метил я. - В свое время нас основательно отучали от него. - Я перекаты-
вал столик на резиновых колесиках взад и вперед. Он словно сам напраши-
вался на такую забаву и бесшумно двигался по ковру. Я осмотрелся. Все в
этой комнате было подобрано со вкусом. - Да, Пат, - сказал я, - вот,
значит, как жили наши предки!
Пат опять рассмеялась:
- Ну что ты выдумываешь?
- Ничего не выдумываю. Говорю о том, что было.
- Ведь эти несколько вещей сохранились у меня случайно.
- Не случайно. И дело не в вещах. Дело в том, что за ними стоит. Уве-
ренность и благополучие. Этого тебе не понять. Это понимает только тот,
кто лишился всего.
Она удивленно посмотрела на меня:
- И ты мог бы это иметь, если бы действительно хотел.
Я взял ее за руку:
- Но я не хочу, Пат, вот в чем дело. Иначе я считал бы себя великос-
ветским жуликом. Нашему брату лучше всего жить на полный износ. К этому
привыкаешь. Время такое.
- Да оно и весьма удобно.
Я рассмеялся.
- Может быть. А теперь дай мне чаю. Хочу попробовать.
- Нет, - сказала она, - продолжаем пить кофе. Только съешь что-ни-
будь. Для пущего износа.
- Хорошая идея. Но не надеется ли Эгберт, этот страстный любитель пи-
рожных, что и ему кое-что перепадет?
- Возможно. Пусть только не забывает о мстительности нижних чинов.
Ведь это в духе нашего времени. Можешь спокойно съесть все.
Ее глаза сияли, она была великолепна.
- А знаешь, когда я перестаю жить на износ, - и не потому, что меня
кто-то пожалел? - спросил я.
Она не ответила, но внимательно посмотрела на меня.
- Когда я с тобой! - сказал я. - А теперь в ружье, в беспощадную ата-
ку на Эгберта!
В обед я выпил только чашку бульона в шоферской закусочной. Поэтому я
без труда уплел все угощение. Ободряемый Пат, я выпил заодно и весь ко-
фе.
- Не так, как я. Раньше ты говорил что-то про великосветского жулика.
А вот я - настоящая авантюристка.
Мы сидели у окна и курили. Над крышами рдел багряный закат.
- Хорошо у тебя, Пат, - сказал я. - По-моему, здесь можно сидеть, не
выходя целыми неделями, и забыть обо всем, что творится на свете.
Она улыбнулась:
- Было время, когда я не надеялась выбраться отсюда.
- Когда же это?
- Когда болела.
- Ну, это другое дело. А что с тобой было?
- Ничего страшного. Просто пришлось полежать. Видно, слишком быстро
росла, а еды не хватало. Во время войны, да и после нее, было голоднова-
то.
Я кивнул:
- Сколько же ты пролежала?
- Подумав, она ответила:
- Около года.
- Так долго! - Я внимательно посмотрел на нее.
- Все это давным-давно прошло. Но тогда это мне казалось целой веч-
ностью. В баре ты мне как-то рассказывал о своем друге Валентине. После
войны он все время думал: какое это счастье - жить. И в сравнении с этим
счастьем все казалось ему незначительным.
- Ты все правильно запомнила, - сказал я.
- Потому что я это очень хорошо понимаю. С тех пор я тоже легко раду-
юсь всему. По-моему, я очень поверхностный человек.
- Поверхностны только те, кто считают себя глубокомысленными.
- А вот я определенно поверхностна. Я не особенно разбираюсь в
больших вопросах жизни. Мне нравится только прекрасное. Вот ты принес
сирень - и я уже счастлива.
- Это не поверхность - это высшая философия.
- Может быть, но не для меня. Я просто поверхностна и легкомысленна.
- Я тоже.
- Не так, как я. Раньше ты говорил что-то про великосветского жулика.
А вот я - настоящая авантюристка.
- Я так и думал, - сказал я.
- Да. Мне бы давно надо переменить квартиру, заиметь профессию, зара-
батывать деньги. Но я все откладывала это. Хотелось пожить какое-то вре-
мя на свой лад. Разумно это, нет ли - неважно. Так я и поступила.
Мне стало смешно:
- Почему у тебя сейчас такое упрямое выражение лица?
- А как же? Все твердили мне, что все это бесконечно легкомысленно,
что надо экономить жалкие гроши, оставшиеся у меня, подыскать себе место
и работать. А мне хотелось жить легко и радостно, ничем не связывать се-
бя и делать, что захочу. Такое желание пришло после смерти матери и моей
долгой болезни.
- Есть у тебя братья или сестры? Она отрицательно покачала головой.
- Я так и думал.
- И ты тоже считаешь, что я вела себя легкомысленно?
- Нет, мужественно.
- При чем тут мужество? Не очень-то я мужественна. Знаешь, как мне
иногда бывало страшно? Как человеку, который сидит в театре на чужом
месте и все-таки не уходит с него.
- Значит, ты была мужественна, - сказал я. - Мужество не бывает без
страха. Кроме того, ты вела себя разумно. Ты могла бы без толку растра-
тить свои деньги. А так ты хоть что-то получила взамен. Но чем ты зани-
малась?
- Да, собственно, ничем. Просто так - жила для себя.
- За это хвалю! Нет ничего прекраснее.
Она усмехнулась:
- Все это скоро кончится, я начну работать.
- Где? Это не связано с твоим тогдашним деловым свиданием с Биндин-
гом?
- Да. С Биндингом и доктором Максом Матушайтом, директором магазина
патефонной компании "Электрода". Продавщица с музыкальным образованием.
- И ничто другое этому Биндингу в голову не пришло?
- Пришло, но я не захотела.
- Я ему и не советовал бы... Когда же ты начнешь работать?
- Первого августа.
- Ну, тогда еще остается немало времени. Может, подыщем что-нибудь
другое. Но так или иначе, мы, безусловно, будем твоими покупателями.
- Разве у тебя есть патефон?
- Нет, но я, разумеется, немедленно приобрету его. А вся эта история
мне определенно не нравится.
- А мне нравится, - сказала она. - Ничего путного я делать не умею.
Но с тех пор как ты со мной, все стало для меня гораздо проще. Впрочем,
не стоило рассказывать тебе об этом.
- Нет, стоило. Ты должна мне всегда говорить обо всем.
Поглядев на меня, она сказала:
- Хорошо, Робби. - Потом она поднялась и подошла к шкафчику: - Зна-
ешь, что у меня есть? Ром. Для тебя. И, как мне кажется, хороший ром.
Она поставила рюмку на столик и выжидательно посмотрела на меня.
- Ром хорош, это чувствуется издалека, - сказал я. - Но почему бы те-
бе не быть более бережливой. Пат? Хотя бы ради того, чтобы оттянуть все
это дело с патефонами?
- Не хочу.
- Тоже правильно.
По цвету рома я сразу определил, что он с чем-то смешан.
Виноторговец, конечно, обманул Пат. Я выпил рюмку.
- Высший класс, - сказал я, - налей мне еще одну. Где ты его достала?
- В магазине на углу.
"Какой-нибудь паршивый магазинчик деликатесов", - подумал я, решив
зайти туда при случае и высказать хозяину, что я о нем думаю.
- А теперь мне, пожалуй, надо идти, Пат? - спросил я.
- Нет еще...
Мы стояли у окна. Внизу зажглись фонари.
- Покажи мне свою спальню, - сказал я.
Она открыла дверь и включила свет. Я оглядел комнату, не переступая
порога. Сколько мыслей пронеслось в моей голове!
- Значит, это твоя кровать, Пат?.. - спросил я наконец.
Она улыбнулась:
- А чья же, Робби?
- Правда! А вот и телефон. Буду знать теперь и это... Я пойду... Про-
щай, Пат.
Она прикоснулась руками к моим вискам. Было бы чудесно остаться здесь
в этот вечер, быть возле нее, под мягким голубым одеялом... Но что-то
удерживало меня. Не скованность, не страх и не осторожность, - просто
очень большая нежность, нежность, в которой растворялось желание.
- Прощай, Пат, - сказал я. - Мне было очень хорошо у тебя. Гораздо
лучше, чем ты можешь себе представить. И ром... и то, что ты подумала
обо всем...
- Но ведь все это так просто...
- Для меня нет. Я к этому не привык.
Я вернулся в пансион фрау Залевски и посидел немного в своей комнате.
Мне было неприятно, что Пат чем-то будет обязана Биндингу. Я вышел в ко-
ридор и направился к Эрне Бениг.
- Я по серьезному делу, Эрна. Какой нынче спрос на женский труд?
- Почему это вдруг? - удивилась она. - Не ждала такого вопроса. Впро-
чем, скажу вам, что положение весьма неважное.
- И ничего нельзя сделать?
- А какая специальность?
- Секретарша, ассистентка...
Она махнула рукой:
- Сотни тысяч безработных... У этой дамы какаянибудь особенная специ-
альность?
- Она великолепно выглядит, - сказал я.
- Сколько слогов? - спросила Эрна.
- Что?
- Сколько слогов она записывает в минуту? На скольких языках?
- Понятия не имею, - сказал я, - но, знаете... для представи-
тельства...
- Дорогой мой, знаю все заранее: дама из хорошей семьи, когда-то жила
припеваючи, а теперь вынуждена... и так далее и так далее. Безнадежно,
поверьте. Разве что кто-нибудь примет в ней особенное участие и пристро-
ит ее. Вы понимаете, чем ей придется платить? А этого вы, вероятно, не
хотите?
- Странный вопрос.
- Менее странный, чем вам кажется, - с горечью ответила Эрна. - На
этот счет мне кое-что известно.
Я вспомнил о связи Эрны с ее шефом.
- Но я вам дам хороший совет, - продолжала она. - Постарайтесь зара-
батывать так, чтобы хватало на двоих. Это самое простое решение вопроса.
Женитесь.
Я рассмеялся:
- Вот это здорово! Не знаю, смогу ли я взять столько на себя.
Эрна странно посмотрела на меня. При всей своей живости она показа-
лась мне вдруг слегка увядшей и даже постаревшей.
- Вот что я вам скажу, - произнесла она. - Я живу хорошо, и у меня
немало вещей, которые мне вовсе не нужны. Но поверьте, если бы кто-ни-
будь пришел ко мне и предложил жить вместе, по-настоящему, честно, я
бросила бы все это барахло и поселилась бы с ним хоть в чердачной камор-
ке. - Ее лицо снова обрело прежнее выражение. Ну, бог с ним со всем - в
каждом человеке скрыто немного сентиментальности. - Она подмигнула мне
сквозь дым своей сигаретки. - Вероятно, даже и в вас.
- Откуда?..
- Да, да... - сказала Эрна. - И прорывается она совсем неожиданно...
- У меня не прорвется, - ответил я.
Я пробыл дома до восьми часов, потом мне надоело одиночество, и я по-
шел в бар, надеясь встретить там кого-нибудь.
За столиком сидел Валентин.
- Присядь, - сказал он. - Что будешь пить?
- Ром, - ответил я. - С сегодняшнего дня у меня особое отношение к
этому напитку.
- Ром - молоко солдата, - сказал Валентин. - Между прочим, ты хорошо
выглядишь, Робби.
- Разве?
- Да, ты помолодел.
- Тоже неплохо, - сказал я. - Будь здоров, Валентин.
- Будь здоров, Робби.
Мы поставили рюмки на столик и, посмотрев друг на друга, рассмеялись.
- Дорогой ты мой старик, - сказал Валентин.
- Дружище, черт бы тебя побрал! - воскликнул я. - А теперь что
выпьем?
- Снова то же самое.
- Идет.
Фред налил нам.
- Так будем здоровы, Валентин.
- Будем здоровы, Робби.
- Какие замечательные слова "будем здоровы", верно?
- Лучшие из всех слов! Мы повторили тост еще несколько раз. Потом Ва-
лентин ушел.
Я остался. Кроме Фреда, в баре никого не было. Я разглядывал старые
освещенные карты на стенах, корабли с пожелтевшими парусами и думал о
Пат. Я охотно позвонил бы ей, но заставлял себя не делать этого. Мне не
хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была для меня
нежданным подарком, счастьем, которое пришло и снова уйдет, - только
так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я
слишком хорошо знал - всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состоит
ее вечная мука. Но ведь нет ничего прочного, ничего.
- Дай мне еще одну рюмку, Фред, - попросил я.
В бар вошли мужчина и женщина. Они выпили по стаканчику коблера [4] у
стойки. Женщина выглядела утомленной, мужчина смотрел на нее с вожделе-
нием. Вскоре они ушли.
Я выпил свою рюмку. Может быть, не стоило идти сегодня к Пат. Перед
моими глазами все еще была комната, исчезающая в сумерках, мягкие синие
вечерние тени и красивая девушка, глуховатым, низким голосом говорившая
