- Хорошая выручка сегодня? - тихо спросил я.
Он взглянул на меня. Решив, что перед ним праздный и любопытный пас-
сажир, он буркнул:
- Ничего...
Видно было, что он не желает вступать в разговор.
На мгновение я почувствовал, что должен сесть вместо него за руль и
поехать. Потом обернулся и увидел Пат, стройную и гибкую. Поверх сереб-
ряного платья она надела короткий серебристый жакет с широкими рукавами.
Она была прекрасна и полна нетерпения.
- Скорее, Робби, сейчас начнется! У входа толпилась публика. Была
большая премьера. Прожектора освещали фасад театра, одна за другой под-
катывали к подъезду машины; из них выходили женщины в вечерних туалетах,
украшенные сверкающими драгоценностями, мужчины во фраках, с упитанными
розовыми лицами, смеющиеся, радостные, самоуверенные, беззаботные; ста-
рое такси с усталым шофером со стоном и скрипом отъехало от этого празд-
ничного столпотворения.
- Пойдем же, Робби! - крикнула Пат, глядя на меня сияющим и возбуж-
денным взглядом. - Ты что-нибудь забыл?
Я враждебно посмотрел на людей вокруг себя.
- Нет, - сказал я, - я ничего не забыл.
Затем я подошел к кассе и обменял билеты: взял два кресла в ложу, хо-
тя они стоили целое состояние. Я не хотел, чтобы Пат сидела среди этих
благополучных людей, для которых все решено и понятно. Я не хотел, чтобы
она принадлежала к их кругу. Я желал, чтобы она была со мной и только со
мной.
Давно уже я не был в театре. Я бы и не пошел туда, если бы не Пат.
Театры, концерты, книги, - я почти утратил вкус ко всем этим буржуазным
привычкам. Они не отвечали духу времени. Политика была сама по себе в
достаточной мере театром, ежевечерняя стрельба заменяла концерты, а ог-
ромная книга людской нужды убеждала больше целых библиотек.
Партер и ярусы были полны. Свет погас, как только мы сели на свои
места. Огни рампы чуть подсвечивали зал. Зазвучала широкая мелодия ор-
кестра, и все словно тронулось с места и понеслось.
Я отодвинул свое кресло в угол ложи. В этом положении я не видел ни
сцены, ни бледных лиц зрителей. Я только слушал музыку и смотрел на Пат.
Музыка к "Сказкам Гофмана" околдовала зал. Она была как южный ветер,
как теплая ночь, как вздувшийся парус под звездами, совсем нереальная.
Открывались широкие яркие дали. Казалось, что шумит глухой поток нездеш-
ней жизни; исчезала тяжесть, терялись границы, были только блеск, и ме-
лодия, и любовь; и просто нельзя было понять, что где-то есть нужда, и
страдание, и отчаянье, если звучит такая музыка.
Свет сцены таинственно озарял лицо Пат. Она полностью отдалась зву-
кам, и я любил ее, потому что она не прислонилась ко мне и не взяла мою
руку, она не только не смотрела на меня, но, казалось, даже и не думала
обо мне, просто забыла. Мне всегда было противно, когда смешивали разные
вещи, я ненавидел это телячье тяготение друг к другу, когда вокруг
властно утверждалась красота и мощь великого произведения искусства, я
ненавидел маслянистые расплывчатые взгляды влюбленных, эти туповато-бла-
женные прижимания, это непристойное баранье счастье, никогда не способ-
ное выйти за собственные пределы, я ненавидел эту болтовню о слиянии во-
едино влюбленных душ, ибо считал, что в любви нельзя слиться друг с дру-
гом до конца и надо возможно чаще разлучаться, чтобы ценить новые встре-
чи. Только тот, кто не раз оставался один, знает счастье встреч с люби-
мой. Все остальное лишь ослабляет напряжение и тайну любви. И что же мо-
жет резче прорвать магическую сферу одиночества, если не взрыв чувств,
их сокрушительная сила, если не стихия, буря, ночь, музыка?.. И лю-
бовь...
Зажегся свет. Я закрыл на мгновение глаза. О чем это я думал только
что? Пат обернулась. Я видел, как зрители устремились к дверям. Наступил
большой антракт.
- Ты не хочешь выйти? - спросил я.
Пат покачала головой.
- Слава богу! Ненавижу, когда ходят по фойе и глазеют друг на друга.
Я вышел, чтобы принести ей апельсиновый сок. Публика осаждала буфет.
Музыка удивительным образом пробуждает у многих аппетит. Горячие сосиски
расхватывались так, словно вспыхнула эпидемия голодного тифа.
Когда я пришел со стаканом в ложу, за креслом Пат стоял какой-то муж-
чина. Повернув голову, она оживленно разговаривала с ним.
- Роберт, это господин Бройер, - сказала она.
"Господин осел", - подумал я и с досадой посмотрел на него. Она ска-
зала Роберт, а не Робби. Я поставил стакан на барьер ложи и стал ждать
ухода ее собеседника. На нем был великолепно сшитый смокинг. Он болтал о
режиссуре и исполнителях и никак не уходил. Пат обратилась ко мне:
- Господин Бройер спрашивает, не пойти ли нам после спектакля в "Кас-
кад", там можно будет потанцевать.
- Если тебе хочется... - ответил я.
Он вел себя вполне вежливо и в общем понравился мне. Но были в нем
неприятное изящество и легкость, которыми я не обладал, и мне казалось,
что это должно производить впечатление на Пат. Вдруг я услышал, что он
обращается к Пат на "ты". Я не поверил своим ушам. Охотнее всего я тут
же сбросил бы его в оркестр, - впрочем, для этого было уже не менее сот-
ни других причин.
Раздался звонок. Оркестранты настраивали инструменты. Скрипки наигры-
вали быстрые пассажи флажолет.
- Значит, договорились? Встретимся у входа, - сказал Бройер и наконец
ушел.
- Что это за бродяга? - спросил я.
- Никакой он не бродяга, а милый человек. Старый знакомый.
- У меня зуб на твоих старых знакомых, - сказал я.
- Дорогой мой, ты бы лучше слушал музыку, - ответила Пат.
"Каскад", - подумал я и мысленно подсчитал, сколько у меня денег. -
Гнусная обираловка!"
Движимый мрачным любопытством, я решил пойти туда. После карканья
фрау Залевски только этого Бройера мне и недоставало. Он ждал нас внизу,
у входа.
Я позвал такси.
- Не надо, - сказал Бройер, - в моей машине достаточно места.
- Хорошо, - сказал я. Было бы, конечно, глупо отказываться от его
предложения, но я все-таки злился.
Пат узнала машину Бройера. Это был большой "паккард". Он стоял напро-
тив, среди других машин. Пат пошла прямо к нему.
- Ты его, оказывается, перекрасил, - сказала она и остановилась перед
лимузином.
- Да, в серый цвет, - ответил Бройер. - Так тебе больше нравится?
- Гораздо больше.
- А вам? Нравится вам этот цвет? - спросил меня Бройер.
- Не знаю, какой был раньше.
- Черный.
- Черная машина выглядит очень красиво.
- Конечно. Но ведь иногда хочется перемен!.. Ну, да ничего, к осени
будет новая машина.
Мы поехали в "Каскад". Это был весьма элегантный дансинг с отличным
оркестром.
- Кажется, все занято, - обрадованно сказал я, когда мы подошли к
входу.
- Жаль, - сказала Пат.
- Сейчас все устроим, - заявил Бройер и пошел переговорить с директо-
ром. Судя по всему, его здесь хорошо знали. Для нас внесли столик,
стулья, и через несколько минут мы сидели у барьера на отличном месте,
откуда была видна вся танцевальная площадка. Оркестр играл танго. Пат
склонилась над барьером:
- Я так давно не танцевала.
Бройер встал:
- Потанцуем? Пат посмотрела на меня сияющим взглядом.
- А я пока закажу что-нибудь, - сказал я.
- Хорошо.
Танго длилось долго. Танцуя, Пат иногда поглядывала на меня и улыба-
лась. Я кивал ей в ответ, но чувствовал себя неважно. Она прелестно выг-
лядела и великолепно танцевала. К сожалению, Бройер тоже танцевал хоро-
шо, и оба прекрасно подходили друг к другу, и казалось, что они уже не
раз танцевали вдвоем. Я заказал большую рюмку рома. Они вернулись к сто-
лику. Бройер пошел поздороваться с какими-то знакомыми, и на минутку я
остался с Пат вдвоем.
- Давно ты знаешь этого мальчика? - спросил я.
- Давно. А почему ты спрашиваешь?
- Просто так. Ты с ним часто здесь бывала?
Она посмотрела на меня:
- Уже не помню, Робби.
- Такие вещи помнят, - сказал я упрямо, хотя понимал, что она хотела
сказать.
Она тряхнула головой и улыбнулась. Я очень любил ее в эту минуту. Ей
хотелось показать мне, что прошлое забыто. Но что-то мучило меня. Я сам
находил это ощущение смешным, но не мог избавиться от него. Я поставил
рюмку на стол:
- Можешь мне все сказать. Ничего тут такого нет.
Она снова посмотрела на меня.
- Неужели ты думаешь, что мы поехали бы все сюда, если бы что-то бы-
ло? - спросила она.
- Нет, - сказал я пристыженно.
Опять заиграл оркестр. Подошел Бройер.
- Блюз, - сказал он мне. - Чудесно. Хотите потанцевать?
- Нет! - ответил я.
- Жаль.
- А ты попробуй, Робби, - сказала Пат.
- Лучше не надо.
- Но почему же нет? - спросил Бройер.
- Мне это не доставляет удовольствия, - ответил я неприветливо, - да
и не учился никогда. Времени не было. Но вы, пожалуйста, танцуйте, я
скучать не буду.
Пат колебалась.
- Послушай, Пат... - сказал я. - Ведь для тебя это такое удо-
вольствие...
- Правда... но тебе в самом деле не будет скучно?
- Ни капельки! - Я показал на свою рюмку. - Это тоже своего рода та-
нец.
Они ушли. Я подозвал кельнера и допил рюмку. Потом праздно сидел за
столиком и пересчитывал соленый миндаль. Рядом словно витала тень фрау
Залевски.
Бройер привел нескольких знакомых к нашему столику: двух хорошеньких
женщин и моложавого мужчину с совершенно лысой маленькой головой. Потом
к нам подсел еще один мужчина. Все они были легки, как пробки, изящны и
самоуверенны. Пат знала всех четверых.
Я чувствовал себя неуклюжим, как чурбан. До сих пор я всегда бывал с
Пат только вдвоем. Теперь впервые увидел людей, издавна знакомых ей, и
не знал, как себя держать. Они же двигались легко и непринужденно, они
пришли из другой жизни, где все шло гладко, где можно было не видеть то-
го, что не хотелось видеть, они пришли из другого мира. Будь я здесь
один, или с Ленцем, или с Кестером, я не обратил бы на них внимания, и
все это было бы мне безразлично. Но здесь была Пат, она знала их, и все
сразу осложнялось, парализовало меня, заставляло сравнивать.
Бройер предложил пойти в другой ресторан.
- Робби, - сказала Пат у выхода, - не пойти ли нам домой?
- Нет, - сказал я, - зачем?
- Ведь тебе скучно.
- Ничуть. Почему мне должно быть скучно? Напротив! А для тебя это
удовольствие.
Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Я принялся пить. Не так, как раньше, а по-настоящему. Мужчина с лысым
черепом обратил на это внимание. Он спросил меня, что я пью.
- Ром, - сказал я.
- Грог? - переспросил он.
- Нет, ром, - сказал я.
Он пригубил ром и поперхнулся.
- Черт возьми, - сказал он, - к этому надо привыкнуть.
Обе женщины тоже заинтересовались мной. Пат и Бройер танцевали. Пат
часто поглядывала на меня. Я больше не смотрел в ее сторону. Я знал, что
это нехорошо, но ничего не мог с собой поделать, - что-то нашло на меня.
Еще меня злило, что все смотрят, как я пью. Я не хотел импонировать им
своим умением пить, словно какойнибудь хвастливый гимназист. Я встал и
подошел к стойке. Пат казалась мне совсем чужой. Пускай убирается к чер-
тям со своими друзьями! Она принадлежит к их кругу. Нет, она не принад-
лежит к нему. И все-таки!
Лысоголовый увязался за мной. Мы выпили с барменом по рюмке водки.
Бармены всегда знают, как утешить. Во всех странах с ними можно объяс-
няться без слов. И этот бармен был хорош. Но лысоголовый не умел пить.
Ему захотелось излить свою душу. Некая Фифи владела его сердцем. Вскоре
он, однако, исчерпал эту тему и сказал мне, что Бройер уже много лет
влюблен в Пат.
- Вот как? - заметил я.
Он захихикал. Предложив ему коктейль "прэри ойстер", я заставил его
замолчать. Но его слова запомнились. Я злился, что влип в эту историю.
Злился, что она задевает меня. И еще злился оттого, что не могу грохнуть
кулаком по столу; во мне закипала какая-то холодная страсть к разруше-
