владимиров вспомнил Федора Шелехеса. Чем больше сейчас он насчитывал
вагонов с хлебом, тем явственнее ему виделось лицо Федора, когда тот
собирался к Маршану. За несколько часов лицо его осунулось, глаза запали,
а скулы набухли острыми желваками. Доброе лицо Федора сделалось в тот
вечер жестоким, чужим и очень усталым.
Вспомнились Всеволоду глаза Лиды Боссэ, когда она рассказывала про
своего отчима; вспомнилось, как гремели алюминиевые кружки в гулком
тюремном коридоре перед завтраком и обедом, когда по камерам разносили
баланду; вспомнилась ненависть в лице Неуманна, когда тот отпускал его, и
вдруг громадная усталость навалилась на Всеволода, такая усталость, что
даже ноги ослабели.
Он вернулся в купе и лег на плюшевый диван, пропахший нафталином и
сыростью.
<Ну, вот и все, - сказал он себе. - Слава богу, дома...>
<По решению Особого Совещания НКВД СССР от 29 марта 1938 года:
Шелехеса Федора Савельевича (<Роман>)
Боссэ Лидию Ивановну
Шорохова Геннадия Гавриловича
приговорить к высшей мере социальной защиты, как эстонских шпионов.
Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
Н. И. Ежов>.
1974-1989
__________________________________________________________________________
Сканиpовал Еpшов В.Г. Дата последней редакции: 23/02/99
СОДЕРЖАНИЕ
(Ю.С.Семенов. Бpиллианты для диктатуpы пpолетаpиата: Роман.)
Москва, апpель 21-го
Начало начал
Ревельское интеpмеццо
Расстановка сил
В Ревеле ночью
Разность общих интеpесов
В Москве утpом
...К истоpии вопpоса
Пути-доpоги...
Человек и закон
Отец
...И сын
О, эти pусские...
Готовятся те...
...И эти
Опеpация
Разведка боем
Ключ в Паpиже
Логика тюpемного собеседования и...
...Логика тюpемщика
В Сибиpи
В Ревеле
В Москве
<Подготовившись - действуй>
Без улик нет доказательств
Центp пеpесечения доpог
Но опеpация еще не закончена
Дело, котоpому служат
