- Мы?
- Вы. И та банда, которой вы служите.
Владимиров тяжело посмотрел на женщину, на ее спокойное, надменное
лицо и сказал:
- <Банда> в соответствии с нормами уголовных законоположений есть
группа преступников, похищающих чужое имущество с помощью убийств,
грабежей и подкупов. Верно?
- Верно.
- А теперь я спрошу вас, гражданка Стахович: отчего вы мне врете?
- Если вы посмеете продолжать в таком тоне, я откажусь отвечать. Я
прожила свое, и смертью вы меня не запугаете.
- Смертью я вас пугать не собираюсь. Более того: мы вас завтра же
отпустим... Но мы найдем возможность сказать людям - за нашей прессой
следят и в Париже и в Лондоне, - как вы, подкупив известного нам человека,
получили неделю назад в бывшем Купеческом банке по фиктивной справке
драгоценности адъютанта великого князя Сергея Александровича и сейчас
тщитесь эти драгоценности выдать за свои, фамильные, доставшиеся вам в
наследство от ваших дворянских предков по форме и букве закона.
- Нет! Нет! - вдруг зашептала Стахович. - Нет! Нет!
Каждое слово, произнесенное сейчас Владимировым, было правдой.
Наблюдение, установленное за Стахович после показаний
Стеф-Стопанского, дало поразительные результаты: старуху увидели входящей
в дом поздним вечером с чемоданчиком. Извозчик на допросе сказал, что
старуха наняла его возле Купеческого банка, откуда она вышла с мужчиной.
Тот пешком ушел в переулок, а старуха вернулась домой, как сказал
извозчик, <на мне>. Старуху взяли сразу же - она даже не успела спрятать
драгоценности. Владимиров не знал лишь фамилии ее спутника, поэтому он и
сказал так - <подкупив известного нам человека>, рассчитывая, что после
такого сокрушительного удара старуха должна будет открыться до конца.
- Да! - повторил он. - Да, да! И теперь оставим эмоции. Перейдем к
делу. Адрес вашего попутчика: вы с ним вчера вышли из Купеческого банка.
- Да знаете ли вы, что такое последняя любовь женщины?! Я не открою
его вам! Он прелесть, он самый нежный, он честен и быстр, как Отелло...
- Самый омерзительный для меня человек в литературе - Отелло, - ломая
темп допроса, усмешливо проговорил Владимиров, - он взял себе варварское
право лишать другого человека жизни, подчиняясь слепому чувству
ревности... По мировому законоположению Отелло следовало бы судить как
злодея...
- Вы никогда не любили...
- Любил, любил, - успокоил старуху Владимиров, - любил, Елена
Августовна.
- Один из самых черных людей земли Русской - граф Толстой тоже
ненавидел Шекспира.
- Спасибо, - сказал Владимиров, - за сопоставление. Сугубо горд. Но
мы несколько отвлеклись в литературоведение. Вернемся к бриллиантам.
Первое: адрес вашего спутника; второе: номер телефона посольства, куда вы
передавали драгоценности; третье: адрес вашего маклера, который за вас
играет на лондонской бирже.
Директор бывшего Купеческого банка сообщил чекистам, что на работу не
вышел замзав отделом драгоценностей Михаил Михайлович Крутов - тот самый,
который, как выяснилось, выдал Стахович драгоценности великого князя по
липовой справке Наркомфина. Наряд МЧК, отправленный к нему на квартиру,
сообщил, что Крутов сегодня утром выписался и сказал, что срочно выезжает
в Киев к заболевшей сестре. По наведенным справкам, в Киеве у Крутова
родственников не было.
Крутов поселился в Сергиеве-Посаде у Олега - брата налетчика и
бандита Фаддейки. Олег третью неделю мучился запоем. Работал он по сейфам
артистично, он их как орехи щелкал. Сейчас, правда, Олег работал мало,
больше пил, спрятавшись на маленькой дачке. Место здесь было тихое.
Фаддейка приехал к брату под вечер - днем он по городу не ходил: ЧК
свирепствовала вовсю.
- Вот что, - сказал ему Крутов, помешивая ножом чай в алюминиевой
кружке, - тактику будем, друг мой, ломать. Не от мужчин станем идти к
бабам, а наоборот...
- Ты ясней говори, - попросил Фаддейка, - а то мудришь сверх меры, я
и понять не могу ни хрена.
- Сейчас, когда ЧК всех старичков с камнями хлопнула, оставшиеся
немедленно уйдут на нелегалку. А ведь <все мое ношу с собой> - понял? Все
камушки они станут в карманах носить. У тебя, говорил, есть сутенеры?
- Есть.
- Что у них за бабы?
- Ничего бабки, - хмыкнул Фаддейка, - сисястые.
- Сисястых ты себе оставь. Нам нужны худые, молоденькие - желательно
из аристократок. На таких клюнут. Ничего не понял?
- Ничего, - ответил Фаддейка, засмеявшись.
- Ладно. Завтра сведи меня со своими сутенерами - я им сам директивы
дам...
Сообщение газеты <Известия ВЦИК>
о раскрытии МЧК шайки спекулянтов валютой
...Московской чрезвычайной комиссией были получены секретные
сведения о том, что в одном из бывших банков собираются бывшие
биржевые маклеры и банковские дельцы.
Под флагом ликвидации банка они собирались в помещении банка и
организовали нелегальную биржу. Биржа занималась продажей
аннулированных процентных бумаг, царских денег, думских и керенок,
причем особые агенты этой биржи производили операции в деревнях и
провинции, убеждая покупателей в ничего не стоящем советском рубле,
и, таким образом, преследовали преступную цель - понижение курса
советского рубля, подрывая престиж Советской власти.
Секретные агенты МЧК сумели проникнуть в помещение тайной биржи,
и большая часть преступной компании была арестована как раз в то
время, когда была занята своими операциями. Было отобрано на
несколько миллионов советских, царских, думских и керенских денег,
обнаружены были аннулированные процентные бумаги. Установлено было,
что тайная биржа имела связь с заграницей, найдены были валютные и
товарные переводы и письма.
Во главе организации стояли бывшие банковцы - директора и
маклеры. Представителями русских и заграничных капиталистов являлись
служащий Народного банка бывший банковец Леонид Михайлович Боржанский
и член ликвидационной комиссии банка Панфилов, около них
группировались гр-не Данкин, Рабинович и др.
Коллегия МЧК, рассмотрев следственное производство, постановила,
дабы прекратить зло, немедленно изъять из среды общества этих
биржевых акул и передать дело в Московский революционный трибунал.
Р е в е л ь. Р о м а н у. Необходимо срочно навести справки о
Стеф-Стопанском, подполковнике разведки Польского генштаба.
Используйте ваши возможности в шведском и литовском посольствах.
К е д р о в.
* * *
т. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и
профессоров, помогающих контрреволюции.
Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим.
Прошу обсудить такие меры подготовки.
Собрать совещание Мессинга, Манцева и еще кое-кого в Москве.
Обязать членов Политбюро уделять 2-3 часа в неделю на просмотр
ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и
добиваясь присылки в Москву без проволочки всех некоммунистических
изданий.
Добавить отзывы ряда литераторов-коммунистов (Стеклова,
Ольминского, Скворцова, Бухарина и т. д.).
Собрать с и с т е м а т и ч е с к и е сведения о политическом
стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей.
Поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку
в ГПУ.
Мои отзывы о питерских двух изданиях:
<Новая Россия> №2. Закрыта питерскими товарищами.
Не рано ли закрыта? Надо разослать ее членам Политбюро и
обсудить внимательнее. Кто такой ее редактор Лежнев? Из <Дня>? Нельзя
ли о нем собрать сведения? Конечно, не все сотрудники этого журнала
кандидаты на высылку за границу.
Вот другое дело питерский журнал <Экономист>, изд. XI отдела
Русского технического общества. Это, по-моему, явный центр
белогвардейцев. В №3 (т о л ь к о третьем!!! это nota bene!)
напечатан на обложке список сотрудников. Это, я думаю, п о ч т и
в с е - законнейшие кандидаты на высылку за границу.
Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация
ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить
дело так, чтобы этих <военных шпионов> изловить и излавливать
постоянно и систематически и высылать за границу.
Прошу показать это секретно, не размножая, членам Политбюро, с
в о з в р а т о м В а м и м н е, и сообщить мне их отзывы и
Ваше заключение.
Ленин.
РЕВЕЛЬСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО
__________________________________________________________________________
Никандров затаил дыхание, когда пограничник начал второй раз листать
его новенький, пахнущий клеенкой паспорт.
- По профессии вы кем будете?
- Литератор.
- Чего ж уезжаете?
<Неужели они со мной поиграли? - мелькнуло зло и устало. - Ну, что им
от меня надо?! Неужели завернут в Москву? У, рожа-то какая: с веснушками и
ноздри белые. Мальчишка - а уже истерик>.
Но пограничник, повертев паспорт, вернул его Никандрову, еще раз
подозрительно оглядел его с ног до головы и вышел из купе.
Никандров закрыл глаза и откинулся на плюшевую, жесткую спинку
дивана.
<Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ>, - прочитал он
про себя Лермонтова и сглотнул слезы. - Они меня слезливым сделали,
комиссары проклятые. Правы были римляне - нет ничего страшнее восставших
рабов: их свобода тиранична и слепа, а идеалы проникнуты варварством и
жестокостью, потому что проповедуют они всеобщую доброту, а всеобщего нет
ничего, кроме рождения и смерти>, - думал он, прислушиваясь к тому, как
пограничник стучал в соседнее купе, где ехал таинственный комиссар из
Москвы, сопровождаемый двумя чекистами в коже и с маузерами.
Никандров вышел в коридор. Поначалу он решил закрыться в купе и
сидеть здесь до тех пор, пока состав не уйдет за границу, но потом
брезгливо подумал: <Неужели они меня сделали таким жалким трусом, что я
боюсь даже их соседствующего присутствия? Совестно, гражданин Никандров,
совестно>. И он поднялся, по-солдатски одернул пиджак и, задержавшись
взглядом на седеющем сорокалетнем человеке, криво улыбавшемся в зеркале,
резко отворил дверь.
Вагон был полупустой.
В соседнем купе командир пограничного наряда и чекисты в кожанках
прощались с таинственным, приземистым человеком: глаза - маслины,
касторовое пальто и тупорылые - по последней американской моде - штиблеты.
- Желаем счастливого пути, - сказал один из чекистов, пожимая руку
своему подопечному, - и скорейшего благополучного возвращения, товарищ
Пожамчи.
Пограничники и чекисты ушли, паровоз прогудел, лязгнули буфера,
продзенькали графины в медных держалках, и поезд медленно ушел из России в
Эстонию.
Пожамчи стоял возле окна, не снимая пальто, несмотря на то, что в
вагоне было жарко натоплено.
Поплыли крестьянские коттеджи - дома крыты черепицей, кладка
каменная, большие окна.
Никандров вспомнил Россию: подслеповатые оконца, света нет,
разорение, грязь, нищета...
- И не совестно вам, комиссар? - спросил Никандров неожиданно для
себя.
- Простите? Вы мне? - улыбнулся Пожамчи.
