ничной водки.
- Правильно угадали. - Человек в тени громко рыгнул.
Я отчетливо слышал густой, сладковатый аромат цветов, плывший сквозь
мягкую мглу, но ни за что на свете не признался бы в этом.
Девушка засмеялась и расправила плечи:
- Как это чудесно, особенно после долгого заточения в комнате! Очень
жаль, что мне надо уйти! Этот Биндинг! Вечно у него спешка, все делается
в последнюю минуту. Он вполне мог бы перенести встречу на завтра!
- Биндинг? - спросил я. - Вы условились с Биндингом?
Она кивнула:
- С Биндингом и еще с одним человеком. От него-то все и зависит.
Серьезно, чисто деловая встреча. Представляете себе?
- Нет, - ответил я. - Этого я себе не представляю.
Она снова засмеялась и продолжала говорить. Но я больше не слушал.
Биндинг! Меня словно молния ударила. Я не подумал, что она знает его го-
раздо дольше, чем меня. Я видел только его непомерно огромный, сверкаю-
щий "бьюик", его дорогой костюм и бумажник. Моя убогая, старательно уб-
ранная комнатенка! И что это мне взбрело в голову. Лампа Хассе, кресла
фрау Залевски! Эта девушка вообще не для меня! Да и кто я такой? Пеше-
ход, взявший напрокат "кадиллак", жалкий пьяница, больше ничего! Таких
можно встретить на каждом углу. Я уже видел, как швейцар в "Лозе" козы-
ряет Биндингу, видел светлые, теплые, изящно отделанные комнаты, облака
табачного дыма и элегантно одетых людей, я слышал музыку и смех, издева-
тельский смех над собой. "Назад, - подумал я, - скорее назад! Что ж...
Во мне возникло какое-то предчувствие, какая-то надежда... Но ведь ниче-
го, собственно, не произошло! Было бессмысленно затевать все это. Нет,
только назад!"
- Мы можем встретиться завтра вечером, если хотите, - сказала Патри-
ция.
- Завтра вечером я занят, - ответил я.
- Или послезавтра, или в любой день на этой неделе. У меня все дни
свободны.
- Это будет трудно, - сказал я. - Сегодня мы получили срочный заказ,
и нам, наверно, придется работать всю неделю допоздна.
Это было вранье, но я не мог иначе. Вдруг я почувствовал, что задыха-
юсь от бешенства и стыда.
Мы пересекли площадь и пошли по улице, вдоль кладбища. Я заметил Ро-
зу. Она шла от "Интернационаля". Ее высокие сапожки были начищены до
блеска. Я мог бы свернуть, и, вероятно, так бы и сделал при других обс-
тоятельствах, - но теперь я продолжал идти ей навстречу. Роза смотрела
мимо, словно мы и не были знакомы. Таков непреложный закон: ни одна из
этих девушек не узнавала вас на улице, если вы были не одни.
- Здравствуй, Роза, - сказал я.
Она озадаченно посмотрела сначала на меня, потом на Патрицию, кивнула
и, смутившись, поспешно пошла дальше. Через несколько шагов мы встретили
ярко накрашенную Фрицци. Покачивая бедрами, она размахивала сумочкой.
Она равнодушно посмотрела на меня, как сквозь оконное стекло.
- Привет, Фрицци, - сказал я.
Она наклонила голову, как королева, ничем не выдав своего изумления;
но я услышал, как она ускорила шаг, - ей хотелось нагнать Розу и обсу-
дить с ней это происшествие. Я все еще мог бы свернуть в боковую улицу,
зная, что должны встретиться и остальные, - было время большого пат-
рульного обхода. Но, повинуясь какому-то упрямству, я продолжал идти
прямо вперед, - да и почему я должен был избегать встреч с ними; ведь
их-то я знал гораздо лучше, чем шедшую рядом девушку с ее Биндингом и
его "бьюиком". Ничего, пусть посмотрит, пусть как следует наглядится.
Они прошли все вдоль длинного ряда фонарей - красавица Валли, блед-
ная, стройная и элегантная; Лина с деревянной ногой; коренастая Эрна;
Марион, которую все звали "Цыпленочком"; краснощекая Марго, женоподобный
Кики в беличьей шубке и, наконец, склеротическая бабушка Мими, похожая
на общипанную сову. Я здоровался со всеми, а когда мы прошли мимо "ма-
мочки", сидевшей около своего котелка с колбасками, я сердечно пожал ей
руку.
- У вас здесь много знакомых, - сказала Патриция Хольман после неко-
торого молчания.
- Таких - да, - туповато ответил я.
Я заметил, что она смотрит на меня.
- Думаю, теперь мы можем пойти обратно, - сказала она.
- Да, - ответил я, - и я так думаю.
Мы подошли к ее парадному.
- Будьте здоровы, - сказал я, - желаю приятно развлекаться.
Она не ответила. Не без труда оторвал я взгляд от кнопки звонка и
посмотрел на Патрицию. Я не поверил своим глазам. Я полагал, что она
сильно оскорблена, но уголки ее рта подергивались, глаза искрились
огоньком, и вдруг она расхохоталась, сердечно и беззаботно. Она просто
смеялась надо мной.
- Ребенок, - сказала она. - О господи, какой же вы еще ребенок!
Я вытаращил на нее глаза.
- Ну да... - сказал я наконец, - все же... - И вдруг я понял комизм
положения. - Вы, вероятно, считаете меня идиотом?
Она смеялась. Я порывисто и крепко обнял ее. Пусть думает что хочет.
Ее волосы коснулись моей щеки, лицо было совсем близко, я услышал слабый
персиковый запах ее кожи. Потом глаза ее приблизились, и вдруг она поце-
ловала меня в губы...
Она исчезла прежде, чем я успел сообразить, что случилось.
На обратном пути я подошел к котелку с колбасками, у которого сидела
"мамочка":
- Дай-ка мне порцию побольше.
- С горчицей? - спросила она. На ней был чистый белый передник.
- Да, побольше горчицы, мамочка! Стоя около котелка, я с наслаждением
ел сардельки. Алоис вынес мне из "Интернационаля" кружку пива.
- Странное существо человек, мамочка, как ты думаешь? - сказал я.
- Вот уж правда, - ответила она с горячностью. - Например, вчера:
подходит какой-то господин, съедает две венские сосиски с горчицей и не
может заплатить за них. Понимаешь? Уже поздно, кругом ни души, что мне с
ним делать? Я его, конечно, отпустила - знаю, как бывает. И представь
себе, сегодня он приходит, платит за сосиски и еще дает мне на чай.
- Ну, это - довоенная натура, мамочка. А как вообще идут твои дела?
- Плохо! Вчера семь порций венских сосисок и девять порций сарделек.
Скажу тебе: если бы не девочки, я давно бы уже кончилась.
"Девочками" она называла проституток. Они помогали "мамочке" чем мог-
ли. Если им удавалось подцепить "жениха", они обязательно старались
пройти мимо нее, чтобы съесть по колбаске и дать старушке заработать.
- Скоро потеплеет, - продолжала "мамочка", - но зимой, когда сыро и
холодно... Уж тут одевайся как хочешь, все равно не убережешься.
- Дай мне еще сардельку, - сказал я, - у меня такое чудесное настрое-
ние сегодня. А как" у тебя дома?
Она посмотрела на меня маленькими, светлыми, как вода, глазками.
- Все одно и то же. Недавно он продал кровать.
"Мамочка" была замужем. Десять лет назад ее муж попал под поезд мет-
ро, пытаясь вскочить на ходу. Ему пришлось ампутировать обе ноги. Нес-
частье подействовало на него довольно странным образом. Оказавшись кале-
кой, он перестал спать с женой - ему было стыдно. Кроме того, в больнице
он пристрастился к морфию. Он быстро опустился, попал в компанию гомо-
сексуалистов, и вскоре этот человек, пятьдесят лет бывший вполне нор-
мальным мужчиной, стал якшаться только с мальчиками. Перед ними он не
стыдился, потому что они были мужчинами. Для женщин он был калекой, и
ему казалось, что он внушает им отвращение и жалость. Этого он не мог
вынести. В обществе мужчин он чувствовал себя человеком, попавшим в бе-
ду. Чтобы добывать деньги на мальчиков и морфий, он воровал у "мамочки"
все, что мог найти, и продавал. Но "мамочка" была привязана к нему, хотя
он ее частенько бил. Вместе со своим сыном она простаивала каждую ночь
до четырех утра у котелка с колбасками. Днем стирала белье и мыла лест-
ницы. Она была неизменно приветлива, считала, что в общем ей живется не
так уж плохо, хотя страдала язвой кишечника и весила девяносто фунтов.
Иногда ее мужу становилось совсем невмоготу. Тогда он приходил к ней и
плакал. Для нее это были самые прекрасные часы.
- Ты все еще на своей хорошей работе? - спросила она.
Я кивнул:
- Да, мамочка. Теперь я зарабатываю хорошо.
- Смотри не потеряй место.
- Постараюсь, мамочка.
Я пришел домой. У парадного стояла горничная Фрида. Сам бог послал
мне ее.
- Вы очаровательная девочка, - сказал я (мне очень хотелось быть хо-
рошим).
Она скорчила гримасу, словно выпила уксусу.
- Серьезно, - продолжал я. - Какой смысл вечно ссориться, Фрида,
жизнь коротка. Она полна всяких случайностей и превратностей. В наши дни
надо держаться друг за дружку. Давайте помиримся!
Она даже не взглянула на мою протянутую руку, пробормотала что-то о
"проклятых пьянчугах" и исчезла, грохнув дверью.
Я постучал к Георгу Блоку. Под его дверью виднелась полоска света. Он
зубрил.
- Пойдем, Джорджи, жрать, - сказал я.
Он взглянул на меня. Его бледное лицо порозовело.
- Я не голоден.
Он решил, что я зову его из сострадания, и поэтому отказался.
- Ты сперва посмотри на еду, - сказал я. - Пойдем, а то все испортит-
ся. Сделай одолжение.
Когда мы шли по коридору, я заметил, что дверь Эрны Бениг слегка при-
открыта. За дверью слышалось тихое дыхание. "Ага", - подумал я и тут же
услышал, как у Хассе осторожно повернули ключ и тоже приотворили дверь
на сантиметр. Казалось, весь пансион подстерегает мою кузину.
Ярко освещенные люстрой, стояли парчовые кресла фрау Залевски. Рядом
красовалась лампа Хассе. На столе светился ананас. Тут же были расстав-
лены ливерная колбаса высшего сорта, нежно-розовая ветчина, бутылка шер-
ри-бренди... Когда мы с Джорджи, потерявшим дар речи, уписывали всю эту
роскошную снедь, в дверь постучали. Я знал, что сейчас будет.
- Джорджи, внимание! - прошептал я и громко сказал: - Войдите!
Дверь отворилась, и вошла фрау Залевски. Она сгорала от любопытства.
Впервые она лично принесла мне почту - какой-то проспект, настоятельно
призывавший меня питаться сырой пищей. Она была разодета, как фея, -
настоящая дама старого, доброго времени: кружевное платье, шаль с бахро-
мой и брошь с портретом покойного Залевски. Приторная улыбка мгновенно
застыла на ее лице; изумленно глядела она на растерявшегося Джорджи. Я
разразился громким бессердечным смехом. Она тотчас овладела собой.
- Ага, получил отставку, - заметила она ядовито.
- Так точно, - согласился я, все еще созерцая ее пышный наряд. Какое
счастье, что визит Патриции не состоялся!
Фрау Залевски неодобрительно смотрела на меня:
- Вы еще смеетесь? Ведь я всегда говорила: где у других людей сердце,
у вас бутылка водки.
- Хорошо сказано, - ответил я. - Не окажете ли вы нам честь, судары-
ня?
Она колебалась. Но любопытство победило: а вдруг удастся узнать еще
что-нибудь. Я открыл бутылку шеррибренди...
Позже, когда все утихло, я взял пальто и одеяло и прокрался по кори-
дору к телефону. Я встал на колени перед столиком, на котором стоял ап-
парат, накрыл голову пальто и одеялом и снял трубку, придерживая левой
рукой край пальто. Это гарантировало от подслушивания. В пансионе фрау
Залевски было много длинных любопытных ушей. Мне повезло. Патриция
Хольман была дома.
- Давно уже вернулись с вашего таинственного свидания? - спросил я.
- Уже около часа.
- Жаль. Если бы я знал...
Она рассмеялась:
- Это ничего бы не изменило. Я уже в постели, и у меня снова немного
поднялась температура. Очень хорошо, что я рано вернулась.
- Температура? Что с вами?
- Ничего особенного. А вы что еще делали сегодня вечером?
- Беседовал со своей хозяйкой о международном положении. А вы как? У
вас все в порядке?
- Надеюсь, все будет в порядке.
В моем укрытии стало жарко, как в клетке с обезьянами. Поэтому всякий
раз, когда говорила девушка, я приподнимал "занавес" и торопливо вдыхал
прохладный воздух; отвечая, я снова плотно прикрывал отдушину.
- Среди ваших знакомых нет никого по имени Роберт? - спросил я.
