имеет дело. Изменить уже ничего нельзя. Может, так оно и к лучшему...
Я вернулся в бар и только теперь напился до зеленых чертиков.
IV
Стало тепло и влажно. Несколько дней кряду шли дожди. А потом небо
прояснилось, солнце начало пригревать, и когда в пятницу утром я пришел
в мастерскую, то увидел во дворе Матильду Штосе. Она стояла с метлой под
мышкой и с лицом растроганного бегемота.
- Что вы скажете на эту роскошь, господин Локамп! И ведь что ни год -
снова и снова этакое чудо!
В изумлении я остановился. Старая слива около бензоколонки расцвела
за одну ночь.
Всю зиму она стояла голая и кривая. Мы вешали на нее старые покрышки
и насаживали на сучки канистры из-под масла для просушки. Это была прос-
то удобная подставка для всего - от обтирочной ветоши до капотов. Еще
несколько дней назад на сливе развевались наши застиранные синие комби-
незоны, еще вчера ничего особенного не было заметно, и вдруг, за однуе-
динственную ночь, дерево, как по волшебству, преобразилось в сплошное
розовато-белое мерцающее облако, облако из светлых цветов, словно на наш
грязный двор ненароком залетел заблудившийся сонм бабочек...
- А уж запах какой, запах-то!.. - мечтательно произнесла Матильда и
блаженно закатила глаза. - Потрясающий запах! Именно так пахнет ваш ром.
Я потянул носом, но никакого запаха рома не услышал. Впрочем, все бы-
ло ясно.
- Пахнет скорее коньяком для клиентов, - заявил я.
- Видимо, вы простудились, господин Локамп! - энергично возразила
она. - Или, может быть, у вас в носу полипы. Теперь полипы почти у всех.
Но у старой Штосе нюх, как у гончей, можете не сомневаться. Пахнет имен-
но ромом... выдержанным ромом...
- Хорошо, Матильда...
Я налил ей рюмку рома и затем подошел к бензоколонке. Юпп уже был
здесь. Перед ним стояла ржавая консервная банка, в которую он вставил
пучок веток в цвету.
- Это еще что? - удивился я.
- Это для дам, - пояснил Юпп. - Если какаянибудь дама заправляется у
нас, я ее премирую такой веточкой. Под это дело я сегодня залил в баки
на девяносто литров больше обычного. Так что это дерево стоит золота. Не
будь его у нас надо было бы поставить вместо него бутафорию.
- А ведь ты, парень, настоящий делец.
Он усмехнулся. Лучи солнца просвечивали сквозь его уши, и они походи-
ли на рубиновые церковные витражи.
- Меня уже дважды сфотографировали, - доложил он. - На фоне дерева.
- Вон что! Ты еще станешь кинозвездой, - сказал я и направился к
смотровой яме; оттуда, из-под "форда", как раз выбирался Ленц.
- Робби, - сказал он, - ты знаешь, о чем я подумал? Надо бы нам поза-
ботиться о девушке этого Биндинга.
Я посмотрел на него:
- Как это понять?
- Точно так как я сказал. А чего ты на меня уставился?
- Я на тебя не уставился.
- Не только уставился, но даже вылупился. Между прочим, как ее зовут?
Пат... А дальше как?
- Не знаю, - ответил я.
Он выпрямился.
- Как то есть не знаешь? Ты ведь записал ее адрес. Сам видел.
- Потерял бумажку.
- Потерял! - Он запустил две пятерни в заросли своих желтых волос. -
Значит, вот ради чего я тогда битый час провозился с Биндингом! Поте-
рял!.. Но, может, Отто запомнил адрес.
- Отто его тоже не знает.
Он подозрительно поглядел на меня.
- Жалкий дилетант! Тем хуже для тебя! Неужели ты не понял, какая это
чудесная девушка? Господи! - Он взглянул на небо. - В кои-то веки нам
попалось что-то стоящее, так этот зануда теряет адрес.
- А мне она не показалась такой уж замечательной.
- А это потому, что ты осел, - ответил Ленц. - Болван, который не по-
нимает ничего, что возвышается над уровнем шлюх из кафе "Интернацио-
наль". Эх ты, тапер! Повторяю: познакомиться с ней - с этой девушкой -
просто счастье. Особенное, исключительное счастье! Но ты, конечно, ни
черта в этом не смыслишь! Ты видел ее глаза? Разумеется, не видел... Все
больше в рюмку глядел...
- Да заткнись ты! - прервал я его, потому что этой рюмкой он попал
мне прямо в открытую рану.
- А руки, - продолжал он, не обращая на меня вникания, - тонкие,
длинные руки, как у мулатки. Уж в этом-то Готтфрид знает толк, можешь
мне поверить. Святой Моисей! Вдруг, нежданно-негаданно встречается де-
вушка что надо - красивая, естественная, а главное - умеющая создать оп-
ределенную атмосферу... - На мгновение он остановился. - А ты-то вообще
понимаешь, что это такое - атмосфера? - добавил он.
- Воздух, который накачивают в баллоны, - угрюмо заявил я.
- Ну конечно! - сказал он с выражением жалости и презрения. - Конечно
же, воздух! Атмосфера - это ореол, излучение, тепло, таинственность -
все, что одушевляет красоту и делает ее живой... Впрочем, с кем я гово-
рю... Испарения рома - вот твоя атмосфера...
- А теперь перестань, а то как бы я не уронил чегонибудь на твой че-
репок, - буркнул я.
Но Готтфрид говорил и говорил, и ничего я ему не сделал. Ведь он и не
подозревал о том, что произошло, не знал, что каждое его слово задевает
меня за живое. Особенно насчет выпивки. Я уже как-то преодолел эти мысли
и начал утешаться. А Ленц взворошил во мне все это заново. Он без умолку
продолжал расхваливать девушку, и вскоре мне стал оказаться, будто я и
впрямь безвозвратно потерял что-то редкостно прекрасное.
Около шести вечера, все еще в расстроенных чувствах, я пошел в кафе
"Интернационалы" - мое давнишнее убежище. Ленц лишний раз дал мне это
почувствовать. В зале, против моих ожиданий, царило большое оживление.
На стойке пестрели блюда с тортами и кексами, а плоскостопый Алоис про-
ковылял мимо меня с большим подносом, уставленным кофейной посудой, и
скрылся в заднем коридоре. Я остановился. Почему сегодня кофе подается
не в чашках, а в кофейниках? Вероятно, какое-то общество или союз затея-
ли грандиозную пирушку и, следовательно, под столиками уже валяются
упившиеся гости.
Но хозяин кафе объяснил мне, в чем дело. Сегодня в большом отдельном
кабинете друзья чествуют Лилли - подружку Розы. Я хлопнул себя по лбу.
Как же я мог забыть. Ведь и меня пригласили на это торжество, -
единственного из всех мужчин, как мне многозначительно сказала Роза. Го-
мосексуалиста Кики, который тоже присутствовал, можно было не считать. Я
поспешно вышел из кафе и купил букет цветов, ананас, погремушку и плитку
шоколада.
Роза встретила меня с улыбкой великосветской дамы. На ней было черное
платье с вырезом, и она царственно восседала во главе стола. Ее золотые
зубы сверкали. Я справился о здоровье ее малышки и передал для девочки
целлулоидную погремушку и шоколад. Роза просияла от удовольствия.
Ананас и цветы я преподнес Лилли.
- Прими мои самые сердечные поздравления!
- Этот мужчина был и остался кавалером! - сказала Роза. - Робби,
сядь, пожалуйста, между Лилли и мною.
Лилли была лучшей подругой Розы. Ей удалось сделать блестящую карьеру
- самая недосягаемая мечта любой мелкой проститутки стала для нее явью:
она поднялась до уровня "дамы из отеля". "Дама из отеля" не выходит на
панель. Она постоянно живет в отеле и здесь же заводит знакомства. Мало
кому из проституток удается такое. У них недостаточно богатый гардероб,
и им всегда не хватает денег для того, чтобы в ожидании клиентов продер-
жаться какое-то время. Правда, Лилли обитала только в провинциальных
гостиницах, но все же с течением лет накопила почти четыре тысячи марок.
И вот теперь она решила выйти замуж. Ее будущий супруг содержал не-
большую мастерскую по ремонту сантехники и газовых плит. Про Лилли он
знал все, но это его ничуть не волновало. За свое будущее он был вполне
спокоен: уж если какая-нибудь из этих девиц выходит замуж, то на такую
жену можно положиться. Все они хорошо знали свое ремесло и были им сыты
по горло. Из них выходили подлинно верные спутницы жизни.
Свадьба Лилли была назначена на понедельник. А сегодня Роза давала в
ее честь прощальный кофе. Все девушки пришли, чтобы в последний раз по-
сидеть с подругой. После свадьбы она уже не сможет появляться здесь.
Роза налила мне чашку кофе. Алоис принес огромный кекс, нашпигованный
изюмом и посыпанный миндалем и зелеными цукатами. Роза отрезала мне вну-
шительный ломоть. Я сразу же понял, как себя повести. С видом знатока я
попробовал кусочек кекса и притворился крайне удивленным.
- Позвольте! Но ведь в магазине этого наверняка не купишь.
- Сама испекла, - с ликующей улыбкой объявила Роза.
В кулинарии она знала толк и любила, когда это признавали. А уж по
части гуляша и кекса с изюмом никто с ней тягаться не мог. Недаром же
она была чешкой.
Я оглядел собравшихся. Они сидели вокруг стола, эти поденщицы райских
кущ, безошибочно разбиравшиеся в людях, эти солдаты любви, - красотка
Валли, у которой недавно во время ночной поездки в машине стащили гор-
жетку из белого песца; одноногая Лина с деревянным протезом, все еще на-
ходившая себе партнеров; бедняжка Фрицци, беззаветно любившая плоскосто-
пого Алоиса, хотя уже давным-давно она могла бы Иметь собственную квар-
тиру и друга, который содержал бы ее; краснощекая Марго, неизменно щего-
лявшая в платье горничной, которое привлекало к ней довольно шикарных
ухажеров; Марион, самая молодая из всех - улыбчивая и бездумная; Кики,
который не числился в мужчинах, ибо всегда носил женскую одежду и красил
губы; глубоко несчастная Мими, которой в ее сорок пять лет да еще вдоба-
вок при вздутых венах на ногах становилось все труднее ходить на промы-
сел. Было еще несколько незнакомых мне барменш и "застольных дамочек".
И, наконец, в роли второго почетного гостя фигурировала маленькая, се-
денькая и сморщенная, как промороженное яблоко, "мамочка" - доверенное
лицо, утешение и опора всех ночных путников: на углу Никол-аиштрассе,
где стоял ее жестяной котел, она содержала забегаловку под открытым не-
бом, торгуя не только горячими колбасками, но также - из-под полы - и
сигаретами и интимными резиновыми изделиями; здесь же "мамочка" размени-
вала деньги, а при необходимости и ссужала ими.
Я отлично знал, что здесь можно и что не дозволено. Ни слова о делах,
ни одного неделикатного намека. Надлежало забыть небывалую стойкость Ро-
зы, принесшую ей прозвище "Железная кобыла", забыть беседы о любви между
Фрицци и скототорговцем Стефаном Григоляйтом; забыть предрассветные тан-
цы Кики вокруг корзинки с солеными крендельками... Короче, разговоры за
этим столом сделали бы честь даже самому изысканному дамскому обществу.
- Ты все подготовила, Лилли? - спросил я.
Она кивнула.
- Приданым я обзавелась уже давно.
- Чудесное приданое, - сказала Роза. - В нем есть все - вплоть до
кружевных накидок.
- А зачем нужны кружевные накидки? - спросил я.
- Ну, знаешь ли, Робби! - Роза так укоризненно посмотрела на меня,
что я тут же вспомнил, зачем они, и сообщил ей об этом. Сплетенные вруч-
ную кружевные накидки для предохранения мебели. Как же, как же! Символ
мелкобуржуазного уюта, священный символ брака и потерянного рая. Ведь
все эти женщины были проститутками отнюдь не от избытка темперамента.
Просто им не удались попытки обеспечить себе добропорядочное бюргерское
существование. Их заветной мечтой было брачное ложе, но никак не порок.
Впрочем, в этом они никогда бы не признались.
Я сел за пианино. Роза уже давно ждала этого. Как и все уличные жен-
щины, она любила музыку. На прощание я сыграл все песни, которые особен-
но нравились ей и Лилли. Сперва "Молитву девы". Правда, название не
слишком уместное для подобного заведения, но это была бравурная пьеса,
громыхливая и пустая. Затем последовали "Вечерняя песня пташки", "Закат
в Альпах", "Когда умирает любовь", "Миллионы Арлекина" и в заключение
"Вернуться б мне на родину". Это была любимая песня Розы. Проститутки -
самые суровые, но вместе с тем и самые сентиментальные создания. Все
