абстрактный ужас покупателя перед ценой заметно уменьшается.
Но и Блюменталь хорошо чувствовал свою силу за письменным столом. Он
снял очки и только тогда взялся за меня по-настоящему. Мы боролись, как
тигр с удавом. Удавом был Блюменталь. Я и оглянуться не успел, как он
выторговал полторы тысячи марок в свою пользу.
У меня затряслись поджилки. Я сунул руки в карман и крепко сжал аму-
лет Готтфрида.
- Господин Блюменталь, - сказал я, заметно выдохшись, - уже час дня,
вам, конечно, пора обедать! - Любой ценой я хотел выбраться из этой ком-
наты, в которой цены таяли, как снег.
- Я обедаю только в два часа, - холодно ответил Блюменталь. - Но зна-
ете что? Мы могли бы совершить сейчас пробную поездку.
Я облегченно вздохнул.
- Потом продолжим разговор, - добавил он.
У меня снова сперло дыхание.
Мы поехали к нему домой. К моему изумлению, оказавшись в машине, он
вдруг совершенно преобразился и добродушно рассказал мне старинный анек-
дот о кайзере Франце-Иосифе. Я ответил ему анекдотом о трамвайном кон-
дукторе; тогда он рассказал мне о заблудившемся саксонце, а я ему про
шотландскую любовную пару... Только у подъезда его дома мы снова стали
серьезными. Он попросил меня подождать и отправился за женой.
- Мой дорогой толстый "кадиллак", - сказал я и похлопал машину по ра-
диатору. - За всеми этими анекдотами, бесспорно, кроется какая-то новая
дьявольская затея. Но не волнуйся, мы пристроим тебя под крышей его га-
ража. Он купит тебя: уж коли еврей возвращается обратно, то он покупает.
Когда возвращается христианин, он еще долго не покупает. Он требует с
полдюжины пробных поездок, чтобы экономить на такси, и после всего вдруг
вспоминает, что вместо машины ему нужно приобрести оборудование для кух-
ни. Нет, нет, евреи хороши, они знают, чего хотят. Но клянусь тебе, мой
дорогой толстяк: если я уступлю этому потомку строптивого Иуды Маккавея
еще хоть одну сотню марок, то в жизни не притронусь больше к водке.
Появилась фрау Блюменталь. Я вспомнил все наставления Ленца и мгно-
венно превратился из воина в кавалера. Заметив это, Блюменталь гнусно
усмехнулся. Это был железный человек, ему бы торговать не трикотажем, а
паровозами.
Я позаботился о том, чтобы его жена села рядом со мной, а он - на
заднее сиденье.
- Куда разрешите вас повезти, сударыня? - спросил я сладчайшим голо-
сом.
- Куда хотите, - ответила она с материнской улыбкой.
Я начал болтать. Какое блаженство беседовать с таким простодушным че-
ловеком. Я говорил тихо, Блюменталь мог слышать только обрывки фраз. Так
я чувствовал себя свободнее. Но все-таки он сидел за моей спиной, и это
само по себе было достаточно неприятно.
Мы остановились. Я вышел из машины и посмотрел своему противнику в
глаза:
- Господин Блюменталь, вы должны согласиться, что машина идет иде-
ально.
- Пусть идеально, а толку что, молодой человек? - возразил он мне с
непонятной приветливостью. - Ведь налоги съедают все. Налог на эту маши-
ну слишком высок. Это я вам говорю.
- Господин Блюменталь, - сказал я, стремясь не сбиться с тона, - вы
деловой человек, с вами я могу говорить откровенно. Это не налог, а из-
держки. Скажите сами, что нужно сегодня для ведения дела? Вы это знаете:
не капитал, как прежде, но кредит. Вот что нужно! А как добиться креди-
та? Надо уметь показать себя. "Кадиллак" - солидная и быстроходная маши-
на, уютная, но не старомодная. Выражение здравого буржуазного начала.
Живая реклама для фирмы.
Развеселившись, Блюменталь обратился к жене:
- У него еврейская голова, а?.. Молодой человек, - сказал он затем, -
в наши дни лучший признак солидности - потрепанный костюм и поездки в
автобусе, вот это реклама! Если бы у нас с вами были деньги, которые еще
не уплачены за все эти элегантные машины, мчащиеся мимо нас, мы могли бы
с легким сердцем уйти на покой. Это я вам говорю. Доверительно.
Я недоверчиво посмотрел на него. Почему он вдруг стал таким любезным?
Может быть, присутствие жены умеряет его боевой пыл? Я решил выпустить
главный заряд:
- Ведь такой "кадиллак" не чета какому-нибудь "эссексу", не так ли,
сударыня? Младший совладелец фирмы "Майер и сын", например, разъезжает в
"эссексе", а мне и даром не нужен этот ярко-красный драндулет, режущий
глаза.
Блюменталь фыркнул, и я быстро добавил:
- Между прочим, сударыня, цвет обивки очень вам к лицу - приглушенный
синий кобальт для блондинки...
Вдруг лицо Блюменталя расплылось в широкой улыбке. Смеялся целый лес
обезьян.
- "Майер и сын" - здорово! Вот это здорово! - стонал он. - И вдобавок
еще эта болтовня насчет кобальта и блондинки...
Я взглянул на него, не веря своим глазам: он смеялся от души! Не те-
ряя ни секунды, я ударил по той же струне:
- Господин Блюменталь, позвольте мне кое-что уточнить. Для женщины
это не болтовня. Это комплименты, которые в наше жалкое время, к сожале-
нию, слышатся все реже. Женщина - это вам не металлическая мебель; она -
цветок. Она не хочет деловитости. Ей нужны солнечные, милые слова. Лучше
говорить ей каждый день что-нибудь приятное, чем всю жизнь с угрюмым ос-
тервенением работать на нее. Это я вам говорю. Тоже доверительно. И,
кстати, я не делал никаких комплиментов, а лишь напомнил один из элемен-
тарных законов физики: синий цвет идет блондинкам.
- Хорошо рычишь, лев, - сказал Блюменталь. - Послушайте, господин Ло-
камп! Я знаю, что могу запросто выторговать еще тысячу марок...
Я сделал шаг назад. "Коварный сатана, - подумал я, - вот удар, кото-
рого я ждал". Я уже представлял себе, что буду продолжать жизнь трезвен-
ником, и посмотрел на фрау Блюменталь глазами истерзанного ягненка.
- Но, отец... - сказала она.
- Оставь, мать, - ответил он. - Итак, я мог бы... Но я этого не сде-
лаю. Мне, как деловому человеку, было просто забавно посмотреть, как вы
работаете. Пожалуй, еще слишком много фантазии, но все же... Насчет "Ма-
йера и сына" получилось недурно. Ваша мать - еврейка?
- Нет.
- Вы имели отношение к готовой одежде?
- Да.
- Вот видите, отсюда и стиль. В какой отрасли работали?
- В душевной, - сказал я. - Я должен был стать школьным учителем.
- Господин Локамп, - сказал Блюменталь, - почет вам и уважение! Если
окажетесь без работы, позвоните мне.
Он выписал чек и дал его мне. Я не верил глазам своим! Задаток! Чудо.
- Господин Блюменталь, - сказал я подавленно, - позвольте мне бесп-
латно приложить к машине две хрустальные пепельницы и первоклассный ре-
зиновый коврик.
- Ладно, - согласился он, - вот и старому Блюменталю достался пода-
рок.
Затем он пригласил меня на следующий день к ужину. Фрау Блюменталь
по-матерински улыбнулась мне.
- Будет фаршированная щука, - мягко сказала она.
- Это деликатес, - заявил я. - Тогда я завтра же пригоню вам машину.
С утра мы ее зарегистрируем.
Словно ласточка полетел я назад в мастерскую. Но Ленц и Кестер ушли
обедать. Пришлось сдержать свое торжество. Один Юпп был на месте.
- Продали? - спросил он.
- А тебе все надо знать, пострел? - сказал я. - Вот тебе три марки.
Построй себе на них самолет.
- Значит, продали, - улыбнулся Юпп.
- Я поеду сейчас обедать, - сказал я. - Но горе тебе, если ты скажешь
им хоть слово до моего возвращения.
- Господин Локамп, - заверил он меня, подкидывая монету в воздух, - я
нем, как могила.
- Так я тебе и поверил, - сказал я и дал газ.
Когда я вернулся во двор мастерской, Юпп сделал мне знак.
- Что случилось? - спросил я. - Ты проболтался?
- Что вы, господин Локамп! Могила! - Он улыбнулся. - Только... Пришел
этот тип... Насчет "форда".
Я оставил "кадиллак" во дворе и пошел в мастерскую. Там я увидел бу-
лочника, который склонился над альбомом с образцами красок. На нем было
клетчатое пальто с поясом и траурным крепом на рукаве. Рядом стояла хо-
рошенькая особа с черными бойкими глазками, в распахнутом пальтишке,
отороченном поредевшим кроличьим мехом, и в лаковых туфельках, которые
ей были явно малы. Черноглазая дамочка облюбовала яркий сурик, но булоч-
ник еще носил траур и красный цвет вызывал у него сомнение. Он предложил
блеклую желтовато-серую краску.
- Тоже выдумал! - зашипела она. - "Форд" должен быть отлакирован
броско, иначе он ни на что не будет похож.
Когда булочник углублялся в альбом, она посылала нам заговорщицкие
взгляды, поводила плечами, кривила рот и подмигивала. В общем, она вела
себя довольно резво. Наконец они сошлись на зеленоватом оттенке, напоми-
нающем цвет резеды. К такому кузову дамочке нужен был светлый откидной
верх. Но тут булочник показал характер: его траур должен был както прор-
ваться, и он твердо настоял на черном кожаном верхе. При этом он оказал-
ся в выигрыше: верх мы ставили ему бесплатно, а кожа стоила дороже бре-
зента.
Они вышли из мастерской, но задержались во дворе: едва заметили "ка-
диллак", черноглазая пулей устремилась к нему:
- Погляди-ка, пупсик, вот так машина! Просто прелесть! Очень мне нра-
вится!
В следующее мгновение она открыла дверцу и шмыгнула на сиденье, щу-
рясь от восторга:
- Вот это сиденье! Колоссально! Настоящее кресло. Не то что твой
"форд"!
- Ладно, пойдем, - недовольно пробормотал пупсик.
Ленц толкнул меня - дескать, вперед на врага, и попытайся навязать
булочнику машину. Я смерил Готтфрида презрительным взглядом и промолчал.
Он толкнул меня сильнее. Я отвернулся.
Булочник с трудом извлек свою черную жемчужину из машины и ушел с
ней, чуть сгорбившись и явно расстроенный.
Мы смотрели им вслед.
- Человек быстрых решений! - сказал я. - Машину отремонтировал, завел
новую женщину... Молодец!
- Да, - заметил Кестер. - Она его еще порадует.
Только они скрылись за углом, как Готтфрид напустился на меня:
- Ты что же, Робби, совсем рехнулся? Упустить такой случай! Ведь это
была задача для школьника первого класса.
- Унтер-офицер Ленц! - ответил я. - Стоять смирно, когда разговарива-
ете со старшим! По-вашему, я сторонник двоеженства и дважды выдам машину
замуж?
Стоило видеть Готтфрида в эту великую минуту. От удивления его глаза
стали большими, как тарелки.
- Не шути святыми вещами, - сказал он, заикаясь.
Я даже не посмотрел на него и обратился к Кестеру:
- Отто, простись с "кадиллаком", с нашим детищем! Он больше не при-
надлежит нам. Отныне он будет сверкать во славу фабриканта кальсон! На-
деюсь, у него там будет неплохая жизнь! Правда, не такая героическая,
как у нас, но зато более надежная.
Я вытащил чек. Ленц чуть не раскололся надвое.
- Но ведь он не... оплачен. Денег-то пока нет?.. - хрипло прошептал
он.
- А вы лучше угадайте, желторотые птенцы, - сказал я, размахивая че-
ком, - сколько мы получим?
- Четыре! - крикнул Ленц с закрытыми глазами.
- Четыре пятьсот! - сказал Кестер.
- Пять, - донесся возглас Юппа, стоявшего у бензоколонки.
- Пять пятьсот! - прогремел я.
Ленц выхватил у меня чек:
- Это невозможно! Чек наверняка останется неоплаченным!
- Господин Ленц, - сказал я с достоинством. - Этот чек столь же наде-
жен, сколь ненадежны вы! Мой друг Блюменталь в состоянии уплатить в
двадцать раз больше. Мой друг, понимаете ли, у которого я завтра вечером
буду есть фаршированную щуку. Пусть это послужит вам примером! Завязать
дружбу, получить задаток и быть приглашенным на ужин: вот что значит
уметь продать! Так, а теперь вольно!
Готтфрид с трудом овладел собой. Он сделал последнюю попытку:
- А мое объявление в газете! А мой амулет! Я сунул ему медаль:
- На, возьми свой собачий жетончик. Совсем забыл о нем.
- Робби, ты продал машину безупречно, - сказал Кестер. - Слава богу,
что мы избавились от этой колымаги. Выручка нам очень пригодится.
- Дашь мне пятьдесят марок авансом? - спросил я.
- Сто! Заслужил!
- Может быть, заодно ты возьмешь в счет аванса и мое серое пальто? -
