все.
Вдруг раздался звон стекла. Это я изо всех сил ударил по рюмке и раз-
бил ее.
- Тоже развлечение, - сказал Альфонс и встал.
Он извлек осколок из моей руки.
- Прости меня, - сказал я. - Я не соображал, что делаю.
Он принес вату и пластырь.
- Пойди выспись, - сказал он. - Так лучше будет.
- Ладно, - ответил я. - Уже прошло. Просто был припадок бешенства.
- Бешенство надо разгонять весельем, а не злобой, - заявил Альфонс.
- Верно, - сказал я, - но это надо уметь.
- Вопрос тренировки. Вы все хотите стенку башкой прошибить. Но ниче-
го, с годами это проходит.
Он завел патефон и поставил "Мизерере" из "Трубадура". Наступило ут-
ро.
Я пошел домой. Перед уходом Альфонс налил мне большой бокал "фер-
нет-бранка". Я ощущал мягкие удары каких-то топориков по лбу. Улица ут-
ратила ровность. Плечи налились свинцом. В общем, я был хорош...
Я медленно поднялся по лестнице, нащупывая в кармане ключ. Вдруг в
полумраке я услышал чье-то дыхание. На верхней ступеньке вырисовывалась
какая-то фигура, смутная и расплывчатая. Я сделал еще два шага.
- Пат... - сказал я, ничего не понимая. - Гат... что ты здесь дела-
ешь?
Она пошевелилась:
- Кажется, я немного вздремнула...
- Да, но как ты попала сюда?
- Ведь у меня есть ключ от твоего парадного...
- Я не об этом. Я... - Опьянение исчезло, я смотрел на стертые сту-
пеньки лестницы, облупившуюся стену, на серебряное платье и узкие, свер-
кающие туфельки... - Я хочу сказать, как это ты вообще здесь очути-
лась...
- Я сама все время спрашиваю себя об этом...
Она встала и потянулась так, словно ничего не было естественнее, чем
просидеть здесь на лестнице всю ночь. Потом она потянула носом:
- Ленц сказал бы: "Коньяк, ром, вишневая настойка, абсент..."
- Даже "фернет-бранка", - признался я и только теперь понял все до
конца. - Черт возьми, ты потрясающая девушка, Пат, а я гнусный идиот!
Я отпер дверь, подхватил ее на руки и пронес через коридор. Она при-
жалась к моей груди, серебряная, усталая птица; я дышал в сторону, чтобы
она не слышала винный перегар, чувствовал ее дрожь, хоть она и улыба-
лась.
Я усадил ее в кресло, включил свет и достал одеяло:
- Если бы я только мог подумать. Пат... вместо того чтобы шляться по
кабакам, я бы... какой же я жалкий болван... я звонил тебе от Альфонса и
свистел под твоими окнами... и решил, что ты не хочешь говорить со
мной... никто мне не ответил...
- Почему ты не вернулся, когда проводил меня домой?
- Вот этого я и сам не пойму.
- Будет лучше, если ты дашь мне еще и ключ от квартиры, - сказала
она. - Тогда мне не придется ждать на лестнице.
Она улыбнулась, но ее губы дрожали; и вдруг я понял, чем все это было
для нее - это возвращение, это ожидание и этот мужественный, бодрый тон,
которым она разговаривала со мной теперь...
Я был в полном смятении.
- Пат, - сказал я быстро, - Пат, ты, конечно, замерзла, тебе надо
что-нибудь выпить. Я видел в окне Орлова свет. Сейчас сбегаю к нему, у
этих русских всегда есть чай... я сейчас же вернусь обратно... - Я
чувствовал, как меня захлестывает горячая волна. - Я в жизни не забуду
этого, - добавил я уже в дверях и быстро пошел по коридору.
Орлов еще не спал. Он сидел перед изображением богородицы в углу ком-
наты. Икону освещала лампадка. Его глаза были красны. На столе кипел не-
большой самовар.
- Простите, пожалуйста, - сказал я. - Непредвиденный случай - вы не
могли бы дать мне немного горячего чаю?
Русские привыкли к неожиданностям. Он дал мне два стакана чаю, сахар
и полную тарелку маленьких пирожков.
- С большим удовольствием выручу вас, - сказал он. - Можно мне также
предложить вам... я сам нередко бывал в подобном положении... несколько
кофейных зерен... пожевать...
- Благодарю вас, - сказал я, - право, я вам очень благодарен. Охотно
возьму их...
- Если вам еще что-нибудь понадобится... - сказал он, и в эту минуту
я почувствовал в нем подлинное благородство, - я не сразу лягу... мне
будет очень приятно...
В коридоре я разгрыз кофейные зерна. Они устранили винный перегар.
Пат сидела у лампы и пудрилась. На минуту я остановился в дверях. Я был
очень растроган тем, как она сидела, как внимательно гляделась в ма-
ленькое зеркальце и водила пушком по вискам.
- Выпей немного чаю, - сказал я, - он совсем горячий.
Она взяла стакан. Я смотрел, как она пила.
- Черт его знает, Пат, что это сегодня стряслось со мной.
- Я знаю что, - ответила она.
- Да? А я не знаю.
- Да и не к чему, Робби. Ты и без того знаешь слишком много, чтобы
быть по-настоящему счастливым.
- Может быть, - сказал я. - Но нельзя же так - с тех пор как мы зна-
комы, я становлюсь все более ребячливым.
- Нет, можно! Это лучше, чем если бы ты делался все более разумным.
- Тоже довод, - сказал я. - У тебя замечательная манера помогать мне
выпутываться из затруднительных положений. Но тут намешалось много вся-
кой всячины.
Она поставила стакан на стол. Я стоял, прислонившись к кровати. У ме-
ня было такое чувство, будто я приехал домой после долгого трудного пу-
тешествия.
Защебетали птицы. Хлопнула входная дверь. Это была фрау Бендер, слу-
жившая сестрой в детском приюте. Через полчаса на кухне появится Фрида,
и мы не сможем выйти из квартиры незамеченными. Пат еще спала. Она дыша-
ла ровно и глубоко. Мне было просто стыдно будить ее. Но иначе было
нельзя.
- Пат...
Она пробормотала что-то, не просыпаясь.
- Пат... - Я проклинал все меблированные комнаты мира. - Пат, пора
вставать. Я помогу тебе одеться.
Она открыла глаза и по-детски улыбнулась, еще совсем теплая от сна.
Меня всегда удивляла ее радость при пробуждении, и я очень любил это в
ней. Я никогда не бывал весел, когда просыпался.
- Пат... фрау Залевски уже чистит свою вставную челюсть.
- Я сегодня остаюсь у тебя.
- Здесь?
- Да.
Я распрямился:
- Блестящая идея... но твои вещи... вечернее платье, туфли...
- Я и останусь до вечера.
- А как же дома?
- Позвоним и скажем, что я где-то заночевала.
- Ладно. Ты хочешь есть?
- Нет еще.
- На всякий случай я быстренько стащу пару свежих булочек. Разносчик
повесил уже корзинку на входной двери. Еще не поздно.
Когда я вернулся. Пат стояла у окна. На ней были только серебряные
туфельки. Мягкий утренний свет падал, точно флер, на ее плечи.
- Вчерашнее забыто, Пат, хорошо? - сказал я.
Не оборачиваясь, она кивнула головой.
- Мы просто не будем больше встречаться с другими людьми. Тогда не
будет ни ссор, ни припадков ревности. Настоящая любовь не терпит посто-
ронних. Бройер пускай идет к чертям со всем своим обществом.
- Да, - сказала она, - и эта Маркович тоже.
- Маркович? Кто это?
- Та, с которой ты сидел за стойкой в "Каскаде".
- Ага, - сказал я, внезапно обрадовавшись, - ага, пусть и она.
Я выложил содержимое своих карманов:
- Посмотри-ка. Хоть какая-то польза от этой истории. Я выиграл кучу
денег в покер. Сегодня вечером мы на них покутим еще разок, хорошо?
Только как следует, без чужих людей. Они забыты, правда?
Она кивнула.
Солнце всходило над крышей дома профессиональных союзов. Засверкали
стекла в окнах. Волосы Пат наполнились светом, плечи стали как золотые.
- Что ты мне сказала вчера об этом Бройере? То есть о его профессии?
- Он архитектор.
- Архитектор, - повторил я несколько огорченно.
Мне было бы приятнее услышать, что он вообще ничто.
- Ну и пусть себе архитектор, ничего тут нет особенного, верно. Пат?
- Да, дорогой.
- Ничего особенного, правда?
- Совсем ничего, - убежденно сказала Пат, повернулась ко мне и расс-
меялась. - Совсем ничего, абсолютно ничего. Мусор это - вот что!
- И эта комнатка не так уж жалка, правда. Пат? Конечно, у других лю-
дей есть комнаты получше...
- Она чудесна, твоя комната, - перебила меня Пат, - совершенно вели-
колепная комната, дорогой мой, я действительно не знаю более прекрасной!
- А я. Пат... у меня, конечно, есть недостатки, и я всего лишь шофер
такси, но...
- Ты мой самый любимый, ты воруешь булочки и хлещешь ром. Ты пре-
лесть!
Она бросилась мне на шею:
- Ах, глупый ты мой, как хорошо жить!
- Только вместе с тобой. Пат. Правда... только с тобой!
Утро поднималось, сияющее и чудесное. Внизу, над могильными плитами,
вился тонкий туман. Кроны деревьев были уже залиты лучами солнца. Из
труб домов, завихряясь, вырывался дым. Газетчики выкрикивали названия
первых газет. Мы легли и погрузились в утренний сон, сон наяву, сон на
грани видений, мы обнялись, наше дыхание смешалось, и мы парили где-то
далеко... Потом, в девять часов, я позвонил, сперва в качестве тайного
советника Буркхарда лично подполковнику Эгберту фон Хаке, а затем Ленцу,
которого попросил выехать вместо меня в утренний рейс.
Он сразу же перебил меня:
- Вот видишь, дитятко, твой Готтфрид недаром считается знатоком при-
хотей человеческого сердца. Я рассчитывал на твою просьбу. Желаю
счастья, мой золотой мальчик.
- Заткнись, - радостно сказал я и объявил на кухне, что заболел и бу-
ду до обеда лежать в постели. Трижды мне пришлось отбивать заботливые
атаки фрау Залевски, предлагавшей мне ромашковый настой, аспирин и комп-
рессы. Затем мне удалось провести Пат контрабандой в ванную комнату.
Больше нас никто не беспокоил.
XIV
Неделю спустя в нашу мастерскую неожиданно приехал на своем "форде"
булочник.
- Ну-ка, выйди к нему, Робби, - сказал Ленц, злобно посмотрев в окно.
- Этот доморощенный Казанова наверняка хочет предъявить рекламацию.
У булочника был довольно расстроенный вид.
- Что-нибудь с машиной? - спросил я.
Он покачал головой:
- Напротив. Работает отлично. Она теперь все равно что новая.
- Конечно, - подтвердил я и посмотрел на него с несколько большим ин-
тересом.
- Дело в том... - сказал он, - дело в том, что... в общем, я хочу
другую машину, побольше... - Он оглянулся. - У вас тогда, кажется, был
"кадиллак"?
Я сразу понял все. Смуглая особа, с которой он жил, доняла его.
- Да, "кадиллак", - сказал я мечтательно. - Вот тогда-то вам и надо
было хватать его. Роскошная была машина! Мы отдали ее за семь тысяч ма-
рок. Наполовину подарили!
- Ну уж и подарили...
- Подарили! - решительно повторил я и стал прикидывать, как действо-
вать. - Я мог бы навести справки, - сказал я, - может быть, человек, ку-
пивший ее тогда, нуждается теперь в деньгах. Нынче такие вещи бывают на
каждом шагу. Одну минутку.
Я пошел в мастерскую и быстро рассказал о случившемся. Готтфрид подс-
кочил:
- Ребята, где бы нам экстренно раздобыть старый "кадиллак"?
- Об этом позабочусь я, а ты последи, чтобы булочник не сбежал, -
сказал я.
- Идет! - Готтфрид исчез.
Я позвонил Блюменталю. Особых надежд на успех я не питал, но попробо-
вать не мешало. Он был в конторе.
- Хотите продать свой "кадиллак"? - сразу спросил я.
Блюменталь рассмеялся.
- У меня есть покупатель, - продолжал я. - Заплатит наличными.
- Заплатит наличными... - повторил Блюменталь после недолгого раз-
думья. - В наше время эти слова звучат, как чистейшая поэзия.
- И я так думаю, - сказал я и вдруг почувствовал прилив бодрости. -
Так как же, поговорим?
- Поговорить можно всегда, - ответил Блюменталь.
- Хорошо. Когда я могу вас повидать?
- Сегодня днем. Скажем, в два часа, у меня в конторе.
- Хорошо.
Я повесил трубку.
- Отто, - обратился я в довольно сильном возбуждении к Кестеру, - я
этого никак не ожидал, но мне кажется, что наш "кадиллак" вернется!
Кестер отложил бумаги:
- Правда? Он хочет продать машину? Я кивнул и посмотрел в окно. Ленц
оживленно беседовал с булочником.
